Тем не менее, плохих тоже две: денег всё еще недостаточно для того, чтобы вернуть долг, а Марк обо мне, судя по всему, тоже не вспоминает.

Иногда под вечер я устаю настолько, что засыпаю даже без таблеток. Мой гардероб опустел на две трети. Из вакансий, на которые меня соглашаются взять, только должность сотрудницы фаст-фуда и официантки в ночном клубе. Обе они кажутся мне ужасными.

Когда срок подходит к концу, вынужденно снижаю стоимость БМВ и его в тот же день забирает счастливый этим обстоятельством покупатель. Получив оплату за проданную машину, еду домой в автобусе и плачу, прижав лицо к оконному стеклу. Железного друга мне по-настоящему жалко. Еще и чертенок с плеча вместо того, чтобы успокоить, вещает, что я безмозглая идиотка, которая надеется непойми на что.

«А что дальше будет, ты подумала? Отдашь ты ему деньги, а потом? Бомжевать на вокзал пойдем? Или у церкви на Покровском парке сядем с протянутой рукой? Или действительно пойдешь стоять на кассе в фастфуде? Будешь выкрикивать номера готовых заказов? Ты? Которая ни дня в своей жизни не работала и даже вещи из массмаркета носить считала ниже своего достоинства?»

И мне совершенно нечего ответить. Потому что на том месте, где я отдаю Нестерову долг, мой гениальный план заканчивается. Дальше зияет пустотой черная дыра, словно, если после этого Марк не вернется, моя жизнь закончится тоже.

Тем более, что денег все еще недостаточно. Вспомнив, что у меня имеется небольшая доля в уставном капитале «Архитека», я связываюсь с одним из учредителей, номер которого забит в телефонной книжке, и предлагаю ему ее приобрести. Но доля столь мизерная, что никому особо не требуется. Она нужна была мне самой, как напоминание о том, что я — дочь Аверина. О том, что он все-таки признал меня, несмотря на свою предвзятость и мою похожесть на мать.

Второй учредитель тоже отказывается, и я уже успеваю сдаться, но в течение часа перезванивает третий, оказавшийся более заинтересованным. Он соглашается выкупить долю, и даже денег предлагает больше, чем я запросила.

Таким образом, к концу обозначенной мной недели я всё же имею на руках нужную сумму. Почти впритык, но я все же добилась того, чего хотела.

Мой гардероб опустел. Место на парковке теперь может спокойно занимать мерзкая рыжая соседка. Оставшиеся вещи собраны в три спортивных сумки. Но деньги, которые я обещала вернуть Нестерову, с гордостью перевожу на переданные Лаурой реквизиты. Отправляю копию чека на ее номер и на номер Марка и жду, сама не понимая чего.

Внутри царит пустота и усталость, но от мысли о том, что это последняя ночь в квартире, в которой я провела столько лет, спать не хочется. С новым жильем я еще не определилась. Лишь глянула объявления в интернете и подобрала несколько подходящих вариантов. По большому счету, не вижу большой разницы в том, где буду жить — если там нет Нестерова, то мне везде будет плохо.

За эту неделю так соскучилась по нему, что пару раз чуть было не позвонила, одернув себя в последний момент. Даже от мыслей о нем до сих пор учащается дыхание, а от воспоминаний о том коротком времени, что мы провели вместе, хочется расплакаться.

Слишком ранящим получился контраст между ярким, как безоблачное летнее небо, счастьем с ним и глухой тоской без его горячих рук и требовательных губ. Без темно-зеленых глаз с золотыми искорками-смешинками. Без нежных прикосновений и присущей ему атмосферы спокойствия и уверенности.

— Марк, — одними губами шепчу я в темноту пустой спальни, прекрасно зная, что он не ответит. — Мне так тебя не хватает.

Закрывая глаза, представляю Нестерова рядом с собой. Касаюсь пальцами груди, так нежно, как он касался меня, веду ниже, чувствуя внизу живота сладкое напряжение. Закусываю губу до боли, вспоминая ту ночь на острове. Ласкаю сама себя сквозь гладкую ткань атласных пижамных шорт, чувствуя, как она мгновенно становится влажной. И все же, эти ощущения слишком далеки от тех, что дарили мне прикосновения Марка, как замороженный полуфабрикат далек от ужина, приготовленного шеф-поваром Мишленовского ресторана.

Уснуть с мыслями о том, что утро вечера мудренее, удается лишь во втором часу ночи. Едва проснувшись, беру в руки телефон, чтобы проверить сообщения, в надежде получить что-то от Марка. Но от него — ничего.

Зато получаю ответ оттуда, откуда не ждала. С номера, принадлежащего помощнице Нестерова, приходит фото. Всего одно. И пока оно загружается, выглядя черным квадратом, я сонно моргаю, щурясь от яркого света экрана. А потом у меня перехватывает дыхание.

На картинке — Марк и Лаура. Вместе. Обстановка напоминает номер отеля. Позади можно разглядеть постель с брошенной на нее одеждой и небольшой туалетный столик. На девушке, целующей Нестерова в уголок губ, едва-запахнутый белый халат. Сам Марк с обнаженным торсом легко обнимает ее за талию. В камеру мужчина не смотрит, но на губах застыла спокойная усмешка, а улыбка самой Лауры, сверкающей белыми зубами — счастливая. Без привычного высокого хвоста она даже не так похожа на цербера, как обычно. Глядя на них обоих — таких расслабленных и растрепанных несложно догадаться о том, что они вместе. И что Нестеров продолжает спать с помощницей несмотря на то, что обещал мне.

— Сука, — на эмоциях с силой швыряю телефон на пол.

«Может всё-таки пора меня поблагодарить?» — просыпается от моего крика чертенок.

Но я не хочу его благодарить. Хочу плакать. Долго и безудержно. Взахлеб. Этим и занимаюсь, пропустив все свои привычные утренние церемонии.

— Ну теперь-то хуже быть не может, правда? — всхлипываю, заглушая рвущиеся рыдания подушкой. — Я даже не знаю, что может быть хуже чем то, что он с ней!

«Не гневи судьбу, Милашечка, — со вздохом бормочет мой опальный советчик. — Хуже то, что нам через пару часов отдавать хозяйке квартиры ключи, а куда идти мы с тобой так и не придумали».

«Hot summer streets and the pavements Are burning in the sit around Trying to smile but the air is so heavy and dry It's a cruel, сruel summer Leaving me here on my own It's a cruel сruel summer Now you're gone».

Kari Kimmel — Cruel Summer

(Перевод: Жаркие летние улицы и тротуары раскалены подо мною. Стараюсь улыбнуться, но воздух так сух и тяжёл. Это жестокое, жестокое лето, оставив меня здесь одну. Это жестокое, жестокое лето, сейчас ты ушел).

Чертенок прав — смысла плакать больше нет. Я сделала свой выбор сама, а Марк сам сделал свой. И как бы больно теперь ни было, это вряд ли что-то изменит. Нужно жить дальше. Не факт, что счастливо. Как получится.

Еще раз пролистав объявления о сдаче жилья, обзваниваю агентов, готовых показать понравившиеся варианты. В ожидании хозяйки еще раз обхожу пустую квартиру, пока три собранные сумки с моими вещами терпеливо ждут на пороге.

«Что будем делать дальше?» — осторожно интересуется чертенок.

Вижу, что он переживает. Только вот не знаю, за меня или за себя. Не язвит, не травит привычные шуточки, не поддевает.

Отвечаю, с безразличием пожимая плечами:

— Сейчас поедем искать жилье и будем обживаться на новом месте. Потом попробую еще поискать работу. Буду жить, как раньше. Все же как-то живут.

Когда приезжает хозяйка, сдаю ей оба комплекта ключей. Выхожу из дома, стараясь не оглядываться и не встречаться взглядом с соседями. Гружу сумки в такси, стараясь не думать о том, что мой отъезд напоминает позорное бегство.

Ближайшая квартира, которую я наметила для просмотра, неподалеку — тоже на Первой речке. Чуть меньше той, в которой я жила. В ней нет стиральной и посудомоечной машины, телевизора, робота-пылесоса и всего остального, к чему я привыкла, но внутри меня сейчас царит такая апатия, что плевать на такие мелочи. Даже завтракать с утра не стала — кусок в горло не лезет.

Агент, приехавший, чтобы показать квартиру, одет в цветастую рубашку с коротким рукавом, насквозь пропахшую потом. Да и сам он какой-то засаленный и постоянно шмыгающий усыпанным веснушками носом. Но сама квартира на первый взгляд кажется свежей и чистой и нравится мне настолько, что я готова отказаться в ее пользу от других вариантов.