Однако, когда я заявляю о готовности заключить договор, меня ждет сюрприз — для его заключения требуется двукратная сумма стоимости аренды в качестве оплаты услуг агентства. Иначе никак. Веснушчатый агент разводит руками, дескать такие правила и он ни при чем. Теоретически, я могу заплатить, но тогда у меня останется меньше тысячи рублей на всё про всё, а мне еще нужно что-то есть.

«Не вариант, — резюмирует чертенок. — Если ты умрешь с голоду, то какая разница, где ты это сделаешь, в квартире или у подъезда?»

Послушав его и здравый смысл, отказываюсь от варианта, что только что казался таким заманчивым. Выхожу из подъезда и, поставив сумки с вещами на пыльный бордюр, устало опускаюсь рядом.

Насколько же я далека от реальной жизни! Откуда мне было знать, что стоимость квартир в объявлениях, что даны агентствами, нужно умножать на два? Посмотрев на сайт еще раз, понимаю, что все объявления даны исключительно агентствами. Озадаченно хмурюсь.

«Может к Женьке напросишься? Всё-таки — жена Антона — не чужой человек», — предлагает чертенок.

Он уселся на плече, свесив ножки, и легкомысленно ими качает. Помахивает украшенным пушистой кисточкой хвостом.

— После того, как я ей своим несостоявшимся суицидом свадьбу сорвала и столько лет не общалась? Не могу.

О том дне, когда я по глупости решилась вскрыть себе вены, напоминает едва-заметная полоска на левом запястье. Благодаря усилиям современной лазерной косметологии, я единственная, кто знает о ее существовании.

Но Женя, я уверена, не забыла тот день. Мое залитое горячей кровью нежно-розовое платье, нарядный костюм Антона, и белый кафель ванной, скорая помощь, крики, больница. Такие воспоминания никакими лазерами не сотрешь.

Мне тогда было семнадцать, и я знала, что брат не позволит мне умереть. Была эгоистичной и глупой. Ревновала и таким жутким способом привлекала к себе внимание. Ничем не лучше собственной шизы, честное слово.

Правда, в отличие от чертенка, разлучившего меня с Нестеровым, мой суицид не возымел эффекта — Женя все-таки вышла за Антона замуж. Тем не менее, это вряд ли означает, что она будет рада видеть меня на пороге своего дома.

«Неужто у тебя появилась совесть? — ужасается чертенок и причитает так, словно я заразилась какой-то болезнью: — Вот-те на, этого ещё не хватало».

А я, смирившись с неизбежным, просматриваю на сайте те варианты жилья, стоимость аренды которых позволит мне оплатить ещё и услуги агентства. Их намного меньше и выглядят они так, что в некоторых случаях даже ночевка на вокзале выглядит предпочтительнее.

В районе Первой речки ничего нет. Чуркин, бывший когда-то окраиной, после возведения моста через Золотой Рог превратился в подобие нового центра и стоимость жилья там резко возросла. Варианты с подселением я даже не рассматриваю, не представляя, как жить с кем-то, кого впервые вижу.

Звоню в компанию, предлагающую к показу гостинку в районе Баляева. Агент обещает подъехать в течение часа, поэтому торопиться мне некуда. Решив сэкономить на такси, взваливаю лямки сумок с вещами на плечи и бреду на автобусную остановку.

Она оказывается пустой, видимо, автобус уехал совсем недавно, забрав всех желающих с собой. Устраиваюсь на чистом клочке скамейки. И, чтобы скоротать время в ожидании, набираю номер Березы.

— Привет, — говорит он отрывисто. — Слушай, видел твои сторис и офигел. Гаражная распродажа — это какой-то новый вид хайпа?

На фоне чьи-то голоса смешиваются с громкой ритмичной музыкой и оглушительным хохотом. Кажется, Егор где-то там, где веселится беззаботная молодежь вроде него. И вроде меня. Но мне сейчас не до веселья

— Не хайп, — отзываюсь я. — Просто небольшие проблемы, только и всего. Как раз хотела спросить, не мог бы ты занять мне немного денег до конца месяца?

Береза явно удивлен таким вопросом и с полминуты молчит. Потом отвечает:

— Не, Мил, это не ко мне. Ты же знаешь, у меня всё в обороте бизнеса.

И, быстро попрощавшись, отключается.

Знаю я его бизнес — дурацкий мерч, тонну которого он наштамповал на средства обеспеченных родителей, а распродать ума не хватает. Ну, нет так нет. Больше о помощи просить некого.

Забираюсь в подъехавший автобус и, пробившись на одно из пустых сидений, трясусь в нем до нужной остановки среди усталых и мрачных людей, занятых своими мыслями и делами.

Кто-то невидящим взглядом уставился в окно, кто-то в экран смартфона. До меня никому нет дела. В салоне с нерабочим кондиционером духота, а запах прогорклой и подгорелой еды от чьей-то одежды заставляет меня морщиться всю дорогу. Терпеть не могу общественный транспорт, но, сейчас тот случай, когда выбирать не приходится.

Перед нужной остановкой с трудом протискиваюсь к выходу между чужих мокрых от пота тел и, оплатив проезд, вываливаюсь на такую же душную и пасмурную улицу.

Район Баляева представляет собой одну огромную транспортную развязку, которую словно хоровод, окружают небольшой рынок, многоэтажный торговый центр, рыбохозяйственный университет и двухэтажный супермаркет. Вокруг всё серо и хмуро, созвучно моему настроению.

С мрачным видом поднимаюсь по ступенькам на остановку. Если верить навигатору 2Гис, мой путь лежит по дороге наверх, где на сопке, прямо над университетом возвышается нужное строение, серой книжкой соединяющее сразу пятидесятый и пятьдесят «а» номера домов.

Представив себе, каково будет подниматься в сопку с сумками, осознаю, что сил на это у меня нет. К счастью, от университета наверх ходит маршрутный микроавтобус, в ожидании которого я разживаюсь в маленьком магазинчике неподалеку владхлебовской слойкой с картошкой и грибами, и баночкой подогретого корейского американо. С удовольствием ем, засыпая крошками белое худи и джинсы.

«Милашечка, ты забыла, что булочки вредны для твоей кожи и фигуры? — участливо интересуется чертенок, когда я, отряхнув тесто, встаю в очередь к нужной маршрутке.

Плевать мне и на кожу, и на фигуру. Зачем они мне, если Нестеров спит с цербером-Лаурой? А горячая и хрустящая слойка хоть немного подняла мне настроение. Открываю кофе, который, конечно, не идет ни в какое сравнение с тем, что варит кофемашина. Но он горячий и горький. Большего от него не требуется.

Чертенок не сдается и пока маршрутка неторопливо поднимается вверх по сопке, надоедает мне увещеваниями о том, что я такими темпами располнею, обзаведусь прыщами и стану как Дубинина.

Но сейчас Лерка не кажется мне такой глупой, как раньше. Ей, так же, как и мне, застилала глаза любовь. И так же, как у меня, её сердце теперь тоже разбито. С той лишь разницей, что я — одна из тех, кто Дубининой его разбил. Теперь мне жаль её. Возможно даже было бы правильным перед ней извиниться.

«С ума сошла? — подпрыгивает чертенок от столь крамольной мысли. — Извиняться? Ещё чего? Твоя Лерка сама виновата, потому что она — глупая жизнерадостная разиня, привыкшая жить в розовых очках. Так ей и надо».

На выходе из автобуса школьник с разноцветными дредами толкает меня плечом и остатки кофе из банки выливаются прямо на худи, оставив на белой ткани коричнево-черное пятно.

— Осторожнее! — шиплю я раздраженно, мысленно проклиная растяпу, хотя и понимаю, что ситуацию это никак не исправить.

Школьник в ответ, не оборачиваясь, кроет меня трехэтажным матом и направляется в сторону того же дома, куда нужно мне. Да уж. Это не центр. Далеко не центр.

Осматриваюсь по сторонам. Соединенные между собой девятиэтажки отбрасывают на двор огромную тень, делая его мрачным и темным. На углу дома пятьдесят «а» магазин с красноречивым названием «На троих». Бреду в сторону пятидесятого, обходя дорожные выбоины, напоминающие кратеры поля боя.

Я и раньше не любила Владивосток, но сейчас, судьба будто насмехается надо мной, показывая его с самой неприглядной стороны городского гетто. Настолько неприглядной, что одной нелюбви для этого маловато. Серые дома с почерневшими межплитными стыками, мусор, брошенный прямо у подъездов, бичеватого вида мужики, средь бела дня пьющие пиво у подъездов.