Там, за моей спиной, кипят сборы, но я так и сижу, не шевелясь.

Может, прав Никита и это я во всем виновата? Я привыкла жить одним днем, не думая о последствиях, не заботясь о чужих чувствах. Привыкла манипулировать такими как он. Привыкла к тому, что я сама по себе. Почему-то теперь моя жизнь воспринимается иначе. Так, словно этой ночью она разделилась на «до» и «после».

Кажется, я сижу на берегу уже несколько часов, когда на горизонте появляется силуэт нашей яхты. Завороженно смотрю на то, как он медленно приближается, понимая, что наш отдых на этом окончен.

И от этой мысли внутри разливаются глухая досада и мерзкая ноющая тоска.

«I should have known

I'd leave alone

Just goes to show

That the blood you bleed

Is just the blood you owe

We were a pair

But I saw you there

Too much to bear

You were my life,

but life is far away from fair

Was I stupid to love you?"

No Time to Die — Billie Eilish

(Перевод: Я должна была догадаться, что уйду одна. И это лишний раз доказывает, что кровь, которой ты истекаешь, ты задолжал. Мы были вместе, но я всё увидела, и это было невыносимо. Ты был моей жизнью, но жизнью, далёкой от справедливости. Было ли глупо любить тебя?)

Нестеров снова проявляет поразительную смекалку в решении задачки про волка, козу и капусту: мы с ним не оказываемся в лодке вместе, как и заплаканная и раскрасневшаяся Лера не оказывается вместе с Сахаровым. Стратег, чтоб его.

Зато, когда Ник перевозит меня в шлюпке на борт яхты, еле сдерживаюсь от того, чтобы со злости не скинуть его в море. Только понимание, что я понятия не имею, как правильно грести удерживает меня от такого опрометчивого поступка. Сахаров сопит, в бессловесной ярости ворочая веслами с тройным усердием, и бросает на меня точно такие же, полные негодования взгляды. Если бы глазами можно было стрелять по-настоящему, мы оба давно пали бы жертвами этой молчаливой, но яростной дуэли.

Оказавшись на яхте, тотчас ухожу в каюту, где провожу остаток пути в одиночестве, тупо уставившись в обтянутый стеганой кожей потолок. Думаю о Нестерове.

О том, что могу сказать ему в собственное оправдание. Но внутри так паршиво и горько, что ничего умного на ум так и не приходит. Вместо этого в голове вертятся навязчивые воспоминания о прошедшей ночи, превратившиеся из невыразимо приятных в болезненные, от понимания, что то, что было между нами — не повторится.

Марк больше никогда не посмотрит на меня с нежностью. Не коснется с трепетом, так, как никто и никогда не касался. Не улыбнется мне своей по-мальчишески озорной улыбкой. Не успокоит и не спасет. Не примет меня такой, какая я есть, неправильной и сломанной.

Я сама не понимаю, как впустила его в свою жизнь. Как он просочился туда, словно легкий морской бриз и обосновался в моем сердце, так, что не вытрясешь. А я теперь ощущаю себя зависимой, как наркоманка. От Нестерова, от атмосферы той защищенности и счастья, что неизменно дарило его присутствие. И от ощущения себя рядом с ним. Такой, какой видел меня он, я себе нравилась.

«И не говори, что я не предупреждал, — ехидно заявляет чертенок, появившийся на плече только сейчас, хотя я звала его гораздо раньше, когда мне хотелось, чтобы хоть кто-то успокоил и подал хоть одну идею о том, как я могу все исправить. — Может ты забыла, но я говорил: если ты влюбишься в Нестерова, он разобьет тебе сердце, несмотря на все свои возвышенные обещания».

— А Марк и не нарушил ни одного своего обещания, — шепчу я в ответ. — Он считает, что я нарушила своё.

«Но больно-то в итоге — тебе».

— Ему, наверное, тоже больно. И мне от этого еще мучительней. Кажется, я и правда виновата. Как мне теперь все исправить?

Я очень надеюсь на его помощь. В конце концов, мы вместе через столько всего прошли. И чертенок всегда выручал меня, подсказывал, как выкрутиться из той или иной ситуации. Пусть его методы чаще всего были не самыми честными и ущемляли чьи-нибудь интересы, сейчас это неважно. Мне просто во что бы то ни стало нужен Нестеров, и я на многое готова, чтобы вернуть его. Но мой невидимый друг отвечает, пожав плечами:

«Никак, Милашечка. Он не из тех, кто поверит оправданиям. Не из тех, кого можно пронять обещаниями или угрозами. Такие как Нестеров делают только то, что сами хотят. Он хотел тебя — он получил тебя. Сейчас — не хочет. И что бы ты ни делала, ты не сумеешь его переубедить, хоть с бубном вокруг него голая пляши».

— Нет, — не могу согласиться я, качая головой так, что распадается прическа. — Придумаю что-нибудь, чтобы его вернуть.

«Помнишь анекдот, где мать смотрит на пришедшего домой с улицы чумазого ребенка и думает, что проще: отмыть этого или родить нового? У тебя тот же случай, дорогуша. Не трать зря свое время. Гораздо проще, быстрее и правильней будет найти другого, чем возвращать этого. Да, с Сахаровым и Нестеровым не сложилось, но вокруг полно других мужиков, готовых продолжить сыпаться к тебе под ноги, словно спелые абрикосы в июльском саду».

Этот вроде бы невинный и глупый анекдот болезненно колет в душу воспоминанием о поступке моей собственной матери, которая, видимо, руководствуясь этим же правилом, решила выгнать из дома разонравившуюся дочь. Знал ли чертенок о том, что вызовет у меня подобные неприятные ассоциации?

В любом случае, мне это правило не подходит, потому что другие мужчины, какими бы они ни были, совершенно меня не интересуют. Теперь, когда я поняла, что может быть по-другому, уже не смогу довольствоваться малым.

Когда яхта приближается к Владивостоку, телефон, на котором наконец появился сигнал оператора сотовой связи, начинает беспрестанно пиликать уведомлениями. Все они — из соцсетей. Кто-то выложил новую историю, кто-то — фото. Кто-то это фото оценил, а кто-то прокомментировал, и так далее.

Ни одного пропущенного звонка. Ни одного сообщения. И даже ни одного предложения о рекламе. В приступе меланхолии думаю о том, что утони я позапрошлым вечером, и никто бы этого не заметил. Даже брат не звонил, ни разу обо мне не вспомнив. Нестеров, пожалуй, и не подозревает, насколько никчемную и бесполезную девушку он спас.

Еще одним неприятным открытием является уменьшение количества подписчиков примерно на четверть — результат молчания и скандала с Зориной. Захожу в ее профиль — там тоже затишье. Лишь пара ничего не значащих фото голубого неба из иллюминатора самолета. Ее подписчиков тоже поубавилось и этот факт делает осознание собственной неудачи немного легче.

За просмотром соцсетей время пролетает незаметно, и когда я, почувствовав остановку, выхожу на палубу, Дубинина уже спускается по трапу, а Ник торопится за ней, пытаясь помочь донести сумку. Выглядит жалко и унизительно.

В отличие от солнечного пляжа, где мы провели три дня, во Владивостоке привычно сыро и прохладно. Вокруг серость и в воздухе зависла привычная туманная дымка. Сейчас, когда город настолько солидарен с моим собственным настроением, я не чувствую к нему былой ненависти. Просто безразличие и такую же блеклую как туман апатию.

Прощаюсь с капитаном и поднимаю неуверенный взгляд на Нестерова, стоящего с ним рядом на палубе. На нем снова солнечные очки, а лицо кажется слишком непроницаемым, чтобы по мимике можно было понять настроение. Но в следующий миг Марк молча протягивает руку за моей сумкой, а другую подает мне, чтобы помочь спуститься.

От этого жеста в душе вспыхивает крохотная надежда на то, что он меня простил. Что остыл и теперь не так сильно злится. Что готов выслушать меня.

Нерешительно вкладываю пальцы в его ладонь, сухую и горячую. И пока, держась за нее, спускаюсь следом за ним, мысли наполняются воспоминаниями о том, как нам было хорошо вместе. Узкий трап кажется все таким же неустойчивым и шатким, как пару дней назад, но на этот раз я знаю, что рядом со мной тот, с кем ничего не страшно, потому что он способен защитить от любых невзгод, надежен настолько, что, не раздумывая нырнет на морскую глубину, чтобы спасти меня. Однако, как только мои ноги оказываются на пирсе, Нестеров тут же отпускает мою руку.