Возможно, кому-то из них и было больно, как Андрею Котову, оказавшемуся братом Зориной, но мне до этого никогда не было дела. Я жила как умела, стараясь не думать о собственном прошлом и видя собственное будущее слишком туманным, чтобы строить какие-то далеко идущие планы.

В мыслях об этом, не вслушиваюсь в беседу Никиты и Дубининой, а вынырнув из не самых приятных воспоминаний, обнаруживаю, что Лерка уснула, доверчиво прижавшись к груди жениха, в то время как сам он не сводит с меня пристального взгляда.

— Я волновался за тебя, Лана, — шепотом произносит он, поняв, что я его заметила.

Надо же, волновался он. А если бы я действительно утонула, то его «подождем до утра» привело бы к тому, что утром на острые скалы вынесло бы мной хладный посиневший труп. Почему-то я была уверена, что Нестеров, не окажись он рядом, нашел бы меня и ночью. Нашел, и не позволил бы погибнуть.

«Прекращай его идеализировать, это бесит», — шипит чертенок, приподнимая край соломеной шляпы.

А я не идеализирую. Просто вдруг отчетливо понимаю, насколько они разные: Ник и Марк. И в сравнении с другом, Сахаров — слабовольный и бесхребетный, хитрый и непорядочный. Вот уж про кого точно можно сказать, что, доверяя, вручаешь ему кинжал. Мне вдруг даже становится обидно за Лерку, что спит, не подозревая о его коварстве. Музу ему, видите ли, подавай!

— Я заметила, — шепотом хмыкаю я. — Что бы я делала без твоих волнений?

Сахаров в отчаянии вскидывает светлые брови:

— То, что с тобой был Нестеров, давало повод надеяться на то, что вы вернетесь, поэтому я ничего и не предпринял. Меня вообще не было рядом, когда вы вышли в море! — оправдывается он.

— Да уж, действительно, спасибо Марку.

— Послушай, давай сегодня вечером…

Но я не хочу его слушать, понимая, что ни сегодня вечером, ни завтра, ни вообще никогда, не желаю иметь с ним ничего общего. И собираюсь сообщить об этом немедленно:

— Нет, это ты послушай… — возмущенно прерываю я, но, кажется, делаю это слишком громко, потому что веки Дубининой дрожат, словно она вот-вот проснется.

Кажется, сейчас мы не выясним отношения. Ну и фиг с ним. Пусть живет в счастливом неведении относительно собственной скотской натуры. Отворачиваюсь от Сахарова и ложусь на живот, подкладывая руки под голову, а спину подставляю теплым солнечным лучам.

«С чего это ты вдруг такая правильная стала, Милашечка? — проникновенно вещает чертенок с плеча, которого я, хоть и не вижу, но отчетливо слышу. — Вот уже и Никита тебе стал неинтересен. Этот Нестеров на тебя дурно влияет, дорогуша».

О том, что Марк ему не нравится, я знаю и без того, но теперь вижу, что чертенок настроен против него слишком категорично. Ревнует, что ли? До этого он был единственным моим доверенным лицом, помимо Тоши, а сейчас мне очень хочется доверится надежности Нестерова.

«Пффф, с чего мне ревновать, не смеши мои копыта! Я — часть тебя, Милашечка, и от меня тебе никуда не деться!»

Худшая часть. А Нестеров открывает во мне лучшую. Более светлую правильную. И она, кажется, начинает перевешивать.

Чертенок ничего не отвечает и я, согревшись на солнце и предавшись сладким грезам о Марке, тоже проваливаюсь в сон, теряясь во времени.

Мне снится как туманным и дождливым днем я бегу по центральным улицам города. На мне короткие шорты в стиле сафари и завязанная модным узлом клетчатая рубашка. Задыхаясь и огибая прохожих, я бегу в сторону набережной по тому самому маршруту, по которому мы гуляли с Нестеровым в первый день нашего знакомства. Волосы завиваются от влажности и прилипают к лицу. Дыхание сбилось от быстрого бега. Но все это — мелочи. Отчего-то мне обязательно нужно куда-то успеть.

Не дожидаясь нужного сигнала светофора у Клевер Хауса, я несусь через дорогу на красный, едва не попав под дорогую иномарку, водитель которой сигналит и крутит мне пальцем у виска.

Вдыхаю аромат выпечки из магазина Лакомка на Семеновской, едва не сталкиваюсь с толпой спортсменов у Динамо и резко сворачиваю направо, чтобы обогнуть огромный стадион. Бегу мимо спортзала Ворлд Класса к бывшему океанариуму и там, вдалеке, на набережной, где, вопреки плохой погоде, почему-то солнечно, уже вижу силуэт того, кто мне нужен.

Широкие плечи и темный деловой костюм с белой рубашкой выделяют его из пестрой толпы, словно черно-белое фото в стопке цветных. Как и в тот раз, когда мы впервые встретились, пиджак Нестерова перекинут через согнутый локоть. Рукава белой рубашки закатаны.

На том самом месте, где мы когда-то расстались, а я мечтала никогда больше с ним не встречаться, он стоит спиной, не видя меня. Смотрит вдаль, на темные воды Амурского залива.

Ускоряюсь, а сердце колотится как сумасшедшее. Мне кажется, словно Марк может исчезнуть в одно мгновение, если я вдруг замедлюсь или остановлюсь.

Запыхавшись, когда легкие жжет до боли, подбегаю к нему и резко останавливаюсь. Обнимаю за плечи со спины, чувствуя привычный аромат бергамота.

— Я хочу быть с тобой, Нестеров. Только с тобой, — шепчу я, тяжело дыша, уткнувшись носом в его идеально выглаженную рубашку.

Но Марк не оборачивается. Стоит, словно ледяное изваяние, не говоря ничего в ответ. Внутри густой

черной лужей разлитой гуаши расползается отчаяние. Беспросветное и безнадежное, до дрожи в мышцах. И осознание, что я ничего не смогу изменить.

Просыпаюсь, понимая, что прошло несколько часов. Непонятный сон оставил внутри ощущение необъяснимой тревоги и беспокойства. В мистическую тайную силу сновидений я не верю и никогда не верила, поэтому просто стараюсь отогнать беспричинное волнение от себя.

Лерки и Никиты рядом нет. Их голоса шумят из лагеря, откуда доносится аромат дыма и чего-то съестного.

Поднимаюсь с полотенца, разминая затекшие от сна в неудобном положении мышцы. Солнце висит в нескольких метрах от воды, извещая оранжевым цветом о скором закате. Воздух стал прохладнее, а чайки как ни в чем ни бывало носятся над скалами, с криком выискивая пропитание.

В надежде на то, что Марк уже проснулся, я возвращаюсь в лагерь, к огню костра и Леркиным несмешным шуткам.

— Мы уже поужинали, — сообщает Дубинина, подвигая ко мне тарелку с жареной на костре свининой, пахнущей кисловатым маринадом и специями. — Не стали тебя будить, ты так крепко спала.

Еще бы, учитывая то, какая муть соизволила мне присниться.

«Не муть, а убедительное предупреждение держаться от Нестерова подальше, — ворчит чертенок с левого плеча. — Последний шанс тебе, дурехе, одуматься и сказать ему, что вам с ним не по пути».

Вместо ответа зеваю, еще не выйдя из сонного состояния и сажусь за стол. Вообще-то мясо, тем более, свинину, ещё и в виде шашлыка, я терпеть не могу. Оно совершенно не полезно, ни для кожи, ни для фигуры. И все же, съедаю несколько кусочков, закусывая свежими овощами. Всё равно сама я вряд ли приготовлю что-то получше.

— А где Марк? — спрашиваю я, хрустя длинными полосочками сладкого перца, обмакивая их в соевый соус. — Еще не проснулся?

— Проснулся, и поужинал с нами, но недавно ушел прогуляться по берегу, — отзывается Ник, по голосу которого я явственно слышу, что моя заинтересованность Нестеровым ему не нравится.

Отвечаю с улыбкой:

— Тогда и я прогуляюсь, — и добавляю в собственное оправдание: — Мне нужно поснимать местные красивые виды для контента.

На самом деле мне нужен безобидный предлог, чтобы найти Марка, поскольку у нас с ним есть один незаконченный разговор.

Поэтому я, предварительно сменив купальник на комплект телесного кружевного белья, а футболку — на более свежую и менее мятую, беру с собой серый велсофтовый плед и ухожу из лагеря на поиски Нестерова.

Плед — хороший предлог. Скоро похолодает и я могу сказать, что принесла его Марку, чтобы согреться.

По пути я и правда снимаю морские пейзажи, отпечатки собственных босых ног на мокром песке, выброшенные волнами ракушки, морские звезды и яркие краски разгорающегося заката.