Стелла продолжает говорить слова благодарности. Она признательна и приятно удивлена моим участием. Слабо киваю в ответ и слегка краснею от скромности. Через минуту Стелла, сославшись на усталость, прощается и исчезает в номере.

А я некоторое время стою перед закрытой дверью и размышляю о том, что Майя Стелле — никакая не сестра. «Чёрта с два это её сестра», — думаю я и молча смотрю на дверь.

Тот факт, что Стелла и Майя абсолютно не похожи друг на друга — это ещё полбеды. В конце концов, такое бывает, ничего подозрительного в этом нет. Другое дело, что Стелла раньше о ней не упоминала — вот что наводит на неприятные размышления.

Я сижу возле окна, как и в прошлую нашу поездку. Стелла тоже сидит возле окна, но не напротив. Точнее — напротив, но не рядом, а через два сидения от меня. Мы видим друг друга, периодически встречаемся взглядами, но я стараюсь тут же отвести глаза в другую сторону. Стелла, кажется, также отводит взгляд, но иногда ещё и улыбается. Не только мне, но и мне тоже. Растерянная такая улыбка, нервная. Как обычно, впрочем. Стелла пристально всматривается в тёмный пейзаж за окном, и как всегда, Стелла где-то не здесь, а в каком-то другом, параллельном измерении. Стелла в своём обыкновении, разве можно её за это упрекать? И вправе ли я вообще в чём-то упрекать или подозревать её? Но мысли идут своим чередом, будто бы сами собой. Помнится, мы ехали так же, как сейчас, только рядом, на соседних сидениях, и Стелла сказала, что у неё на Меркурии есть друзья, а из родственников — кузен. Точно так и сказала — брат, двоюродный. Я хорошо это тогда запомнил, потому что обрадовался, что она не сказала, что у неё тут есть жених или ещё кто-нибудь наподобие. Это я к тому, что странно это как-то получается: упомянула брата, но не вспомнила о сестре. И хотя Стелла не говорила, что Майя — её родная сестра, это по большому счёту ничего не меняет. Даже если Майя — двоюродная, то всё равно в иерархии родственников сестра должна стоять выше, чем брат. У всех девушек это так, и никто меня не убедит в обратном. Сестра сестре ближе и роднее, это же очевидно. Ну, да, конечно, бывают сёстры нелюбимые. Может быть, Майя — как раз такая, нелюбимая сестра, сестра со странностями (вид её как будто предполагает). Возможно даже, поэтому Стелла сторонится её и не желает вспоминать о Майе. Вполне допустимо, что из-за этого и стушевалась Стелла, когда в поезде рассказывала о своих меркурианских родственниках, а потом, в гостинице, из номера так бесцеремонно меня выставила. Будто бы затронули мы тему неприятную и нежелательную для неё. Возможно, возможно. Но отчего-то не верю я в такое объяснение.

Стелла вновь смотрит на меня, выражение лица виноватое, словно бы безмолвно извиняется за тот инцидент на пороге номера. Я делаю над собой усилие и улыбаюсь ей в ответ, но чувствую, что выходит слабо, и отвожу взгляд к окну. Там холмы и камни. Серо-чёрный пейзаж ночной стороны Меркурия. Продолжаю мучить себя тягостными размышлениями. Наиболее логичным мне кажется предположение, что Стелла занималась чем-то необычным после того, как сошла с поезда на первой попавшейся станции. Не обязательно криминальным или нехорошим, ведь она — журналист, а это всегда, что называется, «на грани». Чем бы там она ни занималась, очевидно, что не хотела, чтобы кто-то знал об этом. И она подумала, что могла обронить свой браслет именно в том месте, о котором не хотела бы, чтобы кто-то знал. Именно поэтому Стелла вначале отнекивалась от браслета, а потом, когда я совершенно чётко указал, что нашёл его в поезде, она так спокойно приняла его. Ведь в поезде находиться не предосудительно, её там видела толпа народу, скрывать тут нечего. Но чем же она таким занималась после? — вот в чём вопрос, и этот вопрос не даёт покоя. В то же время мне становится до жути стыдно. Перед Стеллой, конечно. Сижу и думаю о ней всякие гадости, вымышляю чёрт те что, а она смотрит на меня грустно и тоскливо. Быть может, пытается выйти на контакт. Вполне возможно, Стелле не по себе, и её нужно поддержать. А я только и делаю, что подозреваю её невесть в чём.

Рядом Кермит и другие корреспонденты. Мы едем по ночной стороне Меркурия, смотреть какие-то военные объекты. Сегодня без шуточек и громогласного смеха. Вполне так пристойно, Кермит даже строгий костюм надел. Разговоры о больших вещах, многообещающих планах и радужных перспективах. Дипломатия своего рода. Возможно даже, больше чем просто дипломатия. Пропаганда, задел на будущее. Впрочем, может быть такое, что это и не пропаганда вовсе. Запросто может быть, что сложные, неоднозначные взаимоотношения между Землёй и Меркурием уже отошли в прошлое. Получается, что никакой войны тут и в помине нет. На Меркурий прилетели журналисты, которых пригласила сама администрация Меркурия. Пригласила для того, чтобы показать, что теперь они дружат с Землёй, что нет никаких конфликтов и конфронтации, что у нас теперь мир и согласие. С другой стороны, меркурианцы почти в открытую противопоставляют себя земной расе. Ненавязчиво отмежёвываются. Говорят, что мы — родственники, но не одно целое. И между делом продвигают идею вывода земных войск с планеты. Нюанс, казалось бы, малозначимый, но это только с первого взгляда. Меркурий позиционирует себя как мирное государство, которое готово стать курортным раем. Раем, рассчитанным прежде всего на потребителя с Земли. Но — независимым раем, независимым государством, и это нужно понимать. Я, по всей видимости, тоже попадаю под раздачу. Они таскают меня за собой для того, чтобы впоследствии сеял озвученные здесь идеи, так сказать, в своём обществе. Рассказывал земным коллегам, как понравилось на Меркурии, и как здорово бы было, если бы земляне забрали своих солдат обратно домой… Впрочем, какая разница? Будем откровенны: я согласился на эту экскурсию только после того, как узнал, что поеду в одном вагоне со Стеллой.

Боковым зрением я вновь улавливаю её взгляд. Стелла смотрит на меня. Неожиданно понимаю, что хочу сейчас же встать, подойти к Стелле и сказать что-нибудь хорошее и приободряющее. Вроде доброй дружеской поддержки. Нельзя же допустить, чтобы такой славный человек как Стелла вот так вот сидел и грустил. Какое знакомое ощущение — когда хочется с кем-нибудь поговорить, чтобы кто-нибудь приободрил. Поднимаюсь с сиденья и решительно шагаю в сторону Стеллы. Вагон слегка пошатывает из стороны в сторону, я придерживаюсь за поручень. Стелла улавливает мои намерения, она смотрит на меня. Взгляд переполняется смешанными чувствами. Кажется, что-то тихо произносит. Она смотрит тоскливо и словно бы обречённо. Будто бы в ожидании чего-то плохого и непоправимого, и это непоправимое никак не предотвратить. Едва заметно отрицательно мотает головой, я читаю по губам, как она шепчет «нет, нет», и вдруг вагон сотрясается.

В следующее мгновение уши оглушает громогласный скрежет, который пронзает насквозь меня вместе со всеми моими внутренностями. Пол под ногами вздымается и уходит куда-то вбок. Искры и вопли со всех сторон, а потом гаснет свет. Я чувствую удар, и снова искры — но теперь это мои личные, воображаемые искры. Весь мир летит куда-то к чёртовой матери. Единственное, что я понимаю — это то, что мне не страшно, скорее, просто сбит с толку. Метеорит?..

Тёмно-зелёная пелена перед глазами. Муть в чёрно-серую крапинку. Изображение плывёт куда-то вбок, и в то же время никуда не уходит. Создаётся впечатление, что в целом мире нет ничего другого, кроме этой тёмно-серой и чёрно-зелёной жижи. Может быть, я уже умер? Нет, разумеется, это не так. Просто всегда в первую очередь возникают подобные предположения. И опыт подсказывает, что если такая мысль появилась в голове, значит, на самом деле вы живы. По-моему, всегда так было. К тому же, мёртвым не больно. Не уверен, что это так, но логика как будто подсказывает.

— Спасибо большое… — тяжёлое дыхание сбоку. — Если честно, думал, что уже всё… — Звук шаркающих движений, нервная испуганная суета.