Люк, противоположный от того, в который мы зашли, отворяется, и в помещение входит меркурианец. Вид у него мрачный и вялый. Заспанный такой вид, усталый и слегка недовольный. Я безошибочно определяю состояние меркурианца: абсолютно точно — такой вид имеет любое живое существо, если неожиданно разбудить, поднять из глубокого сна. Будешь тут недовольным, к тому же следует учесть особенности физиологии меркурианцев. Про себя отмечаю, что он ниже среднего меркурианского роста, и в плечах не так широк, как другие представители местного населения. Но несмотря на это, явно выше меня и смотрит на меня не особо приветливо. Не зная, что предпринять, невольно поднимаюсь со своего места. Но тут меркурианец переводит взгляд на Стеллу и сразу же меняется в лице. Он улыбается ей, хотя и устало, но вполне так дружелюбно. Я бы даже сказал — тепло. Да, тепло, если не ласково. Мне это, понятно, не может нравиться. К ещё большему своему неудовольствию я отмечаю, что Стелла улыбается ему в ответ. И тут же бодро вскакивает. Будто бы и не было утомительного похода, и не жаловалась только что на нехорошее самочувствие, с лёгкостью шагает к меркурианцу, обнимает его. А тот, чуть пригнувшись, подставляет щёку. Стелла целует меркурианца, сдержанно, но в то же время мне вдруг кажется, что в этом действии — проявление не только дружбы, а нечто большее. Стелла что-то шепчет ему на ухо, после чего оба оборачиваются в мою сторону, и Стелла запросто так говорит:

— Стефан, познакомьтесь: это — Ар. — Стелла немного смущается и опускает взгляд. — Ар — мой муж. Он меркурианец.

Меркурианские карандаши — форменное барахло. Дрянь, какую поискать. Стержни жёсткие и оттого слишком ломкие. Совсем чуть-чуть жму, а они уже крошатся, что сухая ветка земного растения. Нет, правда, нажимаю совсем слабо, стоит только прикоснуться к бумаге, как стержень уже распадается на множество мелких крошек, которые рассыпаются по листу. Смахиваешь их, а они оставляют серые разводы на бумаге.

Я некоторое время рассматриваю карандаш, кручу в руках, отвлекаясь от напряжённой работы. Такая пауза, чтобы собраться с мыслями перед очередным приступом творческой активности. Разглядываю надпись, которая свидетельствует о том, что карандаш произведён под Репинским куполом. Молодцы! — что ещё скажешь. Даже карандаши делают тут, под соседним сводом. Определённо — грамотно у них тут выстроена экономика, и никакие санкции им не страшны. Неожиданно, следует признать. Неожиданно, и в то же время несущественно. Собственно, в этом нет ничего удивительного. С одной стороны. С другой — какая, в сущности, разница? Да и не в карандаше, наверное, дело, а всё-таки слишком сильно давлю, вот он и крошится. С нажимом пишу, поэтому он и ломается. Думаю, в этом всё дело, а вовсе не в карандаше. А формулы выходят очень даже ничего. Я пробегаюсь по тексту, который только что написал, и откровенно восхищаюсь проделанной работой. Можно сказать — любуюсь своим черновиком. И вправду — есть чем гордиться, как бы самодовольно это не выглядело. Целый год бился над проблемой суперпозиции червоточин, и вот сегодня кое-что, кажется, сдвинулось с места. Настоящий прорыв, не побоюсь этого слова, достижение. Если всё правильно рассчитал, то в системе, подобной Солнечной, должна находиться как минимум одна червячная дыра. Одна, а может быть, и две, хотя последнее несколько спорно. Две червоточины придают системе неустойчивость. Не говоря уже о градиенте их взаимодействий между собой. Кроме того, введение второй червоточины вносит сумбур в созданную мною модель, поэтому пока ограничимся лишь одной… И вообще, не будем забегать вперёд и называть гипотетически существующий объект червоточиной. Вполне возможно, что и не червоточина это вовсе. Пока это всего лишь аномалия. Думаю, пока так её можно называть. Хотя, аномалия — опять же, не совсем то. В нашем понимании это аномалия, а вот в рамках Вселенной такой объект может быть обыденностью, заурядностью. Забавно получается. Итак, не будем забегать вперёд. Выбрасываем из системы второй объект, который меня весьма смущает, и двигаемся дальше. Исходя из распределения масс объектов и плотности гравитационных полей, гипотетическая аномалия находится на расстоянии двух-четырёх астрономических единиц от Солнца. Может быть, больше, скажем, в районе орбиты Юпитера или чуть дальше за ним. Тут, кстати, немаловажно…

Краем глаза я замечаю, как рядом возникает Ар. Не то, чтобы возникает вот так вот неожиданно или внезапно. На самом деле, он уже достаточно долго слоняется по коридору, периодически заходит в столовую, просто я настолько увлёкся вычислениями, что совсем забыл про Ара и не обращаю на него никакого внимания. Ар приближается и заглядывает в мои записи, взгляд у него пустой, мутный. Несколько секунд смотрит на мои каракули, потом мне в лицо, после чего зачем-то извиняется, разворачивается и уходит. Плетётся по коридору и громко шаркает подошвами, словно старик. Нелегко ему, тяжко себя чувствует, и я невольно проникаюсь сочувствием к Ару. Если не ошибаюсь, лет через пять или семь после начала освоения Меркурия, с колонистами начали происходить странные вещи. Ну, может быть, не через пять, а чуть больше — лет через десять или пятнадцать. Или даже через двадцать лет, не помню точно, да и не суть важно. Факт в том, что неожиданно для самих себя они приобрели способность не спать неделями и даже месяцами. Зато потом впадали в спячку на те же месяц, два или три. Месяц, разумеется, в нашем понимании, ведь на Меркурии это понятие, насколько себе представляю, отсутствует, либо же носит чисто номинальный характер. Потому что день на Меркурии — это примерно три земных месяца, столько же длиться и ночь. За это время, кстати, планета совершает два оборота вокруг Солнца. Можно сказать, что сутки на Меркурии длятся два года, о каких же месяцах тут может идти речь? Первые колонисты, вероятно, были весьма удивлены, когда обнаружили, что во время этого длинного трёхмесячного дня совсем не хочется спать. Надо полагать, что не меньший шок они испытывали, когда заходило Солнце, и их охватывала некая сонная болезнь. Целыми поселениям меркурианцы (ведь на тот момент они уже точно стали меркурианцами) впадали в спячку на целых три месяца или около того. Думаю, у них такое положение дел вызывало, мягко говоря, непонимание, а может быть и шок, но ничего поделать с собой они не могли. В противовес этому, комплексные исследования и опыт освоения других планет показали, что подобное поведение не является чем-то ненормальным. Просто адаптанты достаточно глубоко синхронизировались с ритмами Меркурия, вошли с ним в полный резонанс и подчиняются его расписанию, как кто-то поэтично сказал, дышат в такт его дыханию. Ничего страшного или вредного для организма в этом явлении нет, хотя рядовой меркурианец может бодрствовать меркурианской ночью, а спать днём. Примерно так же, как это делают земляне, занятые в специфических производствах: диспетчера с плавающим графиком работы, полицейские на ночных дежурствах и многие-многие другие. Живут же люди, да ещё работают, и ничего удивительного в этом нет. Однако большинство меркурианцев, естественно, выбирают образ жизни в ритме меркурианских суток, что вполне понятно и оправданно. То есть они спят днём, но совсем чуть-чуть: через каждые двадцать-тридцать часов прилягут на полчаса или час. То же самое ночью — почти постоянно спят, просыпаясь через те же двадцать-тридцать часов — лишь для того, чтобы перекусить и утолить другие потребности. В этом, как говорят, сказываются их земные корни. Разбуженные посреди ночи меркурианцы ведут себя вяло и заторможено. Ар — тому яркий пример. Совсем плохо выглядит — мутный взгляд и круги под глазами. Сейчас он скроется из виду, пройдётся по другим помещениям и минут через пять-десять вернётся. Опять постоит, тупо глядя на меня, словно не понимая, кто я и что мне тут нужно, снова уйдёт прочь. Ведёт себя не особо адекватно, глаза у Ара пустые, но я его, в принципе, понимаю. Поднимают человека из глубокой спячки. Правильнее сказать — не человека, а меркурианца, но какая, в общем-то, разница? Нелегко ему теперь уснуть, и не получится, насколько я понимаю. Разговор нам предстоит долгий, по крайней мере, так обещали.