– А ты не проиграл? – Карн и сам удивился жестокости, что прозвучала в его голосе. – Ты значит, счастлив, что стоишь у руля этого ебаного Титаника и уже отчетливо различаешь айсберг!

– Я проиграл гораздо раньше, чем началась эта война, – на мгновение лицо мужчины изменилось, по нему скользнула тень застарелой печали. – Иначе меня давно бы тут не было. Ни в Ра, ни в Дуате, ни еще где-то. Не верь им, богам, бессмертие – это проклятье.

– Я верю тем, кто говорит правду, – отрезал Карн. – А то, что говоришь ты, к чему ведешь, я не понимаю. И, наверное, не хочу понимать. Потому что мир вот-вот изменится в последний раз. И если мои друзья уверены в том, что ты можешь склонить чашу весов в нашу пользу, значит, так оно и есть!

– Друзья, – мужчина вымученно улыбнулся. – Нонсенс, конечно, ну да ладно. Так ты хочешь правды? Хорошо. Я расскажу тебе правду. Чтобы ты понял, к кому и зачем пришел. Чтобы ты понял, чего действительно хочешь. Чтобы ты понял, каков этот мир на самом деле.

Мидас положил руки на подлокотники кресла, глубоко вздохнул. Когда он заговорил, от былой теплоты и мягкости не осталось и следа. Он будто вернулся назад, в далекое-далекое прошлое, когда еще был смертным. И Карн вернулся вместе с ним.

Ее звали Фавна. Высокая и стройная, с густыми угольными волосами, она производила впечатление девушки из благородного сословия. Да только все состояние ее семьи сводилось к паре коров и ветхому домику, сонно притулившемуся к небольшой рощице на изгибе полноводной Меандры в двух полетах стрелы от Кавна.

Жить в долине Кира всегда было непросто, и отчасти именно поэтому отец стал рано брать Фавну с собой на охоту. Но девушке это нравилось. Не убивать, конечно нет! Ей нравилось тенью скользить меж древесных стволов, что изгибаются будто в древнем замедленном танце, улавливать звуки, которые неподготовленный человек попросту не в силах расслышать, наблюдать бурлящий жизнью мир среди мясистых крон и у травянистого полога леса. Ей нравилось прятаться в сумраке чащобы или в густой зелени раскидистых ветвей, что напоминали кустистые рога хранителей леса, о которых когда-то Фавне рассказывала бабка. А когда стрела юной охотницы находила сердце косули, она просила у животного прощения и объясняла, что это лишь для того, чтобы прокормить семью. Так учил ее отец, иначе, говорил он, дух животного испугается и больше не переродится в этих лесах.

Фавна быстро научилась владеть луком и стала отличным следопытом. Она была поздним ребенком, и когда ей исполнилось восемнадцать, ее отец уже не был так быстр и ловок. Со временем она начала ходить в лес одна и казавшиеся бескрайними просторы родной Карии стали ей вторым домом. Она могла с легкостью выжить в лесу, для нее это не составило бы трудности. Грибы, ягоды, животные, чистые ручьи – как тут можно умереть от голода или жажды, недоумевала она? А чтобы построить жилище, не нужно даже ножа!

Немногочисленные подруги из Кавна считали Фавну странной, но искренне любили за доброту и открытость, которые все реже встречались в этих землях. Порой девушку в шутку называли дочерью Фавна, лесного бога, в честь которого ее назвал отец. Он не раз рассказывал дочери ту историю, которая началась, когда они с матерью смирились с тем, что у них уже не будет детей. Что ж, решили они, наверное, боги против.

Но однажды мужчина возвращался с охоты и попал в ужасный буран, каких здесь никогда раньше не бывало. Идти дальше стало опасно, нужно было переждать непогоду, но охотник знал, что дома его ждет больная жена, которой нужны силы, чтобы выздороветь. Поэтому он не бросил тушу оленя, и храбро пошел сквозь водяной ад под жгутами дождя, что хлестали по обнаженной коже, словно тысяча бичей. Он срывался с каменистых склонов, утопал в расползающейся земле по колено, но не останавливался.

А когда буря утихла, ему повстречалось огромное дерево, рассеченное молнией. Внутри расколотого надвое ствола он увидел человека с бараньими рогами, вытянутым лицом и зеленоватой кожей. Охотник сразу узнал Фавна, потому как однажды видел его изображение в храме Алинды.

– Ты храбрый муж, – сказал ему Фавн, перебирая длинными пальцами по сожженной коре. – Ты не остановился перед стихией, не убоялся ее, потому что в твоем сердце живет любовь, – дух усмехнулся. – Сила, над которой не властны даже боги! И за эту храбрость я одарю тебя. Дам то, чего ты больше всего хочешь. Дам того, кому ты сможешь передать этот огонь любви, что питает твой могучий дух и опаляет твою грудь изнутри.

Отец Фавны смеялся, вспоминая тот миг. Конечно, говорил он, это был никакой не Фавн, просто его изнуренный мозг решил разыграть своего хозяина, породив мистический и таинственный образ, который он когда-то мельком видел в древнем храме. И, тем не менее, через девять месяцев у них родилась прекрасная девочка, которую охотник, не раздумывая, назвал Фавной.

И лесной бог, коли он действительно существовал, не солгал. Фавна была доброй и бескорыстной, как ее отец. Она была готова дарить тепло всему, что ее окружало, и мир отзывался ей. Многие замечали, что увядшие было цветы распускались вновь, когда Фавна проходила мимо, а захворавшие животные чудесным образом исцелялись, если Фавна погладила их.

Но однажды девушка зашла слишком далеко в лес, добравшись почти до самой границы Писидии. Она вышла на широкую равнину, посреди которой белизной облаков расстилалось большое круглое озеро. Охотница спустилась к воде, отложила лук и стрелы. Вошла в озеро, не раздеваясь, ибо в столь жаркий день на открытом солнце одежда высыхала в считанные минуты. Искристый полог сомкнулся над ее головой, а когда она вынырнула, ее ушей коснулся истошный вопль. Девушка выскочила из озера, схватила лук, пристегнула к поясу тул. Осторожно выглянула из-за песчаной насыпи, что возвышалась над некрутым берегом.

В полуоргии от нее по полю бежала девушка, ровесница самой Фавны. Она прижимала к груди маленького ребенка, который плакал навзрыд. А вслед за ней с грацией самой смерти скользило узкое тело нага. На родине Фавны этих существ звали дракайнами. Жестокие полулюди-полузмеи, они были беспощадны к человеку, но редко показывались на поверхности, предпочитая солнечному свету сумрак подземных лабиринтов. Фавна этого не знала, но перед ней был сам Руния, князь нагов!

Она вскинула лук, но Руния уже настиг свою жертву. Он бросился на девушку со стремительностью атакующего парда, и все смешалось в высокой траве, лишь багряные росчерки взметнулись в голубое небо. Фавна замерла, перестав дышать, обратившись в камень. Она ждала. И когда Руния прервал свою трапезу, поднявшись над травой во весь рост, охотница спустила тетиву. Стрела свистнула, слившись с пением ветра, и вонзилась в грудь Рунии.

Фавна подошла к сраженному змею, и не смогла сдержать слез, ибо увидела трупы молодой девушки и ее ребенка. Собственно, это были даже не трупы, а кровавое месиво, части тел и еще пульсирующие органы. А рядом, на заляпанной алым траве, корчился в муках умирающий Руния. Девушка мгновенно вскинула лук, казалось, стрела сама выпорхнула из тула. Тетива натянулась с едва различимым треском.

– Прошшшу, – прошипел наг. – Пощщщади! Прошшшу, большшше никогда!

Фавна плакала. Она знала, что змей лжет, но добить его не решилась. Ее утешило то, что рана, похоже, была смертельной, и одинокий истекающий кровью наг очень скоро станет добычей хищных зверей, которые всегда чуют слабых, тех, за кем уже отправили крылатых вестников смерти.

Дрожащими руками она нарубила ветви для костра и сложила в трескучее пламя то, что осталось от девушки и ребенка. Она не знала, кто они и откуда, на много оргий вокруг не было ни одного поселения. Но в ее краях усопших предавали ветру и небу. Она решила, что так будет правильно. Наг с трудом отполз от пламени и надсадно хрипел где-то в кустах. Фавна бросила в его сторону презрительный взгляд и пошла прочь.

По дороге домой она подстрелила молодую косулю, охота сняла напряжение. Но перед глазами Фавны все еще стоял отвратительный наг и его жертвы. Она то переставала плакать, то вновь расплескивала вокруг свои горячие искрящиеся на солнце слезы. Нужно рассказать отцу, думала она. Нагов не видели здесь сотни лет и если они возвращаются, значит, быть беде.