Неладное девушка почуяла за много оргий от дома. К знакомому с детства запаху дыма от очагов и осветительных факелов примешивались нотки, которые она не сразу смогла разобрать. Запах гари. Запах горящей плоти.

Она бросила тушу косули и молнией устремилась сквозь лес. Казалось, что деревья почтительно убирают свои могучие корни с ее пути, а камни будто сами откатываются в сторону, освобождая дорогу. Но когда девушка выбежала из леса, Кавн уже догорал. Ее родной город превратился в кострище. Не было криков, не было плача. Все были мертвы.

Фавна мгновенно поняла, в чем дело. Жестокий наг быстро оправился от раны, созвал своих братьев и повел их вслед за охотницей. Но подземное племя плохо ориентировалось в мире людей, поэтому он забрал далеко на север и вышел к дому девушки раньше ее самой. А встретив незащищенный город, наги не могли отказать себе в удовольствии сжечь поселение и истребить всех его жителей. Всех? То есть… отца и маму тоже?

– Нееет! – закричала Фавна. Она вскинула лук и послала вперед первую стрелу. Наг, прятавшийся за обгоревшей стеной так и не понял, как смерть настигла его. Стела навылет пробила ослабленные пламенем доски и голова змея разлетелась кровавым фонтаном. Второй выскочил из-за еще полыхавшего амбара и напоролся на гибельную сталь, которая прошла сквозь его шею, переломив позвонки как тростинку.

Фавна не останавливалась. Она шла вперед, и с каждым шагом ее тул лишался еще одной стрелы, а на землю падало еще одно змеиное тело. Она била без промаха, набирала полную грудь воздуха, растягивала тетиву до кончика носа, держа лук на вытянутой руке, распрямлялась и отпускала стрелу. Как учил отец.

Руния встретил ее на другом краю города. За спиной Фавны двенадцать нагов истекали проклятой кровью. У охотницы осталась всего одна стрела и она уже лежала на тетиве.

Князь змеев выскочил из низины у реки и бросился на девушку, разведя в стороны четыре когтистые лапы. Бросок был молниеносен, и немногие смогли бы различить его в спустившихся сумерках. Но Фавна смогла. Холодная опустошающая ярость придала ее глазам сверхъестественную остроту. Она видела каждое движение Рунии и уже могла убить его семь или даже восемь раз, время для нее почти остановилось.

Но девушка предпочла, чтобы тварь приблизилась к ней вплотную. Чтобы вертикальные зрачки нага инстинктивно расширились в предвкушении теплой человеческой крови. Чтобы он понял – это победа, сейчас он разорвет в клочья свою обидчицу и напьется ее жизненной силы вдосталь! Но стрела, в которую Фавна вложила всю свою боль и злобу (чувства, которых раньше никогда не испытывала), пронзила черное сердце змея, когда уродливой лапе с пятью бритвенно острыми когтями оставалось преодолеть не более ладони до шеи охотницы.

Наг рухнул, как подкошенный. Он отвратительным черно-зеленым кулем свалился ей под ноги и застонал, испуская предсмертные хрипы. Его, бессмертного демона, порождение ночи и подгорной тьмы убила деревенская девка! В нем еще теплилась сила бесчисленных змеиных поколений, и еще оставались мгновения, чтобы высвободить эту силу и наказать чертову гордячку, возомнившую себя способной уничтожить столь древнее существо!

– Ты состаришшшьссся, – прошипел Руния, задыхаясь. – И умрешшшь в один день ссс тем, кому отдашшшь свое сердце. Но таким сможет ссстать лишшшшь мужжшш, подобный богу!

Фавна упала перед змеем на колени, грубо выдернула стрелу из его груди и еще раз всадила ее в холодную змеиную плоть. Она ударяла стрелой остывающее тело снова и снова, пока совсем не выбилась из сил. А когда сил не осталось, она нашла в себе новые силы, чтобы нанести еще сотню ударов. А потом еще.

Кавн превратился в черную пустыню горячего пепла. Фавна бродила по выгоревшему городу и не находила даже тел. Только кровавые пятна и редкие лоскуты плоти. Видимо, наги были очень голодны. Голодны и жестоки. Она даже не могла похоронить своих родителей! Отдать им последние почести!

Девушка плакала навзрыд, ревела, не сдерживаясь, стоя над дымящимся остовом дома, в котором провела всю свою жизнь. Ничего не осталось, совсем ничего. Только пустота. Пустота в том месте, где когда-то жила любовь, казавшаяся бесконечной.

Фавна ушла. Она путешествовала по всей Карии, дойдя до самого Приена, а потом и до Галикарнаса. Охотница не сразу поняла, что значили последние слова Рунии. Она начала догадываться о заклятии, когда ночью в Минде на нее набросилась банда грабителей. Жалкое отребье, ничего больше. Но их было четверо. Одному Фавна свернула шею, второму вогнала под ребра его собственный нож. Но третий ударил ее кинжалом в спину, точно в сердце. Глядя, как они убегают, сорвав с ее пояса кожаный кошель, девушка знала, что умирает. Привалилась спиной к стене и просто закрыла глаза. А потом вновь открыла их. Уже расцвело, и от смертельной раны не осталось даже царапины.

Но то было лишь начало. Шли годы, а Фавна не старела. Она оставалась такой же молодой и такой же озлобленной, а в ее душе, на месте некогда яркого, палящего света доброты, ширилась ненасытная пустота. С течением времени девушка смирилась, точнее – ей показалось, что она смирилась. Фавна пыталась осесть то в одном городе, то в другом. Пыталась найти себе мужчину, но те сторонились ее. Боялись, сами не зная чего.

Она продолжала странствовать и порой ее узнавали на улицах Ксанфа и Смирны. Будучи бессмертной, охотница не страшилась никого и ничего, смело бродила по темным улицам ночных городов и жестоко карала воров, насильников, убийц. Ее стрелы все так же разили без промаха, она дошла до самой Пафлагонии, но так и не смогла напасть на след нагов.

Прошли века, а может, тысячи лет. У царя мигдонцев, Гордия, родился сын по имени Мидас. Парень рос крепким и сильным. Он во всем стремился быть первым и никогда не уступал. Отлично владел клинком и луком, мастерски управлялся с лошадью, был одарен живым гибким умом. А когда Гордий умер, Мидас взошел на фригийский трон. И правил он мудро и справедливо.

Но одна мысль тревожила молодое сердце правителя Фригии. Он так и не узнал, кем была его мать. Гордий никогда не говорил об этом, а в народе шептались, что Мидаса в своем чреве выносила богиня Диндимена, но юный царь лишь посмеивался над этими слухами.

Тревога о сокрытом от него прошлом не покидала Мидаса, отравляя душу. И каждую ночь он напивался до полусмерти, чтобы уснуть. А когда сон не брал его, он скрытно покидал дворец в Келенах и бродил среди полей и рек той прекрасной страны. Он любил свою землю, любил своих людей и мечтал сделать свой народ по-настоящему великим. Поэтому он вторгся во Фракию в попытке раздвинуть границы фригийской империи. А на обратном пути, когда армия фригийцев уже пересекла море и оказалась на родной земле, Мидас по своему обыкновению напился, чтобы уснуть. И когда начала заниматься заря, а сон все не приходил, легендарный военачальник проскользнул мимо караульных и покинул лагерь.

Он углубился в лес и стал петь песни, славя богов и героев древности. Он хохотал и плакал, клялся и умолял, заливал глотку вином и обнимал землю, деревья, камни. Но внезапно Мидас ощутил чье-то присутствие. Рефлексы воина сработали быстрее разума, затуманенного вином. Он выхватил клинок и принял боевую стойку, слегка при этом покачнувшись, ибо хорошо известно, что от вина человек становится храбр, как лев, но неповоротлив, как ядозуб.

– Покажись! – взревел Мидас. – Коли ты враг мне, так бейся со мной! Коли друг, так предстань пред царем своим!

– Ты не царь мне, – прошептал чей-то голос из ветвистой кроны прямо над его головой. Мидас поднял глаза вверх, но не успел защититься. Меч полетел в одну сторону, бутылка с вином – в другую. Он кубарем покатился по земле, вскочил и даже икнул от удивления, увидав перед собой деву. Прекрасную молодую деву с длинными темными волосами и светлым лицом, которое когда-то было добрым и нежным, но теперь излучало лишь настороженный холод. О да, Мидас все видел! Он видел, кем эта девушка была на самом деле. Он видел, что на дне ее изуродованной души, под тягучими пластами гнетущей пустоты, все еще теплятся угли волшебного огня, что дано носить под сердцем не каждому смертному.