Локи покосился на него и скривился в неприлично широкой улыбке.

– Тем более, что насчет Ниссы он прав, – Карн опустил голову. – Я знаю, у меня есть предназначение и для вас оно важнее всего. Но что-то между нами возникло, как мне кажется… – он замялся и немного покраснел. – Глупо как-то, по-детски.

– Совсем не по-детски, – Рокеронтис хлопнул его по плечу. – Это бывает. Да не у всех проходит!

Следующий лагерь они разбили на берегу узкой, но бурной речушки, на высоком пологом склоне. Солнце уже почти свалилось за горизонт, но у них было достаточно времени, чтобы собрать дрова и поставить палатки. Локи хотел развезти огонь, щелкнув пальцами, но споткнулся о взгляд Тота и виновато развел руками. В итоге, костер запылал, родившись из пары проворных искр, высеченных Эррой из походного кресала.

– Так нужно, – пояснил бог мудрости. – Когда идешь Дорогой Одина, нельзя делать то, чего не делал он. Тут у тебя один помощник – разум.

– Сложно это как-то, – признался Карн, глядя в игривые всполохи нарождающегося костра. – Шел он, как бог, но прошел, как смертный.

– Дуализм прояви! – Локи плюхнулся рядом с ним на туристическую пенку. – Перестань мыслить шаблонно. Нет стопроцентно плохих и безупречно хороших. Нет просто смертных и просто богов. Все мы – часть цикла. И дышим в унисон со Вселенной. Нихера не понял, да?

– Нихера, – улыбнулся Карн.

– Не переживай по этому поводу, – Локи расхохотался. – Твое время еще придет. И я в этот момент постараюсь быть от тебя как можно дальше!

Они провели ночь в двух небольших, но удобных палатках. Карн никогда не видел таких. Они были изготовлены из легкого и гладкого материала. По словам Эрры, этот материал свободно пропускал воздух, позволяя палаткам дышать, но без труда задерживал влагу, и даже в самый жестокий ливень внутрь не попадало ни капли. Потом бог войны взял топор и с размаху рубанул им по палатке. Каркас на мгновение прогнулся, а потом вернул себе исходное положение. В месте удара не обнаружилось даже царапинки.

Но Карн удивился еще больше, когда понял, что полог палатки, несмотря на толщину всего в пару миллиметров, напрочь отказывается воспринимать от земли пробирающий до костей холод, даже не нужны пенка и спальник. Хотя в целом ночь выдалась теплой, температура опустилась лишь до тринадцати градусов.

И там, в сумраке ночного предлесья, Эрра поведал Карну свою историю. Не сказать, чтобы парень сильно настаивал, но уже пару раз задавал богу войны этот вопрос и до сих пор не получил прямого ответа. Эрре всегда было некогда, обязательно находились более важные дела. А тут ситуация располагала.

Другие боги не проронили ни слова, пока Эрра бередил ночь своим ровным раскатистым голосом. Карн слушал, и уже в который раз его накрыло это странное чувство – он будто сам стал участником этой истории, ее главным персонажем. А когда бог войны закончил, по лицу парня текли горячие слезы и он не знал – благодарить ли древнего за откровенность или проклинать за то, что заставил его пережить все это.

– Три дня, – с улыбкой выдохнул сиятельный владыка Кадингирры. – Три дня мы стоим здесь, а стены Малгиума все так же неприступны для величайшей армии ойкумены.

Ниску молчал. В тоне царя не было порицания, Хаммурапи лишь констатировал факт. Но воин хорошо знал своего владыку, достаточно хорошо, чтобы понимать – тот недоволен. Недоволен настолько, что не показывает этого.

– Ты слишком бережешь своих воинов, – вновь заговорил Хаммурапи. Царь и военачальник стояли на песчаной дюне у восточного берега полноводной Идигны. В пяти колесах от них по ту сторону бушующего потока возвышался проклятый Малгиум. Закатное солнце окрасило глиняную кладку в насыщенный темно-алый цвет. Цвет свежей крови.

– Верно, – не выдержал Ниску. При всем его положении, положении первого советника царя Кадингирры и военачальника его несокрушимого войска, он не посмел бы открыть рот в подобных обстоятельствах. Однако их с Хаммурапи связывало нечто большее, чем политические статусы. Они были друзьями детства. Поэтому Ниску мог позволить себе многое, вплоть до открытого спора с тем, чей голос заставлял ветер стыдливо умолкнуть.

– Я берегу людей. Ведь не мечи, – Ниску коснулся пальцами богато украшенного клинка на поясе. – Ни машины, – его взгляд скользнул за спину Хаммурапи, где у подножия дюны стояли камнеметы и стенобитные орудия царского войска. – И даже не военачальники, – он пристально посмотрел в глаза своего царя и друга. – Воины! Воины выигрывают битвы. Ты сам учил меня, что победа достигается кровью воинов и хитростью военачальника. И чем лучше военачальник, тем больше сил он вкладывает в хитрость и…

– …и тем меньше – в кровь своих воинов, – закончил за него Хаммурапи. Его суровое лицо на миг разгладилось и приобрело почти доброжелательное выражение. – Так говорил мой отец. Я всегда считал, что он прав, но, как ты знаешь, Син-мубаллит покинул нас не самым лучшим образом. Посему – я вправе усомниться в его мудрости. А теперь мы уже третий день не можем взять город, надо сказать – не самый крупный по эту сторону Дера. Город, который в довольно резкой форме отказался повиноваться моей воле. И после этого ты удивлен, отчего я сомневаюсь в наших методах?

– Мы возьмем Малгиум, – твердо сказал Ниску. – Но как бы велико не было наше войско, мы не можем отправлять его на убой. Когда мы подойдем к стенам Эшнунны, нам понадобится каждый воин. А потом нас ждут Ним и Ларса, не так ли? Ведь досточтимый едва ли остановится на покорении земель, что от века враждуют с ишшиаккумом Шамши-Ададом? Чья благосклонность, кстати, под большим сомнением!

– Вот поэтому, – удовлетворенно кивнул Хаммурапи. В его глазах мелькнуло нечто похожее на задор. Та же искра, лишь с примесью холодной ярости, каждый раз плясала в его глазах во время битвы.

– Что – поэтому? – потупился Ниску.

– Поэтому именно ты мой главный советник, старый друг, – пояснил Хаммурапи, теперь он почти улыбался. – И поэтому же ты мой военачальник. Ты делаешь правильные выводы. Даже когда мой взор застлан гневом или амбициями, ты сохраняешь разум в чистоте от эмоций. Великий дар, которого я, увы, лишен.

Ниску всегда поражался этой удивительной способности своего царя будто бы совмещать в себе сразу несколько сутей. Сейчас он хладнокровный политик, через минуту – неистовый воин, равный в битве самому Мардуку, а спустя еще один миг – поэт с чаркой вина в руке и медовыми реками на языке. Этой своей чертой Хаммурапи явно выделялся среди остальных правителей ойкумены. Мудрые уважали его, большинство же – боялось и не доверяло. А Ниску порой ловил себя на мысли, что будь он владыкой Ларсы или иной приграничной к Кадингирре страны, едва ли он смог бы испытывать доверие к такому правителю. И дело не в подковерных интригах, не в предательстве. Просто Хаммурапи был непредсказуем, абсолютно.

Что ж, Ниску тоже решил быть непредсказуемым. Он повел войско на штурм, едва свет солнца коснулся верхушек дюн на востоке. Со стороны Дера в то утро дул сильный ветер, что было на руку воинам Кадингирры – всегда проще пускать стрелы по ветру, чем против него.

Они пошли в атаку без прикрытия луков и камнеметов, как древние варвары. Воины неслись вниз со склонов песчаных холмов, низко опустив щиты и оглашая пустыню воинственными кличами. Хаммурапи с небольшим сутиийским щитом и коротким копьем бежал вместе с Ниску на острие беспорядочного фронта атакующих.

Защитники Малгиума не сразу поняли, в чем дело. А когда поняли – не поверили своим глазам. Отменное войско, возможно – лучшее в ойкумене (почти никто об этом не говорил вслух, но многие нехотя признавали безупречное воинское искусство Кадингирры) неслось в бой безо всякого намека на тактику. А потом со стороны Идигны полетели первые камни и Гунгунум, правитель прославленного города, понял, что все не так просто. Как и всегда, если приходится иметь дело с Хаммурапи.