Смятение овладело им. Эрра смотрел в густой сумрак пещеры, все еще отражаясь в пламене догорающего жертвенника. Он слышал рычание и всхлипы Ниску, слышал стоны умирающей Икшель. Он не хотел слышать все это, но не мог заставить себя не слушать.

А потом бог рванулся в небо, огненной стрелой прошил атмосферу и полыхающей бурей ворвался в небесный дворец, где пировали боги. Он проломал пол главного зала, каменные плиты брызнули в стороны осколками обсидиана и мрамора. В воцарившейся тишине Эрра прошел к дальним чертогам дворца, вышиб высокую деревянную дверь покоев Инанны и грубо сдернул с ее ложа бархатное покрывало. Богиня не успела понять, в чем дело, Эрра лишь бросил ей тонкую золотистую тунику, схватил за руку и увлек за собой, в мир смертных.

Все произошло слишком быстро, чтобы кто-то мог помешать ему. Да никто бы и не смог. Эрра показал Инанне, что от нее требуется, и столько боли было в этих образах, что богиня не посмела ослушаться.

Но когда они прибыли в Борсиппу, было уже поздно. Они ворвались во дворец Ниску порывом ночного ветра, нашли комнату, где рожала Икшель и обнаружили там ее остывающее тело. Ребенок тоже умер, повитуха и ее помощницы-жрицы ничего не смогли сделать. Инанна подошла к мертвой женщине, на чьем лице застыло выражение невыносимой муки, взяла ее лицо в свои ладони и разрыдалась. Возможно, она могла помочь, пока Икшель была жива. Но не теперь.

Слезы Инанны проявились в мире смертных золотыми бисеринками, они возникли прямо из воздуха и покатились по лицу мертвой девушки. Повитуха отшатнулась от тела, осенив себя знаком Ану. Жрицы пали ниц и начали нараспев повторять молитвы-славления Инанне. От их красивых, но таких глупых и бессмысленных голосов богиня заплакала навзрыд. Но ее прерывистые рыдания во всей ойкумене слышал один лишь Эрра.

Он вышел из комнаты, прошел коридорами дворца и оказался в небольшом саду с фонтаном. На краю фонтана, бессильно уронив жилистые руки на колени, сидел Ниску. Неведомо как, но воин почувствовал приближения бога.

– Это ты? – спросил он, глядя в пустоту. – Это ты.

– Уходи отсюда, бог, – прошептал он, медленно извлекая клинок из ножен. – Этот мир останется твоим храмом навсегда. Но не этот дом. И не мое сердце. Больше нет.

Он встал и сделал шаг в сторону, где стоял Эрра. Он не мог видеть бога, но будто бы видел.

– Уходи, прошу, – Ниску говорил упавшим, но сильным голосом. Голосом смертного, который уже ничего не боялся, и имел на это право. Он вскинул клинок и полоснул божественное тело Эрры по обнаженной груди! – Уходи, иначе, клянусь землей Кадингирры, я буду биться с тобой, бог. И убью тебя!

Эрра отшатнулся. Он не боялся Ниску. Более того – он никогда бы не поднял руку на своего верного воина. Но тот факт, что Ниску каким-то видел Эрру и мог нанести ущерб его божественной сущности, говорил о многом. Как минимум о том, что Эрре действительно больше не было места в этих неспокойных землях.

И он покинул Кадингирру, даже не попрощавшись с Хаммурапи. Позже до него дошли слухи о том, что покорение Ларсы стало последним завоеванием царя. Кадингирра при нем достигла рассвета, но позже потеряла былое величие и растворилась в иной культуре.

Ниску ушел в пустыню и не вернулся, хотя в чертоги Эрешкигаль его дух так никогда и не попал. Инанна тоже покинула Шумер, но позже вернулась в ипостаси жестокосердной Иштар, аккадской богини любви и войны, распри и плодородия, страсти и материнской любви.

Эрра же больше никогда не возвращался в эти земли. Он долго странствовал, оставил свой след в истории многих культур, но нигде не задерживался достаточно долго. Его славили под десятком имен, а скольких правителей он возвел на трон, скольких воинов сделал легендами! Безграничная ярость, непревзойденное боевое искусство и расчетливая хитрость гениального военачальника остались при нем, но там, в пещере Борсиппы, он потерял нечто важное, глубинную часть себя, которая делала его чем-то большим. Большим, чем бог войны и разрушения.

Ту часть себя он уже никогда не нашел. А со временем просто перестал искать. Стал тем, кем его видели. Неистовым, непредсказуемым, жестоким. Да и какая разница, что о тебе думают люди, если вся земля – твой храм? Да и какая разница, если даже этот храм тебе суждено однажды потерять…

А наутро бог войны поймал змею. Угольно-черный шипящий шланг едва ли не метровой длины деловито проползал мимо лагеря, пересекая звериную тропу, когда в его голову воткнулся узкий метательный нож. Змею буквально пришпилило к земле, даже ее раздвоенный язык так и остался высунутым. Похоже, она погибла мгновенно, хотя тело для приличия еще пару минут поизвивалось на травянистом пологе, стремительно теплеющем под лучами совсем не по-осеннему ласкового солнца.

Эрра поднял змею, резким ударом ножа смахнул ей голову. Затем взял гада за хвост, нашел анальное отверстие, вставил в него кончик ножа и аккуратно вскрыл змею вдоль тела. Отогнул край шкуры и повел клинком в обратном направлении, отсекая соединительную ткань. А потом рывком содрал чешуйчатый покров с алого мясистого тельца.

Локи тщательно вымыл их будущий завтрак в ручье, порезал на кусочки, посолил и насадил на несколько веток. К этому моменту Тот уже развел костер. Не прошло и десяти минут, как они лакомились свежеприготовленной змеей. Карн никогда не пробовал столь экзотическое блюдо, но вышло вкусно. Хотя может статься, что на фоне пресных армейских галет его вкусовые рецепторы были рады любой альтернативе.

После неожиданно приятного завтрака они свернули лагерь и двинулись вслед за Тотом вглубь леса. Дважды они пересекали грунтовку и каждый раз Карн искренне радовался, что хотя бы часть пути им удалось проехать на электричке. И пусть то были какие-то полчаса, сейчас он бы многое отдал за то, чтобы проехать еще хотя бы столько же.

На третьи сутки вода подошла к концу, да и пища почти закончилась, но богов этот факт нисколько не напрягал, и вскоре Карн понял, почему. У небольшого озерца они наткнулись на металлический ящик, который до середины ушел в податливую жирную почву. В ящике обнаружились пластиковые бутылки с водой и опостылевшие армейские сухпайки.

– Привет от корешей Эрры! – хмыкнул Локи, доставая хавчик из ящика, который поровну поделили на всех. Полегчавший было рюкзак вновь напомнил Карну о том, что стоило бы чаще посещать спортзал и поменьше курить. Кстати, в ящике помимо еды нашлось несколько сигаретных пачек и бутылка «Джека Дэниэлса», отчего Эрра, Рокеронтис и Локи довольно заулыбались, а Тот лишь покачал головой. Бутылку «раздавили» тем же вечером у костра.

Пару раз им встречалась какая-то живность. Карн лишь однажды успел заметить серый загривок, а потом – грязно-рыжий и совсем не пушистый хвост. А наутро пятого дня, когда парень был совершенно уверен, что его ноги больше не в состоянии сгибаться, а подошвы превратились в одну сплошную мозоль, они наткнулись на медведя.

Первым хозяина леса почуял Рокеронтис. Он замыкал колонну и внезапно остановился, тихонько свистнув, чтобы привлечь внимание. Когда все обернулись, он прижал указательный палец к губам и медленно, совершенно беззвучно пробрался вперед. Пригнулся, втянул воздух.

– Медведь, – сказал он буднично, будто трещал с другом на остановке. – Здоровенный, под три метра. Бежать бесполезно, он о нас знает. Более того, он следил за нами и теперь приближается.

– Решил поздороваться? – скривился Локи, кладя ладонь на рукоять мачете.

– Не вздумай, – медленно проговорил Тот. – Медведя мы убивать не станем.

– А вот если… – начал Локи.

– Не смей! – прервал его Эрра. – У Тота есть, чем удивить нашего попутчика.

Медведь будто понял, что его раскрыли, и заворочался. Вскоре из-за высоких кустов появилась огромная бурая голова, за ней выдвинулось массивное тело. Медведь шел на задних лапах и тихо порыкивал. Тот медленно двинулся навстречу зверю, потом оба замерли на расстоянии пары метров друг от друга.