Но никаких канав! А теперь есть.

Егор медленно сползал лицом вниз по мокрой смеси песка и глины, и вода быстро прибывала, бурля на дне. В теле чувствовалась полная слабость, рывок по-пластунски выпил последние силы. Егор булькал в грязи. Сил хватало лишь на слабые подергивания, на почти безуспешные попытки приподнять голову.

Предательски громко уркнул живот и Егор услышал, как вопившая Куней умолкла. Послышались лёгкие шаги. По спине побежали холодные мурашки.

Куней приближалась.

А затем Егора схватили за шкирку. Вытащили из канавы, проволокли по берегу и небрежно сбросили на нагретый солнцем асфальт.

Рыжая стояла над ним и грозно хмурилась.

— Да ты красавец, голем болотный, таракан тебя дери! Чо молчишь, герой?

Герой молчал. Сил не было даже рот открыть.

Куней побагровела.

— Не поняла?! Это что за Герасим и Муму?! А ну, подай голос!

Красавец невнятно просипел.

Живот урчал не переставая.

Рыжая присела с обеспокоенной физиономией, смахнула глину и песок с лица Егор, положила ладонь на солнечное сплетение. И закрыла глаза.

— Ваши выводы? — раздался рядом знакомый мужской голос.

Егор скосил глаза и увидел стоящего рядом Паука.

И тут же с другой стороны, ближе к выезду с клановой земли, кто-то невидимый Егору завопил, мешая русские и подземные слова. Раздался скрежет, будто рывком развернули трёхколесник тук-тука и надрывный вой, будто выжимали из чахлого моторчика последних лошадей.

Отчаянно бибикая, давешняя таратайка удирала.

— Стоять! Моё! — взревела Куней, вскочила прыжком и унеслась за курьером.

Вскоре и вернулась. С большим чёрным пакетом под мышкой и вертя в руках какой-то белый блин. Ещё бросила под ноги тощий кошелёк, сплюнула и неизвестно кому сказала:

— Это не я, он сам в меня швырнул.

Егор немедленно поверил и изобразил на лице.

Но рыжая и ухом не повела, смотря лишь на бойца Моржей.

— Что с ним — не знаю, — хмуро бросила Пауку. — С утра был щенок щенком, в первой трети. А сейчас не чувствую в нём силы.

Паук тоже присел, как недавно Куней. Приподнял Егору веко, повертел голову вправо-влево, примерился к пульсу. Заключил:

— Жить будет. Перенапрягся с непривычки, слишком быстро выжал весь резерв.

Он повёл носом, принюхался к чёрному свёртку.

— Мясо?

— Мясо, — хмуро подтвердила рыжая и спрятала пакет за спину.

— С параметрами?

— Не… — споткнулась Куней. — Не пробовала.

Паук улыбнулся, по-особому, паучиной усмешкой. Страшненько так. Хоть и было видно, что не по злобе душевной, а вот по жизни он такой до дрожи в коленках харизматичный.

— Возьмите с полкило, слегка обжарьте ломтиками, и скормите этому нарушителю спокойствия. Через час будет как огурчик: зелёный, с пупырышками и с завившимся хвостиком.

— Я подумаю.

— Подумайте. И заодно вспомните договорённость с кланом: во вторую половину дня этот юный хулиган под вашей ответственностью.

Паук вытянул из неприметного подсумка на поясе короткий патронташ. В нём вместо патронов были маленькие ампулы, стеклянные на вид. Выбрал одну, пронзительно жёлтую, нажал Егору на щёки, раскрывая рот, и выдавил туда ампулу. И как тогда, на Земле, якобы стеклянная пробирка сжалась в каплю и скользнула в горло.

— В подарок, — бросил Паук Егору. — И не глупи больше. Протекторы редко варим.

Встал и ушёл, гремя мослами. Исчез так шустро, будто освоил Ллос-телепортацию.

Куней попялилась ему во след и перевела взгляд на Егора:

— Казалось бы, городской! Умный. А в такие убытки можешь ввести.

Тот хрипнул и дрыгнул ногами. Хотел сказать, что всё возместит, но не мог и слова произнести. И ломик утих, Егор его и не слышал с того момента как ударил.

Даже забеспокоился, не случилось ли чего?

Не сломался?

— Ладно, — сказала рыжая. — Ты полежи здесь, я быстро.

Она поправила тело Егора, вытянув вдоль дорожного полотна и сложив руки на груди.

Хихикнула невесело.

И умчалась к дому.

…Правда, вскоре вернулась.

С садовой тачкой, одной из тех, в которых на днях снег возили.

— Поедешь как сёгун, в паланкине, — прошипела сквозь зубы и перевалила Егора в тачку. На протестующее мычание Егора фыркнула: — Не бойся, сама справлюсь.

А тот ведь всего лишь попросил оставить его здесь, на дороге, и никуда в тачке не возить. Не навоз, чай! Попадёшься на глаза местным малолеткам, не избежать зубоскальства!

Но горло подвело, да и рыжая оказалась глуповата, не поняла мычания. Потому Егор обречённо закрыл глаза и не открывал их, пока рыжая не заволокла тачку в гостевую комнату, и не перевалила беспомощное тело на кровать.

— Знаете, что, мужчины? — устало сказала она. — У нас лазарет какой-то, а я единственная санитарка. И даже серебром не платят!

И неосознанно погладила вырез в топике.

Оттуда чвиркнуло.

Егора как током ударило, — Шарах! А потом сообразил: нет, зачем ей элементаль? Она же яйцо саламандры затырила.

— С-с-са… — протянул Егор, напрягаясь изо всех сил. — Л-л-ла…

— А вот, — сказала рыжая и, наконец-то, улыбнулась. — Ждите, принесу вам еды.

И надолго ушла, гремя тачкой.

Вернулась с большим подносом и не одна. Второй поднос с едой тащила заводная и смешливая служанка, которую называли бегушкой. Егор даже имя вспомнил — Венька.

Мелкая девица легко опустила тяжеленный поднос на стол, что-то подвинула, что-то поправила, свернула особым образом бумажные салфетки и разложила веером. Красиво вышло, словами не описать, но глазами восхищаться. Егору хватило сил чтобы ненадолго оторвать голову от подушки и всё это рассмотреть. Бегушка порхала как фея, в танце рук, вилок и тарелок.

Хихикнув, Венька обстреляла гостей вспышками улыбок, и исчезла.

Отвесившая челюсть рыжая помотала головой, сбрасывая наваждение, и грохнула на стол свой поднос. И, будто случайно, задела поднос бегушки, нарушая идеальную симметрию. Впрочем, тут же устыдясь, поправила как смогла.

— Так, Пёсик-на-сером, — сказала Мелвигу и придвинула стол к его лежанке, — давай-ка ты сам. Вот утренний недоед, осталось всего на три укуса. В атаку! Рунный камень сам себя не съест!

Мелвиг-Путята согласно рыкнул, тяжело выдохнул, схватил тарелку и вытряс в пасть остатки утренней говядины под рунным соусом. Всхлипнул, мотнул головой и надолго замер, крепко зажмурив глаза и роняя крупные слёзы.

— Ничо так, боец! — похвалила рыжая. — Смотри как холодненькое умял! Не стала я мясо греть, а то выдохлось бы. А теперь вот, нежную змеючку тебе.

И она ловко заменила пустую тарелку на другую, в которой лежали крупно нарезанные дымящиеся стейки, распространяющие одуряющий аромат жареного мяса.

— Сам, давай сам! — подбодрила рыжая. — Мне ещё малыша кормить.

Малыш внутренне возмутился. Внешне, конечно, не показал. Сил не хватило.

А дальше его принялись кормить.

Сначала рыжая сунула ему в зубы толстый ломоть, такой же, как на тарелке у седого. Змеятина оказалась сочной, нежной и слегка жирноватой, будто молодая курица, откормленная на фуа-гра. И не то, чтобы Егор знал за фуа-гра… Но жаркий ароматный сок, текущий в горло, не оставлял иных толкований! Жирный, нажористый, едва ли не сладкий, и с курино-гусиным привкусом.

Правда, даже нежное мясо зубам не поддалось. Если ты ощущаешь себя тряпочкой на проволочном скелетике и с мышцами из киселя, то и челюсти олимпийского рекорда не покажут. Слабые оне, значить.

Рыжая нахмурилась, выдернула стейк из зубов болезного, отрастила на пальце коготь и принялась строгать, нарезая змеятину тонкими, просвечивающими ломтиками. Егор с некоторым трудом, но внутренним восторгом оное карпаччо глотал не жуя.

Его ж девчонка кормит! Первый раз в жизни.

И неожиданно быстро умял свою порцию, даже голодно покосился на тарелку рыжей.

Та погрозила когтем, подсела к столу и принялась нарезать когтями стейки на кубики, а те закидывать в рот. Столовые приборы отодвинула, как и салфетки. Зря Венька старалась.