Воровство — это неизбежное явление лагерной жизни — «Перемещенье» — сказал бы умный человек[124]! У меня есть конь, некрасивый и костлявый, но хороший ходок. Я совершенно осознанно сделал свой выбор. Его выкрадывали пять ночей подряд, но днем вора вместе с ним никто не видел, и утром мой конь всегда оказывался на месте. Мой друг и сосед по палатке «Карлтон» из «The Boston Journal» был очень амбициозен. Красивые лошади являлись самой большой страстью его многокрасочной жизни. Но необычная лошадь просто создана для того, чтобы ее украсть. И вот целую неделю, в семь часов утра каждый день, наш чернокожий слуга засовывал свою курчавую голову в палатку и будил нас таким приветствием:

— Завтрак готов. Мистер Коффин, вашей лошади снова нет.

Благодаря тщательному поиску и небольшим вознаграждениям, она была обнаружена у какого-то кавалериста, который утверждал, что видел, как она убегает. После того, как бедную скотину загнали в загон и едва не убили черенком от грабель, несчастное животное, едва способное пройти десяток шагов, снова было украдено и уже никогда больше не появилось снова. Мой друг теперь частенько вспоминает своего эффектного коня и последнюю пятидолларовую купюру, которую он потратил на бесполезные поиски.

Кейро, штат Иллинойс, 21-е мая

Генерал Халлек изгнал всех корреспондентов из армии, заявив, что он обязан убрать абсолютно всех «посторонних», дабы полностью избавиться от военного шпионажа. Его отказ принять какие-либо гарантии их лояльности и бдительности даже от самого Президента доказывает, что этот предлог являлся просто низкопробной уловкой. Истина заключается в том, что Халлек желает, чтобы о его действиях страна знала только по официальным отчетам. Выражение — «Врет, как бюллетень» стало пословицей.

Журналисты получили личные приглашения остаться при армии от своих друзей-офицеров — от генерал-майоров до лейтенантов, и, полагая, что их присутствие в армии столь же законно и необходимо, как и присутствие любого солдата или офицера, они решили не прятаться среди них, словно преступники, а просто продолжать жить, как жили. Их индивидуальные претензии не интересны публике, тем не менее, в отношениях между военными и правами прессы и народа есть большие проблемы.

Никакие поводы для войны не могут полностью оправдать ожесточенность женщин-мятежников. Поддавшись женским чарам, тысячи молодых людей вопреки своим личным желаниям и симпатиям, вступили в армию Конфедерации. Иногда именно женщины проявляли невероятную злобу и кровожадность. Это самое поразительное свидетельство того, как изуверская суть рабства отразилась на отсутствии в них того очарования, нежности и сострадания, за которые мы так любим женщин.

Один южанин-юнионист, владелец многих рабов, сказал мне:

— Полагаю, за десять лет, я ни разу не ударил ни одного из моих негров. В том случае, когда надо было их наказать, этим всегда занималась моя жена.

Получается, что если бы у него имелись нуждающиеся в регулярном избиении лошадь или мул, он вложил бы бич в руки своей маленькой дочери и научил ее владеть им с самого младенчества? Сколько же в ней должно быть злобы и жестокости, если ее жертва — человек — самое святое, что сделал Бог — его земной образ и его храм!

До того, как мы вошли в Мемфис, больные и раненые военнопленные Союза находились в очень плохом состоянии. А высокообразованные, благородные женщины из зажиточных слоев ухаживали за ранеными мятежниками. Часто посещающие федеральные госпитали из любопытства, они так обращались к стонущим пациентам:

— Я хотела бы дать вам лекарство! И вы никогда больше не будете сражаться с Югом!

Как же это контрастировало с самоотверженностью северянок — ухаживавших как за своими солдатами, так и за вражескими!

Вечером, 5-го июня, в Мемфисе, генерал Джефф Томпсон, командующий мятежнической кавалерией и коммодор Эдвард Монтгомери, командующий флотом мятежников, заявили в «Gayoso House», что следующим утром состоится битва, в которой флот янки примерно через два часа будет уничтожен.

Сразу после рассвета, флотилия мятежников, находясь в двух милях от города, атаковала нас. У нас имелось пять броненосцев и несколько таранных кораблей, которые были тогда экспериментальными. Это были легкие, проворные небольшие суда с кормовым колесом, и их двигатель не был защищен от выстрелов. Битва произошла на глазах всего города. Несмотря на то, что она началась очень рано, за ней наблюдали около 10-ти тысяч местных жителей, собравшихся на высоком мысу — тревожная и возбужденная толпа. Но и мятежники, и юнионисты особой активности не проявляли.

Пока оба флота окутывали друг друга дымом, полковник Эллет, принявший решение либо победить, либо умереть, смело продвигался вперед со своими маленькими таранами — «Монархом» и «Королевой Запада». Его хрупкие и плохо защищенные суденышки, шли прямо на корабли мятежников. Одно из них ударило большую канонерку «Стерлинг Прайс» с такой силой, что деревянная обшивка левого борта треснула, и колесо оказалось отдельно от своего двигателя. «Прайс» беспомощно пошел вниз по течению и сел на мель. Другой таран Эллета на полном ходу врезался в «Генерала Лоуэлла» и разрезал его пополам. Тот наполнился водой и пошел на дно.

С берега это выглядело очень эффектно. Вот «Лоуэлл», украшенный праздничными гирляндами, с множеством стреляющих из пушек канониров, а вот маленький таран — взрезающий его борт — и вот он уже камнем идет на дно. Через три минуты даже его высокие дымовые трубы скрылись под водой. Множество барахтающихся в воде мятежников были спасены моряками федерального флота.

Затем мимо пронесся еще один таран — он атаковал «Борегара» и через свои шланги обрушил на его палубу ошеломляющий вал воды, в то время как его канониры прятались и не смели даже носа показать находившимся в нескольких футах от них стрелкам Эллета. Один из кораблей мятежников хотел уничтожить таран, но юркий кораблик нанес ему резкий удар и сразу же отступил. Тот взорвался, и от этого взрыва «Борегар» моментально пошел ко дну, «взорвавшийся на своей же мине»[126].

«Самтер» и «Литтл Ребел», оба вышедшие из строя, оказались на арканзасском берегу. «Джефф Томпсон» был подожжен и оставлен экипажем. Спустя несколько ударила невероятная ослепительная вспышка света, вверх взмыло гигантское облако черного дыма, а оглушающий грохот, казалось, потряс землю до самого ее центра. Еще через несколько секунд воздух заполнился летающими обломками. Это взорвались хранилища боеприпасов, и канонерка мятежников с шумом и громом исчезла в глубинах реки.

В «Генерала Брэгга» угодил 50-ти фунтовый снаряд, который сорвал длинную доску обшивки чуть ниже ватерлинии, после чего, в полузатопленном состоянии он был захвачен. Уцелел только «Ван Дорн» — он сбежал.

Битва продолжалась всего один час и три минуты. Это был самый поразительный, драматический и памятный эпизод всей войны. С нашей стороны никто не пострадал, кроме совершившего со своими маленькими таранами столько невиданных доселе подвигов полковника Эллета. Рана от поразившего его ногу осколка оказалась смертельной.

Как только наш флот причалил, на берегу появилось множество мальчиков-газетчиков, которые секундой позже уже мчались по улице с криком:

— Ваши «New-York Tribune» и «Herald» — всего лишь 10 центов!

Город еще не был официально сдан, а корреспонденты уже прогуливались по его центральным улицам. В «Gayoso House», сразу же под именем ушедшего генерала мятежников они подписали свои имена и заказали обед.