Центр наших войск были отброшен сильнейшим огнем, и был вынужден отступить после ужасной бойни. Это было более похоже на резню, а не на битву. Убитыми и ранеными мы потеряли более 10 000 человек.

Я не видел этого сражения, но вернулся в армию через два-три дня. Бернсайд держался на редкость достойно и великодушно. Во время рассказа о напрасно погибших храбрецах, в его глазах блестели слезы, а голос дрожал от волнения. Когда я спросил его, не медлительность ли Франклина стала причиной их гибели, он ответил:

— Нет. Я прекрасно понимаю, что, когда генерал, командующий армией, несет поражение, он один ответственен, и я не буду пытаться переложить эту ответственность на кого-либо другого. Никто и никогда не узнает, как близко мы находились от великой победы. И теперь мне иногда кажется, что именно я со своим старым 9-м корпусом должен был сделать эту работу.

И в самом деле, Бернсайд хотел так поступить, но его отговорили его помощники. 9-й корпус пошел бы с ним куда угодно, но это непременно закончилось бы его гибелью.

По крайней мере, Бернсайд был по-настоящему велик своей искренностью, нравственной чистотой и человеческой целостностью. Лучше было пойти в бой, чем в бездействии стоять на одном месте несколько месяцев и приносить в жертву разным лихорадкам и дизентерии бесценные человеческие жизни. Для солдата лучше принять смерть от оружия противника, чем сгинуть в безымянной могиле в болотах Чикахомини или окопе перед Коринфом.

Получив приказ идти вперед, Бернсайд, немедленно, без придирок и возражений бросил свою армию на мятежников. Результатом стало поражение, но в этом решении заключалось наше спасение, под этим знаком мы победили.

Каждый рядовой знал, что битва за Фредериксберг была дорогостоящей и кровавой ошибкой, но все же я думаю, что в тот день или неделей позже солдаты шли в бой с тем же воодушевлением, как и раньше. Чем больше я узнавал Потомакскую армию, тем больше я восхищался ее непобедимым духом, который ничто не смогло сломить.

В январе среди зрителей в Вирджинии был достопочтенный Генри Дж. Рэймонд из «The Times». В армии служил его брат, и однажды он получил эту телеграмму:

«Труп вашего брата находится сейчас в Белл-Плейн».

Приехав в часть с такой скоростью, какую мог выжать паровозный двигатель, готовый исполнить свой последний долг, он нашел своего родственника не только живым, но и вполне здоровым. По какой-то непонятной причине, в телеграмме вместо слова «корпус» оказалось слово «труп»[141].

22-го января Бернсайд предпринял попытку еще одного наступления, предполагая тремя колоннами перейти Раппаханнок. В течение долгого времени стояла прекрасная погода, но спустя несколько часов после начала марша небеса разверзлись и превратили дороги Вирджинии в почти непроходимое болото. О дальнейшем продвижении не могло быть и речи, и через два дня войска вернулись в свой лагерь. Узнав об этом, мятежники поняли причину неудачи и на своем берегу, так, чтобы его видели наши пикеты, водрузили огромный плакат с надписью «Застрял в грязи!».

Потомакская армия, недалеко от Фолмута, штат Вирджиния, понедельник, 24-е ноября

Все еще на северном берегу Раппаханнока! На высоких мысах, на три мили вдоль берега, 24 наши пушки угрожающе направлены на врага. В оврагах позади них — еще более сотни ждут, когда их расставят по их местам.

На холмах южного берега — на расстоянии от тысячи до пяти тысяч ярдов, им противостоят пушки мятежников. Еще несколько мрачно выглядывают их амбразур наспех возведенных земляных укреплений. Некоторые из них выглядывают из-за вала, некоторые в кустарниках — их почти не видно. Мы уже насчитали 18, но во время канонады станет ясно, сколько их там всего.

Перед пушками нашего правого фланга, но далеко внизу и за ними, старинный, небольшой и полуразрушенный городок Фолмут словно обнимает изгиб реки. Перед батареями мятежников, на виду обеих сторон — большой и солидный город Фредериксберг с его большими фабриками, высокими колокольнями и кирпичными зданиями, является заманчивой целью для наших орудий. Река, которая течет между ними — хотя Фредериксберг лишь полумиле ниже Фолмута — сейчас настолько узка, что даже мальчик может перебросить через нее камешек.

За нашими батареями и защищающими их холмами стоит пехота Великой дивизии. Корпус генерала Кауча разместился в долине, имеющей форму полумесяца — идеальной формы природный амфитеатр. По вечерам лагеря озарены светом тысяч костров, и с «авансцены» — холм на которой увенчан штаб-квартирой генерала Ховарда, открывается затмевающая всю мировую живопись картина. За батареями мятежников, в густом лесу, их пехота занимает полосу земли протяженностью в пять миль. По ночам мы видим их мерцающие огни, днем — только тонкие струйки дыма над их лагерями.

Все горожане наперебой просят солдат, чтобы уберечь их дома, но очень немногие получили такую помощь. «Я не буду защищать того, — ответил генерал Ховард одному из этих заявителей, — кто не хочет потерять столько, сколько потерял я, защищая Правительство». Вирджинец долго смотрел на пустой рукав мундира генерала — он потерял правую руку в битве у Фэйр-Оукс — а потом ушел — живое воплощение отчаяния.

Потомакская армия, воскресенье, 21-е декабря

Общий настрой армии хорош — гораздо лучше, чем можно было ожидать. Есть немного сожаления о нашей неудаче, заботливое отношение к нашим раненым, печаль по нашим доблестным погибшим, но никакого разочарования и полное отсутствие деморализации.

Во многом это объясняется великолепным руководством всей нашей армией. Люди продолжают надеяться, потому что их не мучает какая-то зависть, или нечто подобное. Никому в голову не приходит сказать: «Если бы эту дивизию не разбили» или «если бы этот полк выполнил свою задачу, мы бы победили». Все единодушно полагают, что каждый солдат каждого подразделения сражался лучше, чем когда-либо раньше, и заявляют, что они — лучшая в мире армия. У нас были победы без заслуг, но это было поражение без позора.

Во многих аспектах — во всех отношениях, за исключением потери жизненно важного стратегического объекта — битва при Фредериксберге была самой прекрасной битвой всей войны. Укладка моста, переправа армии, а после поражения — благополучный отход — все было сделано великолепно — и все это — исключительно благодаря мастерству генерала и героизму его солдат.

А об этих людях — солдатах и офицерах 7-го Мичиганского, 19-го и 20-го Массачусетского и 89-го Нью-Йоркского, которые под дождем безжалостных пуль энергично и с воодушевлением на открытых лодках переправились через реку и разгромили державших в страхе всю нашу армию стрелков — что мы скажем о них? Пусть теперь имя каждого из них будет начертано и сохранено в Списке Чести, пусть Конгресс наградит медалями и лентами каждого из них в знак благодарности Республики всем, кто приложил столько усилий, чтобы защитить ее. К оставшимся в живых, мы, по меньшей мере, должны быть справедливы. Сотни погибших, оставшихся лежать мертвыми на поле боя, мы не можем вознаградить, но Он — тот, «кто не позволяет даже малой птице упасть на землю незамеченной»[143], позаботится о том, чтобы ни одна капля их драгоценной крови не была напрасной.