Незадолго до рассвета мы были вынуждены остановиться, развести костер и часик отдохнуть. Мы не знали местных дорог, поэтому Чарли остановил и расспросил о них одного старого фермера. Затем мы продолжили свой путь. Поскольку эта дорога не пользовалась большой популярностью и пролегала через густой сосновый лес, мы разговаривали громче, чем обычно до тех пор, пока позади нас не хрустнула ветка. Мгновенно обернувшись, мы увидели старого фермера — он шел за нами, прятался за деревьями и подслушивал наш разговор. Мы приказали ему остановиться, но с удивительной для семидесятилетнего человека прытью, он побежал назад и через мгновение скрылся из виду.

И в тот самый момент мы тоже сошли с дороги и бежали в совершенно противоположном направлении столько времени, сколько могли нести нас наши усталые ноги. Забавно было бы рассудить, кто из нас был больше испуган — мы — или наш бывший преследователь. Впоследствии мы узнали, что он был убежденным мятежником и ревностным гвардейцем штата. Он, несомненно, пытался проследить нас до самого нашего приюта, чтобы потом привести своих людей и до конца дня взять нас в плен.

Мы бежали почти весь день до тех пор, пока между нами и дорогой не пролегло полновесных пяти миль. Это была очень открытая местность, и нам казалось, что собаки, живущие на ближайших фермах, залают, выдадут нас, а потом нас непременно схватят. Но около девяти часов вечера мы сделали привал в сосновой роще, маленькой, но очень густой, и развели большой костер. Сухие ветки сильно дымили, мы рисковали быть обнаруженными, но нам было так плохо, что теперь мы уже были не в силах смиренно терпеть все капризы погоды.

VI. Пятница, 23-е декабря

Голодные и уставшие, протянув ноги к огню, на этой мерзлой земле мы могли спать урывками, не более часа подряд, а потом просыпались от холода. Когда же после томительного, казавшегося бесконечным, ожидания, нас, наконец, окутала ночная тьма, нам сразу же стало легче — местная гвардия нас уже не тревожила.

Мы встали, и снова, медленно и мучительно пошли вперед. Мы находились в местах, где почти не было рабов, нам никак не удавалось встретиться хотя бы с одним из них. Истерзанный лихорадкой Джуниус так ослаб, что нам пришлось его чуть ли не на руках нести, его голос стал похож на плач младенца. Снова и снова он умолял нас бросить его и продолжать путь самим. Мы очень опасались, что может так выйти, что нам придется оставить его у первых же друзей, каких мы встретим, и в самом деле идти дальше уже без него.

Около восьми часов Чарли вошел в небольшую таверну, чтобы купить немного съестного. Он был в своей любимой роли солдата-мятежника, которого отпустили под честное слово, и который в данный момент возвращается в свой дом в графстве Уилкс для кратковременного отдыха. В обеденном зале таверны тогда присутствовал лишь один пожилой джентльмен. Пока готовился ужин, он приветствовал Чарли условным знаком «Сынов Америки», и моментально получил ответ. Потом они вышли наружу и поговорили.

Затем наш новый друг украдкой вывел з конюшни при таверне своих трех мулов, посадил на них троих из нас, а потом отвел нас в находившийся в пяти милях от таверны дом своего брата — верного и убежденного юниониста. Его брат обогрел нас, накормил, и угостил несколькими бутылками яблочного бренди. Затем он вывел еще двух мулов, и мы снова двинулись вперед. Они просили нас никому не рассказывать о том, что помогли нам, поскольку для них это может закончиться петлей.

Вот так и вышло, что эту холодную зимнюю ночь, когда мы были такими изнуренными и окоченевшими, что едва могли удержаться на лошадях, которых они так любезно предоставили нам, эти добрые друзья проводили нас на 15 миль и доставили нас в тот верный Союзу городок, который мы так упорно искали — он находился в 50-ти милях от Солсбери.

24-е декабря, суббота, седьмой день нашего побега. Оставив своих спутников, я постучал в дверь бревенчатого дома.

— Войдите, — ответил голос, и я вошел. Небольшая комната, отец и дети еще в постели, хозяйка уже хлопотала по хозяйству. Я спросил:

— Вы можете помочь мне встретиться с вдовой…?

— Тут живут две вдовы, — ответила она. — Как вас зовут?

В тот момент я искал сведения, а не делился ими, поэтому, проигнорировав вопрос, я добавил:

— Я имею в виду леди, у которой сын — армейский офицер.

— У них обеих сыновья служат в армии, и они офицеры. Не бойтесь, вы среди друзей.

«Друзья» могли означать и Союз, и Конфедерацию, поэтому я сразу же перешел к главному вопросу:

— Этот офицер — лейтенант, и его зовут Джон.

— Ну, — сказала она, — они оба лейтенанты, и обоих зовут Джон!

Я слишком хорошо знал этого человека, чтобы быть сбитым с толку. Я продолжил:

— Он служит во 2-м полку Основных резервов, а сейчас находится в…

— О, — сказала она, — это мой брат!

Я сразу же сообщил ей, кто мы такие. Чудесный свет радости, удивления и доброжелательности вспыхнул в ее глазах, и она ответила:

— Если вы янки, то все, что я могу сказать — это то, что вы пришли в нужное место!

В полном восторге, она радостно засуетилась, одновременно болтая, подбрасывая топлива в огонь, подавая мне стул, предлагая мне чего-нибудь поесть и прося своего мужа привести сюда моих друзей. В конце концов, ее волнение достигло полного апогея в тот момент, когда нырнув под кровать, она вновь появилась, держа в руках огромный пинтовый бокал до краев наполненный яблочным бренди. Вполне достаточно, чтобы свалить под стол всю нашу компанию! Идея именно таким образом поприветствовать нас в своем доме, возникла у нее в первую же минуту. Позже, когда мы уже получше узнали друг друга, она пояснила:

— Вы — первый янки, которого я увидела в своей жизни. Оглядывая вашу одежду, я была уверена, что вы должны быть одним из них, и я хотела обнять и поцеловать вас!

Мы тепло и искренне поблагодарили ее за это. Единственной из женщин, которую мы боготворили в тот момент, была Богиня Свободы, а эта леди — как минимум — являлась одной из ее служанок.

Вскоре мы все, окруженные нашими друзьями сидели у огромного камина. Будучи членами тайной юнионистской организации, они знали о нашем побеге. Наши ноги были вздувшимися и опухшими, мои же вдобавок к тому, еще и обморожены. Мы освободились от своей одежды и заснули в объятиях мягких пуховых перин. Проспав до самого полудня, мы узнали, что Джуниус тоже спал крепко, как ребенок, и теперь голоден — от этой новости нам стало легче. Хорошо перекусив, мы снова заснули.

Наши друзья постоянно были настороже, но их дом стоял несколько дальше от других, поэтому охранять снаружи его не требовалось. Кроме того, две свирепые сторожевые собаки всегда сообщили бы о том, что в сотне ярдов появился кто-то чужой. Такие стражи были почти у всех — и у юнионистов, и у мятежников. На протяжении всего своего пути мы проклинали эту собачью расу, которая очень часто не давала нам встретиться с местными неграми, но эти собаки были собаками Союза — а это совсем другое дело.

После того, как стемнело, нас отвели в амбар, где, закутавшись в теплые одеяла, мы прекрасно проспали до самого утра.

VIII. Воскресенье, 25-е декабря

Мы сейчас в графстве Уилкс, штат Северная Каролина, среди отдаленных отрогов Аллеганских гор — столь верном идеям Союза, что мятежники называли его «старыми Соединенными Штатами». Подавляющее большинство горцев любого из южных штатов поддерживало Союз. В горных районах, где отсутствовал культ хлопка, негров почти не было, а где не было рабства, там и мятежников тоже не было. Слова Мильтона: