Понимаю, это похоже на полную бессмыслицу, но я не знаю, как еще донести свою мысль.

Киллиан сидит рядом со мной и молча потягивает пиво. Мы долго уже дружим, и я в курсе, как он себя ведет, когда взволнован. Игнорирует меня или просто ждет, пока я разберусь со своим дерьмом. Похоже, ему придется долго ждать.

Я шумно выдыхаю.

— Киллс, дружище, как тебе удалось? Я имею в виду отношения с Либби.

Повернув голову, он встречается со мной взглядом.

— Я так понимаю, ты сейчас о том, как я впустил ее в свое сердце и как оно хранит любовь к ней?

— Да, — подтверждаю хрипло, — именно об этом.

Он медленно кивает, удерживая кончиками пальцев горлышко бутылки пива, отчего та покачивается. И отвечает с сухим смешком:

— Дело в том, что я и не впускал ее в свое сердце. Либби просто сразу оказалась в нем. Стала частью меня, стоило только повстречать ее. — Его темный взгляд загоняет меня в угол. — Но речь не об этом. Я просто принял факт, что Либби уже проникла в него, и не сопротивлялся.

Сжимаю руки в кулаки.

— Стелла наполняла мое сердце любовью. Все время. Я был чертовски счастлив. Нет, не просто счастлив, в моей душе царил мир и покой.

— Понимаю, — тихо произносит Киллиан. — Поверь, мне это знакомо.

Смеюсь над самим собой.

— И все равно отвергаю ее.

Он криво улыбается.

— Нелегко смириться с тем, что зашел в тупик.

Тяжело вздохнув, падаю спиной на диван.

— Я все похерил, поступил как Трусливый Лев, лишив себя самого лучшего, что было в моей жизни.

— Типа того. — Киллиан уклоняется, когда я швыряю ему в голову диванную подушку. — Серьезно, выброси эти мысли из головы, ты ведь действовал из лучших побуждений. — Он прыскает со смеху, но вскоре становится серьезным. — Ты круто накосячил. Однако все когда-то ошибаются. Ты хочешь вернуть ее?

— Да. — Стоит произнести это вслух, у меня будто камень сваливается с плеч, и кажется, что я, наконец, дышу полной грудью. Поэтому повторяю, ведь это решение — единственное, в чем я поистине уверен. — Да, хочу.

— Тогда будь мужиком и реши проблему.

Только вот я не готов к столкновению с реальностью.

— Сомневаюсь, что получится. Стелле трудно довериться людям. Даже сложнее, чем нам. А я ушел и растоптал ее доверие.

Киллиан ободряюще хлопает меня по плечу.

— Ты любишь ее. Она любит тебя. Дело осталось за малым — найти ее. Теперь иди и верни свою девушку.

***

Легко сказать. Во-первых, я понятия не имею, где она. Стелла научилась у своего отца, как залегать на дно. Если ему удавалось скрываться в течение многих лет, то и Стелла вполне способна затаиться на длительное время. Мысль, что я, возможно, так и не смогу ее найти и проживу всю жизнь, больше не сказав ей ни слова, вызывает боль. Меня охватывает паника, когда мозг рисует подобные образы в голове.

Я не представляю, с чего мне начать, поэтому отправляюсь искать ответ у вселенского разума.

Скотти открывает мне дверь после пятого стука. Волосы сбоку стоят дыбом, галстук завязан непонятно как, ведь его безжалостно сжимает пухлый детский кулачок. Феликс улыбается до ушей, словно бы говоря: «Смотри, кого я сделал своей сучкой» и за это достоин моего искреннего уважения.

— Так и думал, что ты появишься. На, займись делом. — Скотти пихает мне в руки Феликса. — Мне ужасно хочется отлить. Софи только что вернулась из Хэмптонса и отсыпается после пьянки, и…

На этом он замолкает, резко поворачивается, добегает до лестницы и поднимается наверх, перепрыгивая через две ступеньки.

— Знаешь, ты мог бы просто положить его в кроватку, — кричу я вслед Скотти.

— Ну попробуй, чувак, — доносится сверху. — Я бросаю тебе вызов.

Скотти хлопает дверью, а я остаюсь наедине с двадцатифунтовым пускающим слюни малышом, который решил, что мне будет лучше без бровей.

— Ладно, мелкий, — убираю его пальцы от своего измученного тела, — давай найдем тебе что-то более подходящее для игр.

У Скотти довольно большой особняк в Верхнем Вест-Сайде. С центральной лестницей и комнатами по обе стороны. А еще здесь имеется гостиная, расположенная в задней части дома, где окна во всю стену выходят на небольшой сад.

До появления ребенка дом выглядел безупречно: диваны кремового цвета, светлые шелковые обюссонские ковры и стеклянные столы. Теперь же диваны темно-серого цвета, ковры по-прежнему шелковые, но уже персидские и темно-красного цвета, а столы сделаны из прочного темного дерева. Неплохо, но больше походит на семейное гнездышко, где царит бардак, а по полу разбросаны игрушки. На столе стоят четыре кружки с разным количеством остывшего кофе. Расстелено несколько детских одеял. И еще есть какая-то странная штука, кажется, с пластиковыми вставками, похожая на детскую конструкцию для лазания, с которой свисают плюшевые жуки. Необычно.

— Вот, приятель, поиграй лучше с ними, — говорю я, усаживая Феликса перед болтающимися жуками.

Он смотрит на плюшевых насекомых, затем на меня, потом снова на жуков. Маленький подбородок начинает подрагивать. Я буквально слышу, как внутри меня ревет предупреждающая о тревоге сирена: «Опасно! Опасно! Прервать операцию! Отбой!»

— Как прикольно, да? — спрашиваю, для привлечения внимания потрясая одним из игрушечных жуков.

Нет, ему вообще не прикольно. У Феликса на глаза наворачиваются слезы, он делает глубокий вдох, это словно затишье перед бурей. А затем вспышка детского гнева превращается в чудовищный вопль. Малыш беспорядочно размахивает руками, в то время как его лицо приобретает ярко-красный цвет. Зрелище не для слабонервных.

— Ладно-ладно, — беру его на руки и начинаю расхаживать туда-сюда, — все нормально. Ну и жуткие эти жуки.

Феликс не жалеет сил, чтобы у меня лопнули барабанные перепонки. Очевидно, у него впечатляющие вокальные данные, учитывая, что всю мою карьеру музыка орала на полную громкость.

— Прости-прости. — Я пытаюсь укачать его, как делает Софи, но тщетно. Мелкому не нравится. Он выгибается и орет. В страхе уронить я крепко прижимаю его к себе. — Господи, а я еще считал себя слишком эмоциональным. А что насчет этой… — таращусь на серую плюшевую игрушку, которую подобрал с пола, понятия не имея, кто это, — обезьянки? Хочешь обезьянку?

Одним полным негодования ударом серая неуклюжая обезьянка отправляется в нокаут.

— Правильно, обезьянки — отстой. Принял к сведению.

У Феликса убийственный взгляд и легкие как у гребаного Роберта Планта.

Скотти сбегает по лестнице с измученным выражением лица.

— Ты усадил его на пол, да?

— Я думал, он захочет поиграть! В самом деле, какого хера, чувак?

Скотти забирает сына, хватает детскую пустышку и подносит ко рту Феликса.

— А вот и твоя соска, любовь моя.

Маленький негодник сразу присасывается к соске и с судорожным вздохом кладет голову на плечо Скотти, будто только что прошел через долгое, тяжелое сражение. Ну, я-то его точно проиграл.

— Заткнуть отверстие. — Хлопаю себя по лбу. — Я должен был догадаться.

Две пары глаз смотрят на меня с возмущением. Заявляю официально: у меня скоро сдадут нервы, поэтому мне срочно нужно выпить или понизить уровень адреналина.

— Черт подери, откуда ты вообще знаешь, что делать?

— Прошел испытание огнем. — Скотти натянуто улыбается. — Выживает сильнейший.

Беру назад все эти отцовские шутки, которые отпускал в адрес Скотти. Ему нужно вручить медаль.

— Запиши меня в телефоне как «Спасибо, но нет», если дело дойдет до того, что потребуется няня.

— Приятель, никто из вас, шутов гороховых, и близко не подойдет к моему потомку, — фыркает Скотти. — Иначе Феликс окажется в кожаных штанах и, скорее всего, приобретет печальное пристрастие к барабанам.

Не могу сдержать улыбку.

— Звучит круто. Я рассмотрю вопрос о детских кожаных штанишках. Может, сам сошью. Хотя по поводу барабанов тебе придется спросить Уипа.

К нам присоединяется Софи. У нее усталый вид, но она в хорошем настроении.