Сэм берет Стеллу под руку и проводит по комнате, показывая различные гитары, обрисовывая плюсы и минусы каждой.

С широко раскрытыми глазами она слушает, слегка приоткрывая мягкие розовые губы.

— Они прекрасны.

— Так и есть. — Сэм скользит узловатыми пальцами по сладкому изгибу гибсоновской акустической «Колибри». — Какая нравится больше всего?

— Ох… — Она крутится, широко разведя руки. — Все.

Сэм смеется. И вот так просто он уже очарован. Лопух.

— Ты когда-нибудь играла?

Мне тоже хочется знать.

Стелла очаровательно заливается румянцем.

— Однажды пыталась. Стыдно признаться, но струны слишком сильно поранили мои пальцы, чтобы продолжать.

Будь это кто-нибудь другой, уверен, что ему бы перепала лекция об упорстве и работе через боль, но Сэм, старый пес, просто понимающе кивает.

— Ничего не получится, если не влюбишься в это дело.

Странно, Стелла кажется именно такой.

— Временами так и происходит.

— Кстати, что побудило тебя попробовать? — спрашиваю я, больше не в состоянии молчать. Мой голос, кажется, застал их обоих врасплох, словно они забыли обо мне.

Стелла выпрямляется, морща курносый носик. Она колеблется.

— Песня? — спрашиваю я. — Некий музыкант, которым ты восхищалась?

Например, я? Можно же надеяться.

— Ты будешь смеяться, — отвечает она и смотрит на меня так, будто я вот-вот наброшусь.

— Я не собираюсь смеяться. — Почесываю щетину на подбородке. — Ладно, возможно.

Когда Стелла не отвечает, вмешивается Сэм.

— Здесь никто не судит музыкальные вкусы.

— Джакс судит, — произносит она с некоторым раздражением.

Странно слышать от нее мое сценическое имя. Хотя на данный момент я не могу назвать его полностью сценическим. Я слышу имя Джон только когда один из парней или Бренна злятся на меня. Я так долго был Джаксом, что имя Джон едва ли теперь мое. Но по причинам, которые я не до конца понимаю, предпочитаю из ее уст слышать именно его.

— Джакс, должно быть, сноб, — говорит Сэм, врываясь в мои мысли. — Он англичанин.

— Это знак отличия, — ухмыляюсь я. — А теперь расскажи нам свои темные секреты, Стелла-Кнопка.

Я хочу их все. Какого черта? Почему? Почему мне вообще есть до этого дело?

Не видя то, как я озадаченно нахмурился, Стелла вздыхает.

— Ладно. Мне было шестнадцать, и с несколькими друзьями я пошла на повторное выступление «Pulp Fiction» в один из тех больших театров. — Я уже оживляюсь, на губах появляется улыбка, потому что знаю, что она собирается сказать. Ее румянец чертовски очарователен. — И там был гитарный отрывок, сыгранный…

— Диком Дейлом, — произносим мы с Сэмом в унисон.

— «Misirlou», — прижимаю я руку к сердцу, — блистательная классика.

Стелла, кажется, рада нашему одобрению. Хотя, честно говоря, упомяни она какую-нибудь дерьмовую мелодию, я не сказал бы ни слова. Сэм прав: здесь никто не судит.

— Просто он был настолько свободным и быстрым, — говорит она. — Я хотела почувствовать эту свободу.

Почему? Почему, когда она это произносит, в ее глазах появляются тени? Я рассеянно скребу грудь, где кожа стала горячей и тугой. Моя заинтересованность этой девушкой выходит из-под контроля. Я спокойный и собранный, я айсберг — далекий и одинокий.

Ах, черт, даже я не могу проглотить эту чушь.

— Ты в порядке? — спрашивает Стелла, явно увидев слишком много.

— В порядке. — Я смотрю в ответ, надеясь, что она отстанет. — А что?

Она пожимает плечами.

— Ты как выглядишь так, словно у тебя несварение желудка. — Сэм хихикает, а Стелла улыбается как Мисс Невинная Помощница. — Я уже собиралась предложить тебе антацид.

— Мило, — бормочу я. — Мой желудок работает как часы, Кнопка. Но как только почувствую дискомфорт, сообщу тебе об этом.

Она крепко сжимает губы, и я не могу сказать, пытается ли она не рассмеяться или разозлена. Вероятно, и то, и другое.

Я прерываю молчание, повернувшись к Сэму.

— У тебя есть струны?

Я практически забыл, зачем изначально сюда пришел.

— Конечно.

Он направляется в подсобку, оставляя нас наедине.

— Сэм невероятный, — говорит Стелла. — Я собираюсь спросить его, не хочет ли он в мою очередь сэндвичей.

— Очередь сэндвичей?

Она изучает педаль эффектов¹² на стойке.

— Некоторые люди не любят покидать магазин ради обеда. Поэтому я приношу им сэндвичи.

Я знаю, что таращусь. Не могу удержаться. Я не встречал никого, похожего на эту женщину. Не встречал человека, настолько преданного цели принося простые радости заставлять людей чувствовать себя лучше.

— Кто ты?

Она хмурится, будто я сошел с ума. Я начинаю думать, что с ней у меня так и получилось.

— Я — Стелла Грей, — просто отвечает она.

Качая головой, я смотрю на нее с кривой улыбкой.

— Ты удивительная женщина, знаешь об этом?

Ее щеки краснеют.

— Разве такие не все женщины?

— Не такие, как ты.

Во всяком случае, не для меня. Я люблю женщин и преклоняюсь перед их силой и умом, но ни одна из них не очаровывает меня так, как Стелла. Я мог бы провести весь день, с восторгом ожидая услышать, что она скажет дальше. Предупреждающий голос в глубине моего сознания говорит, что мне, вероятно, стоит беспокоиться из-за этого, но я игнорирую его, наблюдая, как она краснеет. Прекрасная смесь розового и красного.

Из подсобки возвращается Сэм, держа в руке черно-белый Фендер Стратокастер семьдесят шестого года с кленовым грифом.

— У меня для тебя кое-что есть. Дэвид сказал, что ты спрашивал о нем.

— Твою мать, — выдыхаю я, — скажи, что мы говорим об одном и том же Дэвиде.

— Ты это и сам знаешь. — Сэм передает мне гитару. — Сзади подписана.

Естественно, на обратной стороне подпись, сделанная специально для меня.

Стелла смотрит на нас расширенными глазами, абсолютно не понимая, что происходит.

— Кто такой Дэвид?

Я взвешиваю в руке гитару с широким корпусом, прежде чем положить ее на колени.

— Ты знаешь его как ведущего гитариста «U2». Мы несколько раз зависали вместе, говорили об обмене гитарами. — Я проверяю струны и слегка настраиваю. — Я думал, что это один из тех трепов от балды, понимаешь? Похоже, мне придется выбрать и отправить ему что-то приятное. Оно того стоит.

— Ты влюблен? — спрашивает она с нежной улыбкой.

Я поворачиваю гитару.

— Сейчас это больше похоже на похоть. Мне нужно будет узнать ее лучше, чтобы понять, превратится ли это в любовь.

Стелла издает веселый смешок, и я подключаю Стратокастер к усилителю. Низкий гул поражает меня в самое сердце. В основном, я известен как солист «Килл-Джон». Когда мы с ребятами создавали группу, кто-то должен был взять на себя ответственность за песни. А у меня самый сильный голос… хотя Киллиан не бездельничает и довольно часто поет. Что еще более важно: у меня было самое большое эго. Я жил в центре внимания, в то время как Киллиан предпочитал держаться в стороне. Но моя любовь к музыке началась с гитары, и я всегда буду считать себя в первую очередь гитаристом.

— Готова, милая? — шепчу я гитаре. Ожидая, когда я начну, она напевает у меня в руке. Я поднимаю взгляд на Стеллу. — Что ты хочешь, чтобы я сыграл?

Голубые глаза расширяются, а розовые губки удивленно раскрываются. У меня появляется внезапная потребность приблизиться и поцеловать их. Представляю себе вкус шоколадно-мятного мороженого на ее языке. Стелла покусывает нижнюю губу, и я подавляю стон. Как только гитара попадает ко мне в руки, сразу приходят мысли о сексе. Одно с другим навсегда связаны. Что хреново, потому что если речь идет о трахе, то я на диете.

Айсберг, чувак. Будь как айсберг.

— Одну из твоих, — отвечает она, к счастью, врываясь в мои блуждающие мысли.

Я качаю головой.

— Это будет слишком хвастливо.

Она фыркает.

— Ты одаренный музыкант. Играть собственную музыку — не хвастовство.

Как я могу объяснить, что прямо сейчас игра чего-то своего мне причинит слишком много боли? Моя музыка — это моя душа. Играть ее для тысяч неизвестных — это для меня не реальность. А играть для этой женщины, которая видит слишком многое? С таким же успехом я могу вскрыть вены.