— Да, элементарно! — категорически ответил мистер Холмс своим таинственным мыслям, очнулся, и вернулся к газете. — Так что же у нас с поглупевшим Орфеем…

В дверь коротко постучали, вошла высокая миссис Грин и хозяин. Тиффани глянула в ледяное и гладкое лицо безжалостной молодой бабы и поняла — будет разговор. Что ж, пора.

Мальчишка подскочил со стула и явно не знал, как поступить с газетой.

— Прошу прощения, что прерываю вашу, гм, политинформацию, но есть пара вопросов,

— промолвила дама. — Мистер Холмс, можете остаться, вы и так в курсе. Мисс Лидл, решение принято?

— Я готова его немедленно принять, миссис Грин, — Тиффани поднялась с дивана и принялась складывать плед.

— Не о том разговор, — слегка улыбнулась дама. — Время терпит, вон, с мистером Холмсом о судьбоносном вопросе посоветуйся, он человек образованный и неглупый. А сейчас о делах печальных, но уже свершившихся. Говорят, ты чувствуешь себя получше, так самое время вспомнить. Ты кое о чем просила, наш любезнейший мистер Гише счел возможным заняться этим делом тогда же, и приложил немало усилий.

— Еще бы, я человек слова, — подтвердил басовитый мистер Гише. — Вообще-то, с похоронами у вас в Лондоне сплошное безобразие. Подумываю написать об этом в газету. Но бедняге Плейгу я подобрал местечко на совесть. Пришлось назваться племянником, а уж дядек-то я хороню по совести. Давай провожу да покажу, пока время есть. Тут такая чертова прорва дел намечается…

Взяли кеб, Тиффани покачивалась на кожаной потертом сидении и изо всех сил старалась ни о чем не думать. Из дома она вышла в сопровождении одной из служанок, прошмыгнули садом, потом через парк и на улицу. На углу Тиф оставили, потом появился мистер Гише в весьма затрапезном пальто и отчего-то безусый. Тиффани вопросов не задавала, просто забралась в экипаж, потом послушно пересела в другой. Опыт подсказывал, что некоторых вещей лучше не видеть, и уж точно о них не спрашивать. Тиффани было страшно. Только бы не к Излингтону ехали…

Нет, это было маленькое кладбище у собора святого Эльма, Тиффани и не знала, что здесь еще кого-то хоронят. У ворот мистер Гише раздал нищим щедрое подаяние, зачем-то объяснил, что те неправильно сидят — слепой должен быть посредине, а безногого нужно выдвинуть. Потом прошли между ангелов и крестов, желтых и серых от опавших листьев.

— Я решил, что получше будет в уголке, — пояснял Гише. — Тут по жизни этак натолкаешься, так к чему и после смерти пихаться?

Могила действительно оказалась в самом углу, под кирпичной оградой кладбища. Серожелтая могильная плита уже не казалась новой, листья окружили ее шуршащим ковром.

Эпитафия на камне гласила:

Здесь лежит Плейг,

Солдат и человек.

Его будут помнить.

— О солдате напрасно, — невнятно сказала Тиф. — Лишние деньги на буквы потратили. Он просто человеком был.

— Ну, уж не знаю. Я в торжественных словесах не силен, мне текст наша леди написала. И цвет плиты тоже она заказала какой брать. Говорит, у Балаклавы этакие холмы. Это вообще где — эти Балаклавы? — поинтересовался мистер Гише.

— Где-то в Крыму. Такой русский остров.

— Ишь ты, остров. Ладно, ты здесь повздыхай, — вот тебе платок побольше. А я вокруг прогуляюсь. Не поверишь, здесь одна могилка с архангелом — так точь-в-точь мой знакомый ликом…

Тиффани комкала платок, слез почти не было. Одна горечь. И бессмысленность. Вот оценивала вещицы, целая лавка безделушек имелась, до пенса цену каждой мелочи знала. Кроме главного. И как теперь такой пустой жить? Да и надо ли?

Тиф отошла от могилы. Мистер Гише разглядывал статую у старого склепа:

— Нет, ну разве это копье у воина? Ничего они в копьях не понимают. Хлюпаешь еще? Нет? Ну и правильно, Плейг твой неплохо лежит, нам бы так удачно пристроиться. Хотя, лично я, конечно, на море рассчитываю, и спешить не собираюсь. Кстати, платок отдай…

Катили назад, проезжая часть была запружена экипажами, мистер Гише гневно погрозил кулаком водителю наглого автоматона, обозвал того «тупым уличным угнетателем» и заметил:

— Вот так дернет за рычаг косоруко и приедем мы враз. Логос такие шутки любит. А у меня еще дел полно. Я про жизненные. У тебя, понятно, пока туман в голове и полное безветрие. Но сдается мне, ты из упорных. Думай. Со здоровьем-то как?

— Может, у меня и не чахотка, — неуверенно предположила Тиф.

— Да я не про это. Чудные вы люди, все-таки. Это от городской короткой жизни, я тебе точно говорю…

Что делать Мин понятия не имел. Как собственно и все воинство, пылающее ненавистью и готовое героически погибнуть, но не знающее как. Чистотники готовились к самым решительным действиям, но переступать через древнюю клятву не желали — Главный Подвиг должен свершиться без человеческих жертв. Обсуждались варианты глобальных диверсий у Мраморной арки, в Букингемском дворце и Новой верфи. Но что-то серьезное требовало солидного времени на технические действия, а люди обычно быстро спохватывались, да и сторожей с охраной невозможно игнорировать. Армия чистотников была готова применить самые жестокие средства, включая подрыв пороховых зарядов, но опять же никого не убивая. Фигня какая-то, а не диверсия, справедливо полагал измученный Мин. Такой странной войны вообще не бывает. Пробовал советоваться с Леди — у той опыт диверсионной войны был куда как обширнее, но Катрин тоже не очень представляла как сражаться, не нанося урона живой силе противника.

…— Это какое-то толстовство пополам с мазохизмом. Диверсионно-подрывные акции без крови невозможны. Ты как урожденный артиллерист должен это понимать.

— Я понимаю. Но что же делать? У них сейчас командир отлежится, они подскочат да побегут куда попало. И сгинут ни за ломаный пенс, — сумрачно пояснил Мин.

— Да, сложная ситуация. Может их на информационно-агитационную работу переориентировать? Создать подпольную типографию, краски натырить, на стенах лозунги писать и троллить горожан по-черному? Действенный, между прочим, способ.

— Не, у них мозги другие…

Мин знал, что идею использования листовок и прокламаций боевые гремлины попросту не поймут. Они людей тупыми считают, а если на тех бесчувственных переростков подтопление подвалов и сбой в работе пневмопочты не действуют, так к чему о смешных бумажках говорить? Типографию чистотники легко бы собрали и запустили. Но ведь нужно еще и что-то умное печатать. Комиссара бы им толкового, да где уж теперь такого найти. При последнем издыхании армия…

…— Тута от так… здесь щечки… рижая… у… шлы-ы-ы-ндра! — описывая, хлопец энергично помогал себе жестикуляцией и образ пригожей рыжей шлындры вставал перед слушателями во всей зримой красе.

Штаб полковых и батальонных сотников держал совет уже час — необычайно долго для лаконичных и сдержанных био-х. Сведения, принесенные саперами, оказались верными: обещанных армии шлындр начальство оставляло себе. И лучших забирал сам капитан-генерал, чтоб он сдох, кобель высокомерный. Хлопцы все сами видели, собственными очами. Предало командование: норму галет так и не прибавило, войны нет, шлындр нет…

Сотники не помнили, когда и что обещало командование — в этом направлении облегченная память био-х буксовала. Но ведь обещали же войску! Всё обещали! Тут вам не что-то, а истинная Европа! Сама Мать-Кинга обещала. Ох и дурят ее генералы!

Они смотрели на заветную бутыль и праведное возмущение кружило хмелем бритые головы с длинными чубами. Обман и измена! Позор!

— Аньба! — вдарил по столу кулачищем седочубый ветеран, так что бутылка подскочила.

— Аньба! Сларагерва! — вторили сотники молодые и старые. Они знали, что сейчас разойдутся по баракам и подтвердят номерным бойцам — да, вновь измена, вновь обмануть норовят честное воинство. Галеты, оружье, рижых шлындр — всё воруют тыловики у боевого панства.