— Ну вот, опять сдержанность, да сдержанность, — поскучнела оборотень. — Сами бесстыжих платьев наготовили, а простой шпионке о дерзновенном даже и не мечтай. И вообще, Светлоледя, ты своей таранной прямотой унылость нагоняешь. Что будет если в любой беседе одну только правду загребать? Скучно будет.

— А ты свою изощренную творческую мысль к насущному делу приложи, — посоветовала Кэт, помахивая книгой. — Вот где наш пятый?

Действительно, личность пятого фигуранта из «хирургического списка» установить не удавалось. Четверо: Ведьма, Хлыщ, Профессор и Лорд-Молчун, исходя из описания глубоко раскаявшегося мистера Льюсона, были относительно понятны, что конечно не слишком облегчало установление их истинных имен и местоположения. Но точные приметы — половина дела. С Хлыщом, судя по поврежденной руке, с которой он на днях заявился в лагерь «Нью Крэйн», шпионки уже успели лично повидаться. Ведьма с крайне яркой негативной аурой и броской внешностью, и умник-Профессор таились где-то рядом с лагерем, опекали подопытных хвостачей, и расположение их лаборатории можно было попытаться вычислить. Хуже обстояло дело с Лордом-Молчуном, человеком высокопоставленным и бывающим в лагере крайне редко. Но самым таинственным оказался некий Адмирал. Описание его хирург дал крайне смутное, в «Нью Крейн» этот таинственный военно-морской тип заезжал лишь дважды, но его визиты были отмечены строевым смотром и показательными маневрами лучших хвостаческих взводов-полусотен. Имелись догадки, что Адмирал — командир грядущей военной экспедицией. «Молод, нагл и самоуверен. Такой сам сдохнет и всех сгубит» — плакался грешник-хирург. Детали планируемого вторжения выяснить было бы крайне интересно. Но пока досье на Адмирала было крайне тощим: «загорелый как араб, только желтее. Говорят, весь мир объехал. Улыбается, будто вокруг все подряд слизняки».

Да, трудностей в оперативной разработке хватало. Шпионская группа возлагала надежды на новые знакомства. В принципе, Флоранс уже завела кое-какие полезные связи. Следовало углублять и развивать. Проживая на Гринфилд-стрит, надеяться выйти на Профессора или Лорда-Молчуна было крайне неразумно. Собственно, выход на Лорда-Молчуна, через посещение оперы и иных светских мероприятий, стал бы большой удачей — похоже, очень высоко сидит. Но подходы искать необходимо…

Пора было переселяться. Просторный представительский Гров-хауз при переходе на новую стратегию шпионства был куда уместнее.

— Завтра эвакуируемся окончательно, — сказала Катрин. — Фло, что там твоя горничная? Чай будет или нет?

— Еще три минуты, — Флоранс указала на огромные напольные часы…

Чай подали с первым ударом часов.

— Вот даже противно, — пожаловалась Лоуд, дождавшись, когда накрахмаленная безмолвная фигура покинет гостиную. — А вдруг я привыкну к этому точнехонькому чаю по «бом-бому»?

— Не поддавайся. Впрочем, ты устойчивая, — обнадежила Катрин.

— Опыт есть, — согласилась оборотень и придвинула к себе лимонное пирожное.

— Мистер Холмс, вы опять здесь?

— Увы, инспектор. Пока я не готов изменить своим устоявшимся привычкам…

Не повезло — миновав узкий проход между домами, Вильям натолкнулся на полицейского. Удирать было поздно, посему юный сыщик принял мужественное решение выслушать очередную нелицеприятную лекцию. Выслушать, но не пытаться оправдываться!

— Знаете, Вильям, когда-нибудь я прикажу вас арестовать, — утомленно сообщил инспектор Хантли. — Вы мне смертельно надоели.

— Преувеличиваете, инспектор. Кстати, за что меня арестовывать? Здесь общественное место, и я в полном праве здесь находиться сколько мне будет угодно.

— М-м, угодно, да, — Хантли окинул пустырь тоскливым взглядом. — Мы здесь одни, Вильям, и я готов открыть вам маленькую служебную тайну: вас можно арестовать за что угодно. За оправление естественной нужды в общественном месте, за распевание непристойных куплетов, за приставание к женщинам. Не сомневайтесь, в любой момент отыщется три-четыре леди, глубоко оскорбленных вашими двусмысленными намеками и предложениями. Ну что вы краснеете, мистер Холмс? Несомненно, семья о вас позаботится и вы быстро покинете тюремную камеру, но настроение вам испортят надолго. И это будет справедливо, поскольку сейчас вы портите настроение мне, и отдаетесь этому делу с упорством, достойным лучшего применения. Мой намек достаточно прозрачен?

— С точки зрения оптики ваш намек безупречен, — признал юноша.

Хантли хмыкнул и ткнул тростью поникший сорняк:

— Ну и какого черта вы здесь шныряете, Вильям?

— Меня манит неразгаданная тайна, — признал юноша.

— Полагаете, все тайны имеют разгадку? Мир чуть сложнее, чем видится в юности. Да, с той проклятой монетой вы подложили полиции порядочную свинью. В последнее время я провожу у Гринфилдской канавы прискорбно много времени.

— С совереном я поступил крайне опрометчиво, — буркнул Вильям.

Инспектор вздохнул:

— Пойдемте, мистер Холмс, я провожу вас до Коммершел-роуд. Полагаю, нам по пути. Вас ждут учебники, да и дождь собирается. Отвратительная осень, просто отвратительная.

Иной раз джентльмен обязан ответить учтивостью на учтивость. Вильям шагал по тропке вслед за инспектором, твердо зная, что вернется на пустырь. А пока имеет смысл воспользоваться моментом.

— Сэр, в мои планы не входило мешать полиции. Но признайтесь, тайна Гринфилдского пустыря не оставила равнодушным даже вас, опытного и много повидавшего полицейского.

Инспектор Хантли, не оглядываясь, пожал плечами:

— Единственное, в чем могу признаться — меня весьма раздражают загадки пустырей и канав. Поверьте моему опыту, здешние загадки неизменно дурно пахнут. Кстати, как у вас с обонянием, Вильям? Притуплено? Прогулки здесь требуют немалой выносливости.

— Я вполне владею собой. А вот ваши констебли, мало того что вытоптали в кустах настоящую плешь, так еще и злоупотребляют спиртным. Та заброшенная за канаву бутылка…

— Ночи холодные, а от моих парней не пахло джином. Вы знаете, мистер Холмс, как не любят в полиции клеветников и пустословов?

— Что вы, инспектор, я и в мыслях не имел. Но любая новая деталь способна подтолкнуть нас к разгадке, а посторонние бутылки…

— Холмс, когда-нибудь «новая деталь» подтолкнет вас в канаву, реку или иную неприятность. Имейте это обстоятельство в виду, иначе когда-нибудь с грустью вспомните злобное пророчество старика-полицейского.

Вильям помолчал и примирительно спросил:

— Дурные дни, да, инспектор?

— Да ты-то сам как думаешь, мальчик?

— Я искренне хотел бы помочь, — пробормотал Вильям, глядя в спину полицейского. — Помощь в раскрытии преступления — долг каждого честного британца, и я…

— Несомненно. Но имеет смысл взглянуть на ситуацию с точки зрения занятого службой человека. Мы имеем странное обстоятельство, но не имеем состава преступления, у нас нет жертвы и нет свидетелей. Так случается. Пустырь — грязная сторона темного Лондона и здесь свои правила. И полиции меньше всего хотелось бы получить еще одну загадку — в виде найденного в канаве трупа тощего молодого человека с неочевидными следами насильственной смерти.

Очередной намек Вильям постарался пропустить мимо ушей, хотя эпитет «тощий» был откровенно неприятен. «Поджарый» или «спортивный» звучали бы куда уместнее. Но не стоит отвлекаться на пустяки.

— Неужели никто ничего не видел? В это трудно поверить, инспектор. Здесь отнюдь не пустыня, вокруг дома…

— Окна на пустырь практически не выходят, да и лицезрение вонючей канавы трудно признать завораживающим занятием. Никто ничего не видел, а если видел, то не спешит делиться своими наблюдениями с полицией. Здесь живут очень разные люди, мистер Холмс.

— Вы просто не умеете их расспрашивать.

— Неужели?

— Прошу прощения. Я подразумевал, что в данной ситуации требуется особый подход. Возможно, неофициальный…

— Неофициальный? О, этого в этом деле хватает, — буркнул инспектор. — Если вы подразумеваете, что полиция готова ухватиться за вашу помощь, то смею заверить — никогда и ни при каких обстоятельствах! Вильям, вы же не глупый юноша, сами пораскиньте мозгами — вы бы привлекли к расследованию постороннего человека?