Я подошел к двери и медленно открыл ее, мою кожу покалывало от прилива удовольствия, когда я увидел ее стоящей на коленях в ногах моей кровати, с опущенной головой, длинные светлые волосы рассыпались вокруг ее лица и скрывали ее от моего взгляда.

— Скажи мне, — приказал я, с резким щелчком захлопывая дверь шкафа. Она вздрогнула от этого звука, и злая улыбка украсила мои губы, когда мой демон замурлыкал.

— Мерси, — сказала она твердым голосом, и я кивнул.

— Ты скажешь это слово, и я немедленно остановлюсь, — поклялся я.

— Хорошо.

Я двинулся к ней, любуясь видом, в то время как она оставалась там, опустившись на колени передо мной на ковер и ожидая моих указаний. Казалось невозможным, что мы нашли это странное место покоя между нами. Этот идеальный баланс насилия и освобождения, но я начинал верить, что это реально. Особенно когда я крепче сжал ремень, который она мне протянула.

Я обошел ее и остановился, глядя вниз, на основную часть церкви, которая, к счастью, была пуста. Киан и Блейк, должно быть, были в классе, вероятно, гадая, где, черт возьми, мы были. Но мне было все равно. Потому что единственное, что имело значение прямо сейчас, это то, что мы были здесь одни.

— Встань, — скомандовал я, поворачиваясь, чтобы посмотреть на нее, когда она поднялась на ноги. — Держись за перила и наклонись.

Она мгновенно сделала, как я сказал, и я вздохнул от того, какой полный контроль был у меня над ней в тот момент.

Она ухватилась за перила, и я жадно наблюдал, как она наклонилась вперед, раздвигая ноги ровно настолько, чтобы сохранить равновесие, когда моя рубашка задралась на ее заднице и обнажила клочок красного нижнего белья под ней. Я встал прямо за ней, наклонившись над ней так, что мой член уперся в ее задницу, когда я слегка изменил положение ее захвата, заставляя ее пальцы идеально выровняться.

— В следующий раз делай это так, — прорычал я ей на ухо, и она кивнула, когда я провел пальцами по ее позвоночнику, оценивая идеальный изгиб ее спины, прежде чем отступить в сторону.

Я сложил ремень пополам, зажав пряжку в кулаке, прежде чем провести мягкой кожей по округлости ее задницы и положить другую руку на основание позвоночника.

— Готова? — Спросил я ее.

— Да, — выдохнула она.

— Я ударю тебя три раза, как в прошлый раз. Ты понимаешь, почему я это делаю?

— Потому что я нарушила правила и заставила тебя проспать, — мгновенно ответила она, крепче вцепившись в перила в ожидании.

Мой член пульсировал от желания, и на мгновение я задумался, на что было бы похоже вывести эту фантазию на новый уровень. Доставить ей удовольствие после наказания и владеть ее телом таким же образом. Но этой фантазии было суждено остаться праздной. Ее собственные правила запрещают это. Хотя это только разожгло мое воображение.

Я медленно поднял ремень, мое сердце бешено колотилось от предвкушения, затем я обрушил его на ее задницу, стараясь не быть слишком грубым. Стон удовлетворения вырвался у меня, когда она ахнула, качнувшись вперед, чтобы избежать этой боли.

— Снова? — Спросил я, мои мышцы напряглись, когда я заставил себя сдержаться, ожидая, когда она подтвердит, что все еще хочет этого так же сильно, как и я.

— Да, — простонала она, ее спина снова выгнулась в предвкушении.

Второй удар пришелся чуть ниже, и она застонала так громко, что звук эхом отразился от сводчатого потолка, заставив все мое тело умолять ее об этом.

Третий удар пришелся по ее заднице, и она снова вскрикнула, подавшись вперед так, что оказалась перегнувшейся через перила, тяжело дыша от того, что чертовски походило на облегчение. И это определенно было то, что я тоже чувствовал. Как будто страх, хаос и резня в мире были утихомирены одним этим действием. Как будто все разбитые, испорченные кусочки моей души нашли в этом гармонию, и я был переделан после этого.

Я опустил ремень и двинулся вперед, чтобы потереть руками ее розовую плоть, успокаивая боль от ударов и борясь с каждым импульсом в моем теле, поскольку я жаждал продолжить это дальше.

Мой член напрягся от голодной плотской потребности, и когда она снова прижалась своей задницей к моим рукам, я был уверен, что она жаждала того же.

Мои пальцы скользнули по красному шелку, прикрывавшему ее киску, и она прижалась ко мне с нуждающимся стоном. Я продолжал поглаживать ее плоть, чтобы смягчить удар ремня, упиваясь ощущением жара под моими пальцами и звуками, срывающимися с ее губ, которые говорили, что она хочет от меня большего. Всего меня.

— Черт возьми, Барби, откуда, черт возьми, ты взялась? — Я застонал, заставляя себя отстраниться.

Она повернулась ко мне лицом, и я встретился с ней взглядом, когда она подошла ближе.

— Главный вопрос в том, почему я до сих пор не ушла? — Выдохнула она.

Ее взгляд опустился на серьезную выпуклость у меня в штанах, и она снова посмотрела на меня с озорством во взгляде.

Она подошла ближе, и я позволил ей, гадая, что она собирается делать. Что я позволил ей сделать. Если бы я вообще был способен остановить ее прямо сейчас…

— Нам нужно идти в класс, — сказала она, ее дыхание коснулось моих губ, когда она посмотрела на меня.

— Ты иди, — сказал я, сжимая кулаки, чтобы убедиться, что держу свои руки подальше от нее. — Мне нужно быть в другом месте.

Ни за что на свете я не мог заниматься пол дня. Это было абсолютно немыслимо. Но было кое-что, чем я мог заняться, чтобы скоротать время, и если я позволю себе поверить, что всегда планировал провести день таким образом, тогда, возможно, я смог бы справиться с остальными последствиями того, что мой распорядок дня превратился в абсолютное дерьмо.

Татум на мгновение удивленно посмотрела на меня, как будто ожидала, что я позволю своему члену взять верх над разумом и вместо этого буду умолять ее остаться. И, возможно, я бы так и сделал, если бы не правила. Потому что они были законом. И если бы я нарушил их, то не смог бы успокоить анархию, отшлепав ее, трахнув или вообще что-либо сделав. Нарушить их было бы все равно что сломать себя. Это было немыслимо. И если ценой за это был день, потраченный на то, чтобы представить, что могло бы произойти, если бы мне не пришлось так жестко придерживаться их, то так тому и быть.

Я положил руки на перила точно там, где были ее руки, когда она уходила одеваться, и выглянул через огромное витражное окно в форме креста на фасаде здания, пытаясь собраться с мыслями.

Татум пришла и ушла. Я чувствовал на себе ее взгляд, когда она направлялась к лестнице, но я не мог позволить себе взглянуть на нее, мой взгляд был прикован к движущемуся оранжевому свету витражного стекла, пока я работал, чтобы избавиться от сексуального напряжения, которым она наполнила меня вместо моего демона.

Мой взгляд метнулся к часам, и я прерывисто вздохнул. Час восемнадцать. Какого хрена?

Я оттолкнулся от перил и направился вниз по лестнице, оставив телефон, чтобы взять бутылку воды из холодильника и надеть пару кроссовок у двери.

Когда я вышел на улицу, холодный зимний воздух обжег мою обнаженную грудь, но я был рад отвлечься от дискомфорта, когда зашагал по тропинке в сторону Эш-Чамберс.

Я бежал всю дорогу, напрягая свое тело изо всех сил и наслаждаясь забвением физических упражнений, пока не добрался до здания и не нашел дорогу в Музыкальную комнату «C».

Звуки играющего пианино донеслись до меня, когда я подходил к двери, но мне было наплевать. Я рывком открыл ее и обнаружил учителя музыки, мистера Плоттса, который давал урок какому-то придурку-первокурснику, который в данный момент путал Моцарта и Баха и звучал как полное дерьмо.

— Убирайтесь нахуй, — скомандовал я, когда они в тревоге оглянулись и обнаружили меня, стоящего в дверях, как полуголого язычника, но мне было наплевать.

— Мистер Мемфис! Это заранее забронированный урок, — нервно начал Плоттс, пытаясь изобразить возмущение, нарываясь на террор.

— Мне стоит назвать нового Невыразимого? — Спросил я, не сводя взгляда с первокурсника. — Я буду называть тебя Евнухом и сам прослежу, чтобы это имя тебе соответствовало.