Он открывает рот. Потом резко его закрывает.

— Ты собирался спросить, почему это неправильно.

— Ты никуда не пойдёшь, — его тон не подлежит обсуждению. И когда он попытался встать, раздражённый моей настойчивостью, я чувствую укол вины и тянусь к штанине его джинсов, усаживая обратно. Его взгляд падает на место, где я его схватила, но он не сопротивляется.

— Ладно, я оставлю этот вопрос. — Пока что. — Пожалуйста, не уходи. Я уверена, ты пришёл сюда, чтобы… Чем ты вообще тут занимаешься? Точишь когти? Воешь на луну?

— Вычёсываю блох.

— Видишь? Не хочу тебе мешать. Продолжай, — я жду, пока он вычешет живность из своих волос. — Разве ты не должен спать? Ты же не дитя ночи. — Уже за полночь. Самое время бодрствовать для меня, цикад и, пожалуй, никого больше на многие километры вокруг.

— Я мало сплю.

Верно. Об этом говорила Ана. Когда она упомянула, что у него… — Бессонница!

Он удивлённо приподнять бровь. — Кажется, ты в восторге от моей неспособности нормально выспаться.

— Да. Нет. Но Ана сказала, что у тебя была пневмония, и… (прим. пер.: в ориг. эти слова созвучны — insomnia (бессонница) и pneumonia (пневмония))

Он улыбается. — Она часто путает слова.

— Ага.

— Согласно «Гуглу», которым я, по-видимому, не умею пользоваться, — его косой взгляд обжигает, — для её возраста это нормально.

Он погрузился в глубокую задумчивость, улыбка исчезла с его лица.

— Не могу представить, как это должно быть сложно.

— Научиться говорить?

— И это тоже. Но также и неожиданно растить маленького ребёнка.

— Не так сложно, как расти с каким-то придурком, который не знает, что нужно купить тебе автокресло, или даёт тебе «Скитлс» перед сном, потому что ты голодная, или разрешает тебе смотреть «Изгоняющий дьявола», потому что он сам никогда его не видел, но героиня фильма — маленькая девочка, а он, видимо, решил, что ты с ней как-то себя отождествляешь.

— Впечатляет. Мы с Сереной посмотрели этот фильм в пятнадцать, и потом несколько месяцев спали с включённым светом.

— А Ана посмотрела его в шесть лет и, похоже, нуждается в дорогостоящей терапии лет до сорока.

Я морщусь. — Мне жаль. В основном за Ану, но и за тебя тоже. Люди обычно постепенно входят в роль родителей. Мы ведь не рождаемся с умением менять подгузники.

— Ана приучена к горшку. Не мной, разумеется, я бы каким-то образом умудрился научить её писать через нос, — он проводит рукой по коротким волосам, а затем потирает шею. — Я был не готов к ней. До сих пор не готов. А она такая чертовски всепрощающая.

Я кладу голову на колени, наблюдая за тем, как он смотрит вдаль, и думаю, сколько ночей он провёл здесь, в этот колдовской час. Принимая решения за тысячи людей. И коря себя за то, что не идеален. Несмотря на то, насколько компетентным, самоотверженным и уверенным он кажется, Лоу, возможно, не очень-то себя любит.

— Ты раньше жил в Европе? Где?

Он кажется удивлён моим вопросом. — В Цюрихе.

— Учился там?

Он тяжело вздохнул. — Сначала учился. Потом работал.

— Архитектура, да? Я не совсем понимаю. Здания какие-то скучные. Хотя, я благодарна, что они не падают мне на голову.

— А я не понимаю, как можно весь день печатать что-то в машину и не бояться восстания роботов. Хотя, я благодарен за «Марио Карт».

— Справедливо, — я улыбнулась его тону, потому что он прозвучал обиженнее, чем я когда-либо слышала. Должно быть, я задела его за больное. — Мне нравится стиль этого дома, — великодушно призналась я.

— Он называется биоморфным8.

— Откуда знаешь? Изучал в университете?

— Оттуда, и я спроектировал его в качестве подарка для своей матери.

— Ох. — Вау. Похоже, он не просто архитектор, а хороший архитектор. — В универе ты учился по программе для людей? — Их система образования часто единственный вариант, просто потому что людей больше, и они инвестируют в образовательную инфраструктуру. В вампирском обществе, и полагаю, у оборотней тоже, формальные дипломы ничего не стоят. А вот навыки, которые к ним прилагаются, бесценны. Если мы хотим их получить, мы создаём поддельные документы и используем их для поступления в университеты людей. Вампиры, как правило, посещают онлайн-курсы (из-за клыков и ожогов третей степени). Оборотни невидимы для человеческого глаза, и им проще интегрироваться в их общество, но люди во многих местах установили технологии, которые выделяют учащённое сердцебиение и повышенную температуру тела. Честно говоря, мне просто повезло, что никто не ожидал, что вампиры будут стачивать клыки, и у людей нет такой же паранойи по отношению к нам.

— В Цюрихе всё было по-другому.

— По-другому?

— Оборотни и люди ходили туда открыто. Даже несколько вампиров. Все жили в городе.

— Ничего себе. — Знаю, что такие места есть по всему миру, где история отношений между видами не такая напряжённая, и жить бок о бок, если не вместе, считается нормальным. Хотя, это всё равно сложно представить. — У тебя была девушка-вампир? — я показываю на обручальное кольцо. — Раз попробовал с вампиром и на обычных уже не тянет, а?

Он бросает на меня многострадальный взгляд. — Ты будешь удивлена, но вампиры не тусовались с нами.

— Какие же они снобы, — я кладу руку обратно на колени, но начинаю вертеть обручальное кольцо. — Зачем ехать аж в Цюрих? Ты был в бегах от Роско?

— В бегах? — его щеки растянулись в весёлой ухмылке. — Роско никогда не был угрозой. Не для меня.

— Это смело с твоей стороны. Или самовлюблённо.

— Возможно, и то, и другое, — признаёт он. Затем быстро становится серьёзным. — Сложно объяснить доминирование тому, у кого нет прошивки, чтобы это понять.

— Лоу, это была компьютерная метафора? — я получаю ещё один из тех «не дерзи мне» взглядов, и смеюсь. — Ну же. Хотя бы попытайся объяснить.

Он качает головой. — Если бы ты встретила кого-то без носа и тебе пришлось бы объяснить, что такое запах, что бы ты сказала? — он смотрит на меня с ожиданием. И я открываю рот полдюжины раз, только чтобы закрыть его столько же, расстроенная.

— Ага, — он даже не звучит слишком самодовольно. — Вот так было и с Роско. Он был взрослым мужчиной, а я едва достиг половой зрелости, но я всегда знал, что он никогда не победит меня в драке, и он всегда это знал, и все в стае тоже. Как бы сильно я его сейчас ни презирал, я благодарен ему за то, что он достаточно долго не давал мне повода бросить ему вызов.

Без того, чтобы стать деспотичным лидером, — подразумевает он. — Что с ним случилось?

— Сложно сказать. Его взгляды резко обострились, — он облизывает свои полные губы, взгляд устремлён вдаль, во власти воспоминаний. — Я получил звонок и даже не успел заехать в квартиру по пути в аэропорт. Мать открыто выступила против рейда. Она была ранена, и Ана была беззащитна.

— Чёрт.

— Прошло одиннадцать часов и сорок минут с того момента, как я получил звонок, до того, как я подъехал к дому Кэла и нашёл Ану рыдающей в комнате Миши, — его голос лишён эмоций, почти тревожно. — Я был в ужасе.

Не могу представить. Хотя… Может, и могу? Эти первые дни после исчезновения Серены я была так одержима поисками, что не думала ни о том, чтобы помыться, ни о том, чтобы поесть, пока у меня не начала раскалываться голова, а тело лихорадить.

— Ты вернулся в Цюрих? Забрать свои вещи? Чтобы… — Завершить историю. Попрощаться с той жизнью, которую ты построил. Может быть, у тебя там были друзья, девушка, любимая доставка еды на дом. Может, раньше, ты мог позволить себе спать по утрам или отправлялся в долгие поездки на выходные по Европе, чтобы посмотреть на… здания, или что-то ещё. Может, у тебя были мечты. Ты вернулся забрать их?

Он качает головой. — Мой арендодатель отправил по почте пару вещей. Остальное выбросил, — он чешет челюсть. — Мне немного жаль, что я оставил грязную посуду после завтрака в раковине.