«В прошлой жизни не раз слышал, что человек втягивается в тренировки на двадцать первый день. То есть, к этому моменту организм привыкает, и уже сам будет сигнализировать, что — пора! Чего-то не хватает! А здесь… Здесь уже не двадцать первый день, здесь уже девять месяцев организм поднимается в шесть утра! И лишь несколько раз этому организму получалось пробуждаться позже. Так что все понятно. И можно вроде бы поваляться, но… зачем? Зачем сбивать этот устоявшийся режим? Ведь через неделю, и даже меньше снова все вернется в норму. И даже тот факт, что поспать этому организму получилось… а сколько получилось? Часа два? Или — чуть больше? Но организм молод и это обстоятельство игнорирует. Да здравствует молодость! Поэтому… подъем, подъем, подъем!»

А тот факт, что на кровати рядом, поджав под себя сбившиеся простыни и одеяло, мирно сопит Варька, в таком Евином наряде… Это организм сразу подметил, и даже чуть ворохнулся — «а может быть?». Но вяло ворохнулся — еще толком не восстановился организм после бурной ночи. Поэтому, верхняя голова соображает сильнее, чем уставшая нижняя. Да и женщине нужно отдохнуть — у нее сегодня репетиция, а вечером — концерт. В комнате стоит полумрак, хотя за окнами вполне уже светло. Это она, красавица, сначала плотно задернула тяжелые ночные шторы, а потом, среди ночи, стало так душно, что пришлось отдернуть их в стороны и открывать форточку.

«Хорошая кровать! Крепкая! И даже вроде бы не скрипела особо. Хотя… тут не уверен, не было времени прислушиваться. Да и Варька так… громко звучала, что какой уж тут скрип?! А хороша! Очень хороша! Вон какая задница — широкая и крепкая! Но — не далась, ага. Ну ничего, у меня время еще есть, я ее все равно… познаю всю. И что еще интересно… Она как норовистая кобылка — постоянно пыталась перехватить процесс в свои руки. Но — шалишь!».

Иван отдавал ей вожжи несколько раз в течении ночи, но вдруг заметил, что как только он становился податливым и послушным, она как будто быстро теряла интерес. А вот когда он взнуздывал ее, как ему хотелось, тут и начинала голосить!

«Так… ладно. Хва пялиться на манящую попу, нужно обмыться и — на улицу, сделать зарядку. Орднунг убер аллес!».

Еще вчера Косов в окна видел, что тут есть и спортивная площадка, и весьма неплохая. Вот ее и задействовать!

Выйдя из ванной, Иван натянул галифе, нижнюю рубаху, быстро, но тщательно намотал портянки, вбил ноги в сапоги.

Форвертс!

Наугад выбрав направление бега, побежал по лесной тропинке, сначала медленно, потом все сильнее разгоняясь, вышибая последние крохи сна, задержавшиеся в организме. Отмотав навскидку километра три, свернул в лес, и начал загибать маршрут. По лесу бежать было не в пример тяжелее. Палая листва, островки мха, мелкие сучки… Крупные валежины он перепрыгивал с ходу. А совсем уж страшного бурелома тут и не было. Ну да — роща же. Все более-менее крупное, скорее всего, прибрано на дрова жителями окрестных поселков.

Вернулся на территорию Дома отдыха через заднюю калитку ограды. Вдоль одной стороны забора стояли разные хозяйственные постройки. В том числе, как определил Иван, и вполне добротная банька. Немаленькая такая.

«Надо будет сходить в баньку с Варькой! Попарить ее хорошенько. Во всех смыслах. Калошин-то вряд ли соблазнится баней. Интеллигент хренов! Потерял связи с привычным образом жизни народа, порвал все корешки, связывающие его с предками, безродный космополит! Душ и ванна стали ему привычнее!».

А небольшой спортгородок был и впрямь неплох. Было все, что нужно — и турник, и брусья, и скамьи — и прямая, и наклонная, шведская стенка. Не новые, но мало юзаные. И даже столб с закрепленной на металлической скобе гладкой жердью. Вместо каната, то есть. И не видно было на них тех следов, которые явно указывают на частное и длительное использование. Толи дело у них в училище, там все поверхности, как полированные — руками, задницами и другими частями тел курсантов. Косов отдал должное всему имеющемуся инвентарю.

«И еще… еще… разо-о-к. Вот так! Фу-у-у-х… нормально разогрелся, аж пар валит! А утро-то — свежее, заморозок явный. Но небо ясное, значит денек будет замечательный!».

Косов подобрал брошенную на скамью рубаху и неторопливо подошел к стоявшей возле бани деревянной бочке.

«Ну да… заморозок. Вон и ледок имеется! Ох, бля… И еще — ай, блин! И снова — уй! Хо-ро-шо! Ну и контрольный — ух!».

Отфыркиваясь, Иван повернулся к зданию и только тут увидел хмурые морды, смотрящие на него без всякой симпатии. Музыканты, поеживаясь и позевывая, смолили первые за день папиросы на открытой веранде первого этажа.

— Ну что, немочь бледная! Травимся никотином с утра пораньше? Нет чтобы встать, пробежаться по лесу, подышать таким вкусным воздухом! А потом — зарядочку, на полчасика хотя бы! Турничок, брусья… Лепота! — громким голосом воззвал к совести парней Иван.

— Маньяк! — подал голос кто-то.

— Ага… извращенец, — поддакнули этому голосу.

— Сумасшедший! — вздохнул еще один.

— Военный, если короче! — подвел итог четвертый, — Ваня! Это вот что такое с тобой сделали меньше, чем за год? И скажи мне, Ваня, это — не заразно? А то как-то боязно становится…

— Дурни! Вот же дурни где! — сплюнул Косов.

— Ты, физкультурник, скажи нам лучше — кто так громко и страшно завывал сегодня ночью?

«Мля… натуралист нашелся!».

— А вы, штафирки, шпаки и прочая гражданская сволочь, не знаете, что ли — кто ночью в лесу выть может? Волки вестимо! Есть такой зверь в русских лесах. Ну и здесь он водится в изобилии.

— Ага… волки значит. А кто так ухал, не менее сильно?

— А ухают здесь обычно совы! — убедительно ответил Косов.

— А стонал и повизгивал?

— Стонал и повизгивал? — Иван почесал затылок, — Может — выпь? Я бы сказал — вурдалак, тут где-то вроде бы кладбище неподалеку есть… Но как комсомолец, я в такую хрень не верю! Невместно мне в такое верить!

Кто-то, не выдержав, заржал.

— А еще слышно было, как женский голос покрикивал — «Еще! Еще!».

— М-да… ну что тут сказать… Май же на дворе! А здесь небольшие озера есть. Русалки значит! Или эти — утопленницы! Гоголя читали? Во-о-о-т! Хотя еще раз, со всей ответственностью заявляю — я во все это не верю. Но попа бы сюда — не помешало. А еще лучше — парторга какого, чтобы прочитал вам лекцию часа так на три. И так — ежевечерне, перед сном, чтобы спалось вам лучше и не мерещилась разная ерунда. У вас же слуховые галлюцинации! Профессиональное это, как я слышал!

Из-за угла вышла пожилая женщина из обслуживающего персонала и объявила музыкантам:

— Завтрак через сорок минут. Вы бы умылись, что ли, товарищи артисты…

Парни, поеживаясь и посмеиваясь, потянулись по комнатам.

— Товарищ командир! — снизив голос до шепота, обратилась она к Косову, — Но вы бы и правда… или потише как-то… или же окно не открывайте. Я-то ладно… я уже в возрасте. А вот поварихи у меня… как им сегодня работать, как вас кормить?

Иван кивнул с повинной мордой, но переспросил:

— Завидуют?

Женщина рассмеялась:

— Не без этого! Ты бы разбудил красавицу свою. На завтрак не опаздывайте!

Косов поднялся на второй этаж, постояв в раздумьях перед дверью Вари, но махнув рукой, отправился к себе. Там разделся и голым пошлепал в ванную. Принимая душ, чуть слышно напевал, вспоминая…

— Ты хоть отъешься здесь немного! Вон какой худой стал! — оценивающе оглядел Косова Калошин, — Вас что, так плохо кормят?

— Не… кормят хорошо! Но гоняют — еще лучше! — Иван хлебал борщ.

— А ты, Варя, с него пример не бери! А то потолстеешь! — попенял Игорь женщине.

— С тобой потолстеешь, пожалуй! Гоняешь меня наравне с танцорами. Я в культпросветучилище танцами так не занималась. И — на себя посмотри, скоро второй подбородок появится! Вон, брюшко уже поверх ремня ложится…

Калошин осмотрел свое пузико:

— Поклеп! Клевета! Наговариваешь ты все на меня. Нету никакого брюшка!