— Ну как Вам, молодой человек, как автору? — спросил его Биняев, заглядывая в глаза.

И было видно, что, в общем-то, мнение молодого человека, как автора… самому Биняеву — ну до самой, до лампочки!

«Да и хрен с вами!».

— Мне казалось, что эта песня больше подходит баритону, чем… тенору. Это же — тенор, да? — кивнул он на сцену, где только что закончил петь какой-то курсант второго курса.

— Баритону…, - протянул музыкальный руководитель всего и вся в училище, — ну хорошо, мы подумаем!

Пожав на прощание руку, Косов про себя хмыкнул:

«И на кой хрен звали? Если все уже сами решили? Дахусим! Мне это — как зайцу стоп-сигнал! Вот… вот марш бы какой. А то все взвода на строевой… все как один… ну — точнее — через одного… то — «По долинам и по взгорьям!», то — «Винтовка». Даже марш буденновцев — и то не совсем «в строку»! Там же про кавалеристов, а не про пехоту! А если что и вспоминать, то чего-то не особо вспоминается! Подумать надо!».

— Иван! А ты в курсе, что в училище есть секция фехтования? — огорошил его вопросом Ильичев.

— И чего? Ну есть она, эта секция — и есть! Мне-то это — зачем? — удивился Иван.

— Ну как зачем? Там же… ну — кроме азов всяких… на шпагах. Там же и на шашках учат фехтовать! — продолжил Степан.

— Степ! Мы учимся в пехотном училище, а не в кавалерийском. Это — раз! Во-вторых… сейчас кавалерия — это те же старые драгуны. Ездящая пехота. Или ты полагаешь, что кто-то будет атаковать сейчас лавой? Сверкая шашками? Ага! На пулеметы! Нет… так-то… дело их, конечно, но… коняшек же жалко! И к чему вообще — это фехтование? Или полагаешь, что наша кавалерийская часть будет долго искать такую же часть, только — противника, а потом — договорившись между собой — устроят этакую… собачью свалку? Бред!

Степан как-то… потух.

— Ну… красиво же!

— Да я и не спорю, что красиво. Просто — тут и так времени нет. Вообще — нет! А еще заниматься тем, что мне точно не пригодиться? В ущерб тому, что пригодиться — может? Вот мы же с тобой договорились, что по весне подойдем к Кравцову, по поводу фехтования на штыках. Ну вот — подойдем. Хотя… тоже, конечно, пережиток. Но — вполне может случится. А на шашках…

— Да я понимаю все это… Просто у нас в станице… Знаешь как здорово на праздниках казачки фехтуют?!

— Степ! А ты… фланкировку знаешь? — заинтересовался Косов, вспомнив многочисленные ролики будущего.

Степан пожал плечами:

— Немного… До армии с парнями занимались, конечно. Когда время было…

— А… двумя руками?

— Тоже… немного. Но все же одноручная у меня ловчее выходит. А к чему ты…

— Да нет… просто и правда… как-то видел — красиво!

— Х-х-а-а… красиво? Конечно красиво! А ты видел, как пикой фланкируют? Да на коне? Не? А вот… есть у нас такие ухари. Точнее — были… сейчас — уже и не знаю.

Косов стоял в наряде дежурным по роте. Дежурство принялось и шло довольно спокойно. После ужина он с дневальными вернулся в роту. Осмотрелся — вроде все в порядке.

«Наводить порядок в расположении начнем, как всегда — после отбоя! Да вроде бы и работы не так уж и много. Даже… может быть и покемарить немного получится! Комбата в расположении нет, как нет и комиссара. Предновогодье, суббота… это такое! Не сказать, чтобы совсем расслабуха, но… Вон и ротный домой намылился, один «Карась» где-то шароебится. Ну тут ему — не обломилось. Дежурным по училищу сегодня!».

Слоняясь по расположению, Косов заглянул в Ленкомнату. Здесь все как обычно — группка курсантов «пыхтит» в углу с гирями, некоторые — листают Уставы и наставления, пишут какие-то конспекты, а вот Юра Гиршиц чего-то пиликает на гармони.

— Косов! Иван! Ты, говорят на гитаре здорово играешь, может чего-нибудь… изобразишь? — позвали его ближе к настенной доске в торце помещения.

— Ты же видишь… дежурным я сегодня. А ну как кто заявится — на ночь глядя?! — попытался отмахнуться Иван.

— Да кто заявиться-то? «Карась» ваш? Так он сейчас в дежурке до вечерней поверки сидеть будет. Еще часа полтора можно не ждать!

«Ну… так-то оно… и да. Есть такие черты в нашем взводном. Не то, что манкирует обязанностями, но — лишних движений делать не любит!».

Косов взял гитару, прошел к курсантам, махнул по пути Гиршицу:

— Юр! Ты на слух же играть можешь? Ну вот… поддержи товарища!

— И что же вам сыграть? — спросил у парней.

— Ну-у… а можешь как тогда? Лимончики там… или еще что?

— Да я, в общем-то, все эти приблатненные мотивы — как-то не очень… Ну ладно! Слушайте это…

— К долгожданной гитаре я тихо прильну.

Осторожно и бережно трону струну…

Гиршиц был молодец! Сразу… ну — к концу первого куплета уже стал вполне себе неплохо аккомпанировать на гармони.

Потом — «Букет». Дальше — «Ну почему ко мне ты равнодушна». Закончив играть и петь, Косов немного проиграл нечто непонятное даже для себя самого, а дальше — «Русское поле». Курсанты замерли. Даже ранее пыхтящие с гирями — подтянулись поближе. Настрой парней изменился — это чувствовалось. А значит:

— Бьют свинцовые ливни, нам пророчат беду…

— А еще… Еще спой! А что это за песни? А я уже слышал вот эту! — посыпалось со всех сторон.

Косову пришлось петь все серьезные песни, которые они раньше пели на концертах с Ильей. Женские — понятно, что не пел. Да и «кабацкий», слезливый репертуар — не для здесь!

Но, в конце концов, решил подшутить над Юркой, который старательно играл все это время на гармони, на лету схватывая мелодии. Подмигнул ему, чуть задумался, в голове подбирая аккорды:

— Парень над думкой бьется опять –

Как бы жениться — не прогадать!

Много на свете он девушек встретил,

Где ж мое счастье, вот бы понять!

И с удовольствием увидел удивление в глазах Гиршица!

— Тум-бала, тум-бала, тум-балайка!

Тум-бала тум-бала тум-балала.

Трень балалайка, брень балалайка,

Вот, балалайка, такие дела.

Курсанты слушали внимательно и доброжелательно — чувства и мысли героя песни им были близки и знакомы. А Гиршиц — играл явно хорошо знакомую ему мелодию, и играл — очень хорошо! Даже с проигрышами, в паузах Косова.

— Милая, дай же ответ на вопрос:

Что нас согреет в лютый мороз?

Что без дождя в душе расцветает?

Что пред тобою плачет без слёз?

А Гиршиц ушел в себя, прикрыв глаза. И лишь пальцы летали по кнопкам инструмента.

— Как это просто, глупенький мой:

Греет любовь холодной зимой,

Сердце пусть плачет, но это не значит,

Что я твоею стану женой.

К удивлению Косова, после того как он закончил петь и играть, Юрка, не остановившись, продолжив играть, запел уже сам. Только — на идиш.

— Штэйт а бохэр, ун эр трахт,

Трахт ун трахт а ганцэ нахт:

Вэмэн цу нэмэн ун нит фаршэмэн,

Вэмэн цу нэмэн ун нит фаршэмэн?

Припев после каждого куплета Гиршица они пели вдвоем.

— Дорогие друзья! Перед вами прозвучала еврейская народная песня «Тумбалалайка». Исполнили — гитара и вокал — Иван Косов. Гармонь и вокал — Юрий Гиршиц.

Шутливо раскланялся Косов перед слушателями.

«А голосишко-то у Юрки — неплохой! Вполне можно было бы в паре спеть еще!»

— Рота, смирно! Дежурный — на выход! — послышался от входа в расположение голос дневального.

Отставив гитару в сторону, Косов ринулся на выход из Ленкомнаты.

«Кого еще хер принес, на ночь глядя?!».

«А вот хрен там! Нету, оказывается, сейчас у курсантов зимних отпусков! А я уже «губу раскатал» — съездить в Красно-Сибирск, навестить Лену с Риткой, может… с Кирой встретиться…».

Раздумья были грустные. Как-то не озадачился Косов заранее расспросить «курков»-второкурсников — как дела с отпусками в училище обстоят. Оказалось — один день только сейчас выходной — а именно — 1 января. Даже тридцать первого декабря, до обеда — все, как всегда. А после обеда — сокращенный парково-хозяйственный день, а потом — для курсантов-омичей — увольнение до нулей первого января. Остальным — банный день, а потом — просмотр кинофильма в большом актовом зале.