Даже Любка дралась за нас!

Меж рядами расхаживал дрэк. Возле учительского стола, где засел физрук Виктор Аркадьевич, повесил голову Афоня. Он стоял неподвижно, как скелет, по которому учат кости на анатомии. Физрук обыскал его и вывернул из карманов деньги, заработанные на ставках, рядом лежал нож-складень, перемотанный изолентой, жвачка, сигареты, спички и чертик, сплетенный из цветных проволок. Елена Ивановна замерла у двери, потупившись, ведь это ее класс отличился.

— Афоненко, — распекал дрэк неудачливого организатора боев без правил, — и что мне с тобой делать? Ты понимаешь, что такие дела по серьезной статье проходят? Это организованная преступная группировка! Азартные игры!

— Это мои личные деньги, — прогнусил он, косясь в сторону.

Дрэк зал ему подзатыльник — аж голова дернулась.

— Не надо держать нас за дураков! — Он посмотрел на Чуму злобно и продолжил: — Чумаков! На тебя уже три жалобы: сорвал урок, запланировал драку. Дважды! А только второе сентября. Видимо, придется передать эти сведения в комнату милиции, где ты и так состоишь на учете. Свидетелей у меня предостаточно.

— Геннадий Константинович, я больше не буду, — пролепетал он, изображая оскорбленную невинность.

— Закрой рот! Из него воняет враньем! Но ладно бы вы. Павел Мартынов! От тебя я такого не ожидал, — он покачал головой. — Ладно эти обезьяны, но ты-то! Как ты мог стать зачинщиком массовой драки?

Что меня ругает — хорошо, не хватало, чтобы заподозрили в стукачестве.

— Итак, — продолжил дрэк, — жду объяснений. Кто расскажет, как все было, тот свободен.

Афоня оживился и затараторил:

— Короче, ко мне подошел…

Дрэк вскинул руку:

— Не ты, Афоненко. С тобой будет отдельный разговор. Меня интересует, что произошло в девятом «Б», спровоцировавшее массовую драку.

Все молча сидели, отводя взгляды. Потому что все понимали: сдавать одноклассников директору, пусть даже врагов — все равно что козлить. Разбираться надо собственными силами, учителей и родителей вовлекать — последнее дело, кто так делает, тому место на дне социальной иерархии.

Конечно, одноклассники, да и я до недавнего времени, не знали таких умных слов, но суть была ясна каждому, даже Заячковской. Но не беспробудно тупой Желтковой, которая подняла руку.

— Люба хочет сказать, — обозначила свое присутствие Елена Ивановна, дрэк кивнул, и Желткова встала.

— Чумаков всех достал! Сначала чуть не сорвал урок, Павел его утихомирил. Потом он плюнул на учебник Мартынова…

— Я не плевал! — возмущенно воскликнул Чума.

— Это Кар… Заворотнюк плюнул, — уточнила Баранова. — И Мартынов применил к нему насилие.

— Но это Чумаков подговорил Заворотнюка, — без особой уверенности заявила Желткова.

— Вранье! — обиженно выпучил глаза Чума. — Карась, я тебя подговаривал?

Карась сидел на моем ряду в самом конце, и я не заметил его сразу. И на драке не заметил, наверное, он позже подошел.

— Нет! — испуганно помотал он башкой.

— А зачем ты это сделал? — спросил я, оборачиваясь и надеясь застать его врасплох.

— Захотел и плюнул, — буркнул он.

— На самом деле все поняли, что это Чумаков заставил Заворотнюка! — вступилась за наших Заячковская. — Это всем понятно.

— Кроме самого Заворотнюка, — вставила свои пять копеек Семеняк. — Мартынов тоже так посчитал и наехал на Чумакова, вызвав его на трубы. Ну, то есть драться.

Желткова, которая так и стояла, как обвиняемая, от бессилия топнула.

— Нет! Это Чумаков вызвал Мартынова, а потом — Борецкий — Меликова за то, что тот его опередил на физре.

— Подтверждаю, — кивнул физрук.

Я знал, как все было на самом деле, и мне версия Барановой казалась неубедительной. Но как все выглядит со стороны? Можно ли поверить в то, что я ошибся и спровоцировал конфликт?

А, плевать. Это Чуме грозит отчисление. Чем больше в моем послужном списке подобных происшествий, тем выше будет репутация среди одноклассников, и тем проще будет на них влиять, для меня это главное.

Дрэк пожевал губами, окинул глазами класс и произнес:

— Думаете, это вам все игры да хаханьки? Вот это! — Он хлопнул по столу с деньгами и ножом, — игры, да? Носишься тут с вами, задницы ваши на поворотах заносишь, от милиции отмазываешь, а вы лыбитесь за спиной. Чумаков, Борецкий, вы и так на учете в комнате милиции. Остальным, выходит, пора становиться на учет. Кроме Мартынова, пожалуй. И Каретникова. Уверен, что вы случайно оказались в затруднительном положении. Но все равно. Сегодня я специально задержусь подольше. В восемнадцать ноль-ноль жду вас с родителями.

— Но моя мама работает! — воскликнула Заячковская. — А папа в рейсе!

— Ладно. Буду точнее. Чумаков, Борецкий, Городков, Заворотнюк, Меликов, Афоненко, Алексанян, Мартынов, Чабанов, Минаев, Каретников, жду вас с родителями в восемнадцать ноль-ноль. Кто не явится, того будут ждать большие неприятности. Особенно это касается тебя, Чумаков. Я лично твоему отцу позвоню, и только попробуй пропетлять!

Впервые видел Чуму таким обреченно-подавленным, будто к расстрелу приговоренным. Барик тоже насупился, его родители били смертным боем, а значит, ему здорово влетит.

Заячковская с облегчением закрыла глаза.

— Твоему отцу тоже лично позвоню, — директор недобро уставился на меня, помолчал, а потом как хлопнет по столу! — Дневники — сюда, и жду вас вечером с родителями. Это касается всех, кого я назвал. Теперь все, кроме девятого «Б» — на выход.

Каюк перекрестился — слава Богу, мол, меня не тронули, перекинул сумку через плечо и показал мне два скрещенных пальца. Остался наш класс почти в полном составе. Не было Ниженко, Фадеевой и Заславского.

Физрук остался сидеть за учительским столом. К доске вышла Елена Ивановна, обвела взглядом кабинет. Тишина стояла такая, что было слышно, как в окно бьется муха.

— Что притихли, господа-товарищи? — обратилась она к нам, по ее лицу пробежала тень, а дальше в нее будто демон вселился, она проговорила низким голосом, пробирающим до костей: — Что вы мне устроили в первый учебный день, а? Чумаков! Только вякни сейчас что-нибудь! — Она взяла длинную указку, больше похожую на кий, ударила себе по ладони. — Думаешь, мы идиоты, и поверим твоему невинному лицу? Думаешь, не понимаем, кто воду мутит⁈ Так вот. Я сделаю все, клянусь, чтобы тебя в моем классе не было. Костьми лягу. Если это потребуется, ты у меня сядешь, но не будешь мешать работать другим.

Она подошла к галерке и ударила указкой по парте, где сидел Барик.

— Это и тебя касается. Кажется, кто-то совсем потерялся. Здесь вам не колония, чтобы наводить свои порядки. Есть правила, кто не может их соблюдать — вон! — Она указала на дверь.

Карась разинул рот и шумно сглотнул. Чума поднялся и пролепетал, опустив голову:

— Елена Ивановна, извините меня, пожалуйста. Слово даю, не буду больше! Отец меня убьет!

Учительница усмехнулась.

— Слишком часто я это от тебя слышала. Нет тебе веры, Юрий Юрьевич. Надеюсь, скоро я буду лишена удовольствия лицезреть тебя каждый день. А теперь встали — и по домам.

Одноклассники поднимались, как побитые псы. Заячковская сразу же расплела волосы. Баранова вылетела из класса первой. Зыркая на меня зверем, Чума направился к выходу, мы вшестером последовали за веселой троицей, дабы показать, что мы их не боимся.

— Ну ты крыса! — бросил я в спину Чуме. — Выйдем из школы, за песок в глаза ответишь, падла.

Чума, спускающийся по ступенькам, обернулся, я сделал вид, что ломанулся к нему, но Илья схватил за руку.

— Не усугубляй.

Я и не собирался, просто шугануть Чуму хотелось. И хотелось, чтобы про пыль слышали идущие за нами мажоры — я затылком чуял их недобрые взгляды. Девчонки и Памфилов стояли под расписанием, подозвали спускающихся жестами. Мы молча дождались последних — Желткову и Заячковскую, и слово взял Райко.

— Херня произошла. — Он посмотрел на меня и дальше говорил, обращаясь только ко мне: — Кто-то настучал Лысому.