МЕЛОДИ

— Миссис Каллахан, вы уверены, что вам не нужен врач? — Спросил меня Скутер, коп-всезнайка, когда я прислонилась к нашему Рендж Роверу.

Весь оперный театр был очищен всего несколько минут назад, но никто из гостей еще не ушел. Единственной вещью, более трагичной, чем опера, была наша реальная жизнь. Вместе с собаками там были свиньи с их мигалками, серебряными значками и желтой лентой; все они фотографировали тело Антонио, когда он лежал там, холодный и безжизненный. Он не должен был умереть. Мои люди погибали, когда я, блядь, приказывала, что они и делали… по крайней мере, если бы мир работал так, как должен.

— Миссис Каллахан?

— Мы в порядке, офицер, — сказал Лиам. — Я думаю, мне пора отвезти свою жену домой. — Он подошел и встал рядом со мной.

— Мистер Каллахан, если у вас есть что сказать следствию…

— Как я уже говорил, мы выходили из оперы, когда был застрелен наш телохранитель, — прошипел Лиам, открывая передо мной дверцу машины.

— Это то, к чему мы пытаемся прийти. Ни у кого нет причин убивать вашего телохранителя. Возможно, эта пуля предназначалась вам, миссис Каллахан. Таким же выстрелом бал убит президент. — Скутер выпрямился, когда схватился за дверцу моей машины.

— В новостях сказали, что это была Первая леди… — Я начала, когда он прервал меня.

— Так и было, но у нее есть сообщник, о котором у нас нет информации. Если бы вы могли просто поехать в участок, возможно, помогли бы найти связь…

— Вы коп, а не детектив, если у вас есть еще какие-либо вопросы к нам, пожалуйста, свяжитесь с нашим адвокатом. Спокойной ночи, офицер, — заявил Лиам, помогая мне сесть в машину, прежде чем захлопнуть дверцу. — Веди.

Феделю не нужно было повторять дважды. Было странно оставлять его там. Антонио был со мной в течение многих лет. Антонио был наставником и Феделя, и Адрианы. Я знала, что Монте, должно быть, позвонил ей. Это были не те новости, которыми стоит делиться по телефону, но Адриане понадобилось бы время, чтобы прийти в себя.

Рядом со мной Лиам был так напряжен, что казался замороженным, и все, что я могла делать, это смотреть в темноту ночного неба. Чикаго привык к смерти. Я привыкла к смерти. Я не была ни убита горем, ни в шоке; я просто была чертовски зла. Я чувствовала себя беспомощной, и это было чувство, с которым я не была знакома. Мне было плохо. Нам нужно быстро нанести ответный удар, иначе случилась бы анархия. Причина, по которой наши мужчины доверяли нам и были верны нам, заключалась в том, что мы были самыми большими и злыми животными. Авиела выставляла нас слабыми. Это должно закончиться, я просто не была уверена, как. Как она могла быть так чертовски хороша? Как она могла убить, проникнуть в наш дом, узнать, куда мы направляемся? Кто так много знал?

Я вздохнула, когда мы остановились перед домом. Когда Федель открыл мне дверь, я даже не стала ждать, пока Лиам или кто-либо другой, если уж на то пошло, поможет мне. Увидев Эвелин и Седрика вместе с Оливией и Нилом, столпившихся посреди фойе, мне захотелось кричать. Я не хотела разбираться с этим дерьмом прямо сейчас.

— Слава Богу, ты в порядке. — Эвелин вздохнула, смотря прямиком на мой живот, когда я сняла пальто и передала его горничной.

— Это зависит от твоего определения «хорошо», мама, — заявил Лиам, становясь рядом со мной. — Могу я спросить, что вы двое здесь делаете?

— Мы живем здесь, — отрезала Оливия.

— Оливия…

— Лиам, прости, это уже привычка. Мой отец закончил предвыборную кампанию и вернулся в Чикаго, так что мы…

Нил схватил ее за руку, шагнув вперед в надежде заставить ее замолчать.

— Деклан и Коралина вернутся утром. Я подумал, ты захочешь, чтобы семья была вместе, прежде чем мы поквитаемся с этой сукой. Скажи мне, что…

Я не могла слушать их больше ни одной чертовой секунды. Они были просто такими гребаными идиотами, зачем тратить мою энергию на пустую болтовню. Проходя мимо них, я притворилась, что их вообще там не было, пока поднимался по лестнице. Нижняя часть моих ног болела, как задница сучки в БДСМ-клубе. Все, чего я хотела, это лечь в свою постель, но, к сожалению, я знала, что пока не могу туда пойти. Обычно я не заходила в комнату Адрианы. Это было вроде как за гранью приличий, но какого черта, я устанавливала гребаные правила. Врываясь в ее комнату, я знала, что не увижу ее.

Ее кровать была заправлена, все книги, которыми она себя окружила, были расставлены по комнате, как памятники, а занавески были задернуты. Глубоко дыша, я подошла к ее кровати, схватил все ее подушки и бросила их на пол, соорудив импровизированную кровать, на которую я могла лечь. Я чувствовала себя чертовым пингвином, но это был единственный способ увидеть ее. В тот момент, когда я повернулась на бок, я увидела, как она свернулась калачиком под кроватью, из ее глаз текли слезы, которые она не могла контролировать.

Там была Адриана. После всего, через что она прошла, единственное место, где она действительно чувствовала себя в безопасности, было под кроватью. Это была привычка, от которой она не могла избавиться после того, как ее похитили.

— Он попросил меня выйти за него замуж, — прошептала она, двигая рукой так, чтобы я мог увидеть кольцо. Даже в темноте я могла сказать, что был маленьким и имел форму слезинки. Оно очень подходило Адриане. — Я сказала ему, что хочу подумать. Я сказала ему, что хочу поговорить с тобой. Но правда была в том, что я испугалась. Он сказал мне оставить кольцо себе, что оно поможет мне думать. Я должна была просто сказать «да».

— Мы все знаем, что ты и так согласилась. И он тоже. — Я улыбнулась ей.

Она закатила глаза, надеясь остановить слезы, но это не сработало.

— Я не могу двигаться дальше. Если я не смогу так жить, и я не смогу…Я так сильно любила его.

— Тогда не двигайся, — прошептала я ей. Проблема с такой сильной любовью к кому-то заключалась в том, что терять его было в десять раз больнее. Большая любовь в конечном счете равнялась только большой боли… Вот почему Лиам умрет без меня.

ЛИАМ

— Сколько ты уже выпил? — Спросил Нил, входя в мой кабинет.

Уставившись на стакан в своей руке, я быстро осушил его, прежде чем вытащить другую бутылку из нижнего ящика.

— Я не считаю. Чего ты хочешь?

Сев напротив меня, он вздохнул и вытащил две сигары.

— Я хочу помочь тебе. Я хочу снова быть твоим братом. Я потратил недели на кампанию, когда меня спрашивали, каково это — быть Каллаханом, на кого мы похожи, что я думаю о семьях, получающих продовольственные талоны, сразу после того, как я купил Оливии еще одно бриллиантовое колье. Отец сказал мне, что я бы возненавидел это; пребывание без семьи и необходимость на самом деле притворяться, что я трахаюсь, почти свели меня с ума. Оливия проглотила это. Ей это нравилось. Мы были как марионетки на ниточках на сцене, танцующие для всех остальных; шли туда, куда нам говорили, отрепетировали наши ответы, были лучшими гребаными фигурами для людей, чьи шеи я мог бы свернуть, если бы захотел. Отчасти мне было трудно иметь дело с тобой как со своим боссом, но я предпочел бы танцевать под твою дудку, чем под чью-либо еще.

Уставившись на него мгновение, я протянул Нилу стакан и взял сигару.

— У тебя есть прикурить?

— До тех пор, пока ты не скажешь моей жене. — Он засмеялся.

— По крайней мере, ты можешь солгать своей. Мел чует дым, как ищейка. Честно говоря, она знает меня достаточно хорошо, чтобы просто позволить мне скатиться к некоторой лжи ради моей гордости. — Мы оба затянулись.

— Вы оба прошли долгий путь от попыток убить друг друга. — Он понятия не имел, насколько он был неправ и прав. Она все еще пыталась убить меня, только теперь мы оба были голыми. — Что мы собираемся делать с этой сукой Авиелой?

— Она на шаг впереди нас. Мы разыгрываем пьесу, а она драматург. Есть какие-нибудь соображения? — Потому что у меня закончились все гребаные идеи.

Он откинулся на спинку стула и почесал затылок.