Опираясь на край моего туалетного столика, он, не теряя времени, схватил меня за бедра и потерся о мою задницу, прежде чем погрузиться в меня одним быстрым толчком.

— А-а-а! — Я застонала, мой рот приоткрылся. Зеркало перед нами усиливало мое возбуждение, заставляя меня изливаться, когда я смотрела, как он доминирует надо мной. Он также наблюдал, со злой усмешкой на губах, как он входит все глубже и глубже, одна рука на моем бедре, а другая в моих волосах. Я чувствовала, как он пульсирует внутри меня, наполняя меня. Это было чертовски красиво, и я хотела большего. Наклонившись, он поцеловал мою спину, сильно посасывая мою кожу.

— Черт, — простонал он, отпуская мои волосы и бедра, хватаясь за комод. Он трахал меня так сильно, что все, даже этот чертов медведь, упало на пол.

— Лиам… — Я застонала: — Я Ааа… черт.

— Кончи со мной, любимая, — прошептал он. Он набрал скорость. Я даже не могла ясно видеть, не говоря уже о том, чтобы связно говорить.

— Черт возьми, Лиам! — Прищурившись, я наблюдала, как он кончил, его глаза закатились назад, губы слегка приоткрылись, чтобы издать приятный вздох, прежде чем его мышцы расслабились.

— Отличный секс во время беременности. — Я ахнула, совершенно оттраханная и счастливая.

— Если это секс перед оперой, я не могу дождаться самого представления. — Он ухмыльнулся, медленно выходя из меня.

ЛИАМ

Боже, она знала, как свести мужчину с ума. Мой план был прост: сводить ее в оперный театр, принять мою награду «муж года», провести ночь в объятиях друг друга и попытаться не обращать внимания на то дерьмо, которое произошло на ее вечеринке по случаю рождения ребенка. Но в тот момент, когда она сказала «Я люблю тебя», я не смог себя контролировать. Я хотел ее, и, клянусь Богом, я собирался заполучить ее любым доступным мне способом. Наша сексуальная жизнь была отодвинута на задний план в течение последних нескольких недель, но в один момент, одним толчком, она вернулась с удвоенной силой, и я удивился, почему мы с самого начала сбавили обороты.

Ей потребовался час, чтобы скрыть тот факт, что мы трахались как бешенные собаки, прежде чем мы смогли наконец отправиться в оперу. Тем, кому посчастливилось приобрести билеты, пришлось бы подождать, пока мы не доедем в оперу. В конце концов, я финансировал это представление. Всю дорогу в машине ее руки были в моих, но она не встречалась со мной взглядом, и я знал, что это потому, что она переваривала информацию. Она всегда переваривала информацию, иногда слишком много думала. Она привыкла быть бесчувственной, холодной как лед, и все же ее стены рушились. Я мог это видеть. И если я это видел, то и она тоже. Она пыталась найти баланс между тем, кем ее заставили быть, и тем, кем она была на самом деле. Она была вынуждена быть безжалостной садисткой.

Но женщина, которая сидела рядом со мной, как юная девушка в кондитерской, и смотрела, как оперные певцы изливают душу, была моей настоящей женой. Под ее льдом, под траханьем, драками и пулями скрывалась женщина, в которой было так много разных страстей. Она выглядела совершенно пораженной выступлениями певцов на сцене; она непринужденно улыбалась. Даже в темноте кабинки я мог сказать, что она была совершенно беззаботна.

Она наблюдала за ними, а я наблюдал за ней.

— Любимая.

— Тсс, — прошипела она мне, даже не потрудившись поднять глаза. — Контарино отдает свою дочь Бьянку замуж за Капеллио, который происходит из конкурирующей семьи, в надежде положить конец многолетней вражде между их домами.

— Похоже на нас.

Это привлекло ее внимание. Она взглянула на меня, ее изящная маленькая коричневая бровь приподнялась.

— Не совсем. Послушай ее. — Она взяла меня за руку, прислонившись к красному креслу, в котором мы оба сидели.

Глубоко вдохнув, я услышал печаль в ее голосе, когда она оплакивала свою судьбу. Казалось, она умоляла аудиторию о помощи. Однако мой итальянский был недостаточно хорош, чтобы понять хоть слово из того, что она говорила.

— Почему она такая грустная? — Прошептал я.

— Она влюблена в Фаллиеро, героя войны. Ее песня называется «Della Rosa Il Bel Vermiglio», — ответила она.

Я не был уверен, почему ей она так понравилось. Часть меня задавалась вопросом, любила ли она когда-то кого-то другого и была ли несчастна из-за того, что ей пришлось выйти за меня замуж.

— Лиам, моя рука.

Я не осознавал, что сжимаю ее.

— Черт, мне очень жаль. Ты в порядке?

— Ты думаешь, мне нравится эта опера, потому что я похожа на Бьянку? — Она покачала головой. Было странно, как она могла читать мои мысли.

— Нет, — солгал я.

Слава Богу, у нас была отдельная кабинка.

Иначе нам действительно пришлось бы увидеть все те неприязненные взгляды, которые, я знаю, были бы направлены на нас.

— Это был один из первых спектаклей, на который мой отец отвел меня, — сказала она. — Я ненавидела их до тех пор, пока он не сказал мне, что это моя, Авиелы и его история. Он сказал мне, что он Фаллиеро, и через что ему пришлось пройти, чтобы помешать моей матери выйти замуж не за того мужчину. С тех пор каждый раз, когда я слушаю ее, я представляю их на сцене, разыгрывающими свою жизнь.

— Ты хочешь уйти?

Она не ответила; ее карие глаза расширились, когда она уставилась на певцов на сцене.

— Мел? Любимая, что такое?

Она покачала головой и указала на красный занавес сбоку от сцены. Она подвинулась вперед на своем сиденье, чтобы лучше видеть. Я проследил за ее взглядом, наблюдая, как маленькая итальянская актриса танцует вокруг двух мужчин, преследующих ее, но там никого не было. Посмотрев на Мел, она откинулась на спинку кресла, ее глаза были пустыми и совершенно остекленевшими.

— Мел…

— Мне показалось, что я видела ее — Авиелу — стоящую в углу. Она была в белом, а потом исчезла. Это произошло так быстро.

Я снова посмотрел, и снова ничего не увидел. К счастью для нас, свет постепенно разгорелся ярче, когда подошло время антракта и занавес опустился.

— Ты уходишь. — Я встал, вытаскивая свой телефон. Она была здесь. Я бы нашел ее, но я не мог этого сделать, когда Мелоди была так близко к опасности.

Она закатила на меня свои красивые карие глаза.

— Лиам, я даже не уверена, что видела ее.

— Когда ты когда-нибудь сомневалась в своей интуиции? Если ты видела ее, она здесь. Я доверяю тебе.

— Или это может быть предродовая горячка. Клянусь, некоторые из моих чувств были полностью…

Ее телефон громко завибрировал в сумочке, прервав остальную часть предложения. Мы оба посмотрели друг на друга, прежде чем она вытащила трубку, и, конечно же, идентификатор вызывающего абонента был заблокирован. Я потянулся за ним, но она просто оттолкнула мою руку, отвечая сама.

— Дорогая мама, это ты пряталась за занавеской?

— Ты намного усложнила мою работу, мишка Мел, — донесся из трубки фальшивый сладкий голос Авиелы. — Ты нигде не будешь в безопасности.

— Тебе следовало бы знать, учитывая, что ты, по-видимому, следишь за каждым моим шагом. — Ответила Мел.

— Хватит этих игр, Авиела, — прошипел я в телефон. — Покажи мне свое лицо, чтобы я мог врезать по нему. — Я хотел сделать больше, чем просто избить ее до неузнаваемости, но, к сожалению, она все еще была матерью моей жены.

— Correte lungo piccolo bastardino irlandese. Le donne stanno parlando¹⁶. — И с этими словами она ушла.

Тот факт, что я понял, что она сказала, доказывал, что мой итальянский стал лучше.

Челюсть Мел сжалась, когда свет потускнел, а голоса, разносившиеся по оперному театру, перешли в нежный шепот, а затем и вовсе исчезли. Осматривая места под сценой, я искал ее призрак матери, которая пришла с единственной целью: превратить нашу жизнь в ад.

— Будь она проклята за то, что и это испортила, — прошептала Мел, поднимаясь со своего места и хватая пальто. Я придержал дверь из красного дерева и обнаружил Антонио и Монте, одетых так, словно они были сотрудниками секретной службы, ожидающими нас.