— Ты нервничаешь? — спросил мой отец, протягивая мне свою сигару. Я отмахнулся от нее; она не стоило тех хлопот, которые устроила бы мне Мел, если бы я вернулась домой, пропахшая дымом. Теперь она была более чем чувствительна к запахам.

— Нервничаешь из-за чего?

— Из-за твоего сына. Я понял, почему вы с Мел не хотели говорить об этом, пока все еще был шанс, что она может потерять его. Мы с твоей матерью пытались дать вам обоим немного времени, чтобы осознать это, но мы оба отчасти шокированы тем, что у вас не было больше забот. Никто из вас даже не упомянул детскую, и Мел не хотела устраивать гендерную вечеринку…

— Она не хотела устраивать вечеринку в честь рождения ребенка, потому что мы оба знали, что она бы сорвалась и убила всех нас до единого. — Я прямо сейчас видел ее с детской погремушкой в руке, колотящей молотком по черепу какого-то бедняги придурка. И этим бедным придурком, вероятно, был бы я.

Мы с Мел говорили о ребенке; мы провели большую часть наших вечеров, разговаривая о нем. Как бы мы его назвали, как бы мы справлялись с нашей работой и воспитанием детей. Мел не очень хорошо открывалась людям. Потребовалось два года брака, чтобы она хотя бы по-настоящему была откровенна со мной. Поездка к моим родителям была, как я полагал, не тем, что она могла бы сделать прямо сейчас.

— Я знаю, вы с мамой хотите, чтобы мы больше делились с вами, — сказал я, — но Мел просто не любит доверяться кому-то, ты это знаешь. Она работает над этим, и я не могу на нее давить. Мы думаем назвать его Итан Антонио Каллахан.

— Итан? — Он ухмыльнулся, поворачиваясь ко мне лицом.

— Ага. — Я ухмыльнулся в ответ. — Я хотел чего-нибудь ирландского, а она сказала мне отвалить, потому что у него ирландская фамилия. Она продолжала предлагать итальянские имена, я продолжал спрашивать, было ли это название закуски или основного блюда. Мы дошли в книге имён до буквы «И», и Итан просто попался нам на глаза. Не стесняйтесь передать это маме, чтобы она могла начать вышивать свитера и украшать столовые приборы монограммами. Надеюсь, это удержит ее от того, чтобы устроить вечеринку в честь малыша.

— Насчет этого… — Он замолчал.

— Пожалуйста, скажи мне, что вы этого не делали. Пожалуйста, ради любви к Богу, не говори мне, что мама собирается продолжать в том же духе. — Оттолкнувшись от машины, я повернулся к нему.

Он продолжал курить, изо всех сил стараясь не встречаться со мной взглядом.

— Ты что, издеваешься надо мной? Я делаю все, что в моих гребаных силах, чтобы просто пережить следующие пару недель. Она подумает, что это я придумал.

— Ого, бедный Босс боится своей большой беременной жены? — Он рассмеялся, бросив сигару на землю.

— Говорит мужчина, который, вероятно, пытался отговорить от этого свою жену и потерпел неудачу. И я дам ей знать, что ты назвал ее большой. — Как будто он тоже мог противостоять своей жене. Мы оба были в жопе, и в тот момент, когда у меня появился шанс, я бросил его под автобус.

— Твоя посылка здесь. — Он кивнул в сторону фургона, едущего к нам через небольшой ручей.

Взглянув на мост, я заметил оружие, ожидающее, когда старый фургон остановился прямо перед нами. Я ненавидел иметь дело с торговцами людьми; они вызывали у меня отвращение. То дерьмо, которое мы продавали, покупалось по собственной воле каждого человека. Мы не подносили иглу к венам и порошок к носам. Все это было по их собственному желанию. Торговцы людьми были больны, и они заслуживали всего, что им причиталось, но они все еще знали, как заполучить тело. И мне нужен был этот ребенок.

Четверо мужчин вытащили маленького мальчика из грузовика. Обе его руки были связаны, на глазах повязка. Он все боролся и боролся с мужчинами, и слезы катились по его лицу. Они падали на воротник его рваной, покрытой грязью рубашки.

— Я сказал вам не причиняться вред и то, что он должен был быть проинформирован о том, куда вы его везете, — сказал я.

— Он жив, да? Вам повезло, потому что у нас есть на него другое предложение. Мы ходим на 10 тысяч больше. Или мы увезем его.

Почему люди решили испытать мое терпение, было выше моего понимания. Как будто они хотели, чтобы я неоднократно доказывал, что готов выбить из них все дерьмо. Мой отец взглянул на меня с отвратительной ухмылкой на лице, которая могла сравниться только с моей. Я кивнул, и он понял, что это означало.

— Отпусти мальчика, и ты получишь деньги, о которых мы договорились, вместе со своим оружием, — сказал я.

Они улыбнулись друг другу, прежде чем снова схватить мальчика.

— Нет! Нет! Déjame ir (С исп. Отпустите!). — Мальчик плакал, пытаясь сопротивляться.

Вздохнув, я вытащил стопки из своего пиджака и бросил их в грудь одному из них.

— Это половина, которую я вам должен, — сказал я им, прежде чем бросить ему еще десятку. — И это та самая десятка. А теперь передайте мой товар.

Они все наслаждались тем фактом, что только что жестко обошлись с Каллаханом. Они бросили мальчика на землю, как мешок с картошкой. Подойдя к нему, я снял повязку с глаз и веревки.

— Кто бы мог подумать, что легендарный Каллахан питает слабость к экзотическим маленьким мальчикам? — сказал один из мужчин. — Мы можем превратить это в продолжающееся деловое соглашение.

— Подожди секунду, — сказал я, прежде чем посмотреть вниз. — Ты в безопасности. Estás a salvo (С исп. Ты в безопасности), — прошептал я мальчику на земле. Его карие глаза были широко раскрыты, потрясены, и в них не было ничего, кроме страха. Мне нравилось смотреть на взрослых — на мужчин, — но на детей, у которых даже не было всех зубов, выводило меня из себя.

— Я отвезу тебя к твоей матери, — сказал я. — Я обещаю, сядь в мою машину. — Он посмотрел на моего отца, затем снова на меня.

— Ты отведешь меня к моей маме?

— Я обещаю.

Медленно кивнув, он взял меня за руку и прошел три фута к моей машине, мой отец открыл для него дверь и использовал свое тело, чтобы заслонить окно. Наши взгляды встретились как раз перед тем, как я снял пиджак, позволив им увидеть два пистолета у меня за спиной.

— Что это, черт возьми, такое, Каллахан? — Они закричали, достав все свое оружие, когда две мои машины окружили нас. Один за другим мои люди выходили, все пистолеты были направлены на них.

— Вот, друзья мои, что происходит, когда вы пытаетесь обмануть меня. Когда вы оскорбляете меня. У каждого из моих людей просто руки чешутся снести вам головы. Я бы посоветовал вам бросить оружие.

Их темные глаза посмотрели на девять стволов, направленных им в лица, прежде чем позволить гравитации завладеть их оружием; они уронили их к своим ногам, подняв руки в знак капитуляции.

Скрестив руки на груди, я уставился на последнего мужчину справа, все еще держащего мои деньги в волосатых руках. Протянув руку, маленький человечек вручил мне все деньги, прежде чем вернуться в очередь. Подойдя к своему пиджаку, я бросил деньги и начал насвистывать. Я вытащил свой нож и пистолет, прежде чем повернуться обратно.

— Раздевайтесь, — потребовал я.

— Твою мать… — Прежде чем он смог закончить, я всадил свой нож прямо ему в нос. Его тело откинулось назад, когда он захлебнулся собственной кровью, отчаянно хватая ртом воздух, крича от боли, пока не перестал плакать.

Остальные начали раздеваться.

— Я не испытываю никакого уважения к вам, свиньям, но я был готов пустить это на самотек ради бизнеса. Потом вы приходите ко мне, опоздав, неблагодарные. Мне больно. — Я вздохнул, медленно заряжая шесть пуль в свой револьвер. Мне нравилось наблюдать, как они паникуют, пока я это делал. — И когда мне больно, кто-то другой должен чувствовать мою боль. Это то, что заставляет мой мир вращаться.

Улыбаясь, я выстрелил первому мужчине в пах. Он кричал так громко, что я уверен, у него лопнула вена на шее.

— Ты чувствуешь, как мир вращается? — Я ухмыльнулся.

МЕЛОДИ

Я чувствую себя жирной Джеки Кеннеди.

Я вздохнула, поправляя дурацкую красную шляпу на голове прямо перед тем, как Федель и Монте открыли мне дверь.