Клэй находится в центре толпы, возвышаясь на голову над остальными. Его рубашка заправлена в шорты, тело мускулистое и блестит в теплом осеннем дне.

Ему хорошо с ними. Несмотря на то, что он выставляет себя плохим наставником, плохим товарищем по команде, я вижу, как он прислушивается к этим детям.

— Пойдем посмотрим, пока ты не сломала себе шею, — сухо говорит Робин.

Я краснею, застигнутая врасплох.

Она улыбается, и мы вместе выходим на улицу.

— Он сказал, что приезжал сюда, когда был травмирован? — спрашиваю я.

Она кивает.

— Но он не афиширует это. Многие люди хотели бы использовать это для создания своего бренда, но он предпочитает общаться с детьми без внимания прессы. Клэю достается много внимания, хорошего и плохого. Трудно жить под таким давлением.

Клэй отводит в сторону ребенка и задает ему вопрос. Мальчик отвечает, и Клэй кивает, а затем подзывает его ближе. Они разговаривают минуту, и мальчик начинает ухмыляться.

— Они его обожают, — пробормотала Робин.

И он их обожает. Хотя он, наверное, устроил бы мне ад, если бы я сказала ему об этом.

Робин выходит вперед, хлопает в ладоши и заставляет всех переглянуться.

— Ладно, мы должны позволить Клэйтону вернуться к своим делам.

Дети стонут, а Клэй ловит мой взгляд. Клянусь, выражение его лица немного светлеет.

После барбекью я постоянно думаю о нем. Его слова эхом отдавались в моем сознании.

Мою. Когда ты в следующий раз наденешь майку, ты, блядь, наденешь мою.

Между нами ничего не произошло. Ничего особенного, но я не могу перестать думать о нем.

Каждую секунду, когда мы находимся рядом, моя кожа горит. Каждый раз, когда получаю от него сообщение, я прикусываю губу. Я постоянно нахожусь в состоянии возбуждения, готовая взорваться от грубого намека или случайного прикосновения.

Клэй направляется к нам с Робин.

— Как новые домики?

— Почти закончили, — говорит она. — Приглашаю вас проверить их.

Робин уходит, чтобы вернуться в административное здание.

— Ты вспотел, — дразню я, когда мы остаемся вдвоем.

— Ты никогда не бегала за кучкой десятилеток, — криво усмехается он. — Вот почему мы идем плавать.

Он не выглядит отвратительно, а наоборот сексуально.

— Будет ли это освежающе холодно или так, что онемеет кожа?—спрашиваю я.

Клэй ухмыляется.

— Ты справишься.

Я не готова отступить перед вызовом.

Он отводит меня в раздевалку у озера, где я надеваю купальник, который он велел мне взять с собой.

Это белый раздельный купальник с розовыми сердечками на нем, который обтягивает мою грудь и бедра сильнее, чем я помнила. Я бросила его в сумку, когда собиралась в Денвер не глядя, и он не особенно подходит для озера.

Когда я выхожу из здания, его взгляд пробегает по мне от пальцев ног до губ.

Легкая дрожь предвкушения пробегает по мне. Я внезапно радуюсь, что захватила с собой эти совершенно неподходящие лоскутки ткани.

— Что-то не так? — спрашиваю я.

— Ни капельки, — говорит он, уголки его губ изгибаются.

Вода холодная, но его близость помогает.

— Ты был с ними великолепен, — говорю я, как только мы заходим в воду.

Мы заходим досточно далеко от берега, туда, где достаточно глубоко, чтобы я едва могла дотянуться до дна. Вода доходит Клэю до груди.

— С детьми легко. У взрослых бывают проблемы. Я впервые поехал в лагерь, когда мне было двенадцать. Это были тяжелые пару лет, но я нашел место, где вписался. Я был неуклюжим. Всегда был слишком большим. Внезапно меня за это похвалили.

Я поднимаю колени, переступая с ноги на ногу.

— Дети так полны радости. Я бы с удовольствием порисовала здесь как-нибудь.

— Я думал, что ты рисуешь только меня, — хмыкает он.

Я закатываю глаза.

— Я часто рисую тебя.

Мы обмениваемся полуулыбками.

— Лагерь был лучшим временем в моей жизни. Когда-то потом, когда стресс добирается до тебя, это перестает быть игрой, — он подплывает ближе, вода капает с его губ. — В этом году у меня так много шансов.

— На что? На жизнь? — мои ноги чистят песчаное дно озера.

— На мою жизнь на поле.

— Тогда с кем я познакомилась в самолете? Потому что я не знала, что он играет в баскетбол. Или что он повредил колено. И прочие подробности. И он мне понравился.

Его глаза блестят.

Он обнимает меня за талию под водой и притягивает ближе.

Большие пальцы Клэя поглаживают меня по бокам, медленно и намеренно, и у меня перехватывает дыхание.

— Тебе холодно? — спрашивает он.

Я качаю головой и обхватываю его за шею, смутно осознавая, что поблизости могут быть дети.

Он проводит рукой по моей руке, заставляя меня дрожать от предвкушения, а не от холода. Все это время его глаза не отрываются от моих.

Он проводит ладонью по моей спине, и его прикосновение кажется чертовски приятным.

— Ты веришь в людей, — пробормотал он.

Я улыбаюсь, наклоняя голову набок.

— Ты мог бы попробовать как-нибудь тоже в них поверить.

— Ничего не выйдет.

Мои пальцы обводят линии на его груди.

— Тогда попробуй еще раз, — шепчу я.

Я не имела в виду, что он должен попробовать со мной.

Только... я хочу этого. Я хочу, чтобы он доверился мне, впустил меня в свою жизнь, даже если он не ищет кого-то, с кем разделит ее.

Его глаза темнеют. Они глубже, чем озеро, чем весь океан. От него пахнет солью и лесом, окружающим лагерь, остро, по-мужски и по-настоящему.

Я плыву по течению в воде и в его объятиях, живу ради тех мест, где его кожа касается моей.

Мы недостаточно близки.

В моем мозгу раздаются крики за мгновение до того, как из-за холма появляется группа отдыхающих, одетых в разноцветные футболки.

— Клэй... — шепчу я, готовая указать на то, что меня прервали.

— Сделай вдох.

Что...?

Он тянет меня под воду, удерживая нас обоих. Притягивает меня ближе, его рука проникает в мои волосы на затылке.

Его губы касаются моих.

И вот он уже целует меня. Он дикий и настойчивый, горячий, твердый и почти неуправляемый.

Он удерживает мою голову на месте, не пытаясь быть нежным. Другой рукой он обхватывает мою задницу и заставляет меня упираться в его рельефный пресс.

Вода поднимает нас, переносит в другую плоскость, где нет ни верха, ни низа, где есть только он.

Я не могу дышать.

Мне не нужен кислород.

Все, что мне нужно — это его огромное тело, окружающее меня, жар его губ, настойчивость его рук.

Я дрожу, но мне не холодно.

Это так хорошо. Гораздо лучше, чем я себе представляла.

Моя грудь жаждет наполниться новым воздухом. Легкие горят от желания, даже большего, чем просто это.

Свет пробивается сквозь воду, танцуя на его татуировках, на чернилах, которые обволакивают его, как вторая кожа, и доказывают, что он — все, чем я его считала: твердый и мягкий, властный и нежный, сильный и уязвимый, красивый и настоящий...

Он позволяет мне всплыть поверхность.

— Нам лучше уйти отсюда, — говорит он, натягивая штаны, — или я сделаю что-то очень неподобающее.

Я ухмыляюсь, и его глаза тоже морщатся.

Мы вылезаем и вытираемся, и он как будто повеселел с тех пор, как мы искупались.

— Робин сказала, что мы могли бы посмотреть один из новых домиков, прежде чем уедем.

Он что-то задумал.

— Хорошо.

Я едва успеваю надеть сандалии, прежде чем он хватает меня за руку и тащит к одной из небольших бревенчатых пристроек.

Я останавливаюсь в дверях хижины. Скромная комната, оборудованная для четырех человек, с двумя комодами и зеркалом в полный рост. Я прохожу к двухъярусным кроватям.

— В детстве я их обожала.

Эти из плотного дерева, с ароматом. Может быть, дуб.

Я взбираюсь по лестнице и опускаюсь на матрас, на котором нет ничего, кроме простыни.

Клэй закрывает за собой дверь, а затем садится рядом со мной.

Я задыхаюсь, когда кровать скрипит от нашего общего веса.