Я решаю, как убедить ее, не устраивая сцен, когда улавливаю разговор между гостями в нескольких футах позади нас.

— ...его невеста прекрасна и образованна. Родители Мари скоропостижно скончались несколько лет назад, но с тех пор на нее свалился огромный груз. Похоже, что ее сестра — настоящая беда.

Нова тоже это услышала.

Ее лицо бледнеет, губы сжимаются. Она разворачивается на каблуках и направляется к дому.

Я ругаюсь, глядя на ничего не подозревающих гостей.

Может, она и не хочет больше иметь со мной ничего общего, но я с ней еще не закончил.

Я следую за ней через двери в задней части дома.

Вокруг толпятся люди, и я осматриваю интерьер, прежде чем замечаю пару соблазнительных ножек, поднимающихся по одной из двойных лестниц.

Я выбираю другую, перепрыгивая через две ступеньки за раз.

Наверху я блуждаю по длинному коридору.

Я нахожу комнату с закрытой дверью.

— Нова.

Ответа нет.

— Ну же, я знаю, что ты там.

По-прежнему ничего.

Я берусь за ручку и, толкнув дверь, обнаруживаю спальню. Ее нигде не видно, но на столе лежит альбом для рисования. Я открываю его.

На первой картине нарисован я, играющий в баскетбол.

Потом еще я.

Еще я.

Это удар в мое нутро. Не только то, что она рисует меня с дикой интенсивностью, граничащей с одержимостью, но и то, что они нарисованы так интимно. В этих рисунках нет ни капли той безнадежности, которую я чувствую.

Я поднимаю голову и осматриваю комнату, пока мое внимание не останавливается на закрытой двери.

Гардероб или ванная.

— Эти рисунки очень хороши, — говорю я через дверь.

Может, мне удастся разговорить ее, заставить ослабить оборону и рассказать, что, черт возьми, происходит.

Ответа нет.

Я не привык, чтобы мной командовали.

— Конечно, я немного удивлен, что на мне одежда, но где-то должен быть еще один альбом...

Я слышу щелчок, с которым Нова отпирает дверь.

Ее раскрасневшееся лицо просунуто в щель.

Она прислоняется виском к двери.

— Я не Мари. Я не организованная и не собранная. Но я и не беда.

— Знаю, что это не так.

Ее глаза покраснели, и мне хочется ударить того, кто заставил ее плакать.

— Долгое время после смерти родителей я не могла рисовать. Начинать снова было трудно.

— И что ты почувствовала, когда начала?

— Будто я дома, — она смотрит на меня не моргая, ее ресницы темные и влажные.

Я подхожу ближе и приоткрываю дверь еще на дюйм.

— Раньше баскетбол казался мне домом. Теперь уже нет.

Ее пальцы крепко сжимают дерево.

— Что ты чувствуешь?

Опасность. Я переступаю черту, о которой и не подозревал. Если выражу словами темные эмоции, бушующие в моей груди, я выпущу на волю то, что не смогу сдержать.

— Как будто тону, — говорю я. — Как будто я в нескольких секундах от того, чтобы погрузиться на дно океана, и все, что я могу сделать, — это отсрочить неизбежное.

Ее голубые глаза впиваются в мои так глубоко, что, клянусь, она видит все, что я чувствую.

Она открывает дверь.

Я должен быть на улице с товарищами по команде. Или восстанавливать свое тело. Или работать с моим агентом, чтобы осуществить сделку.

Вместо этого я захожу в ванную.

Она белая, деревянная и уютная. Я разглядываю ее зубную щетку и косметичку, стоящие на трюмо напротив зеркала. Маленькие женственные детали. У нас так мало общего, но именно ее я и искал.

— Во время игры я упал после броска, и мое колено затрещало. Я ничего не сказал тренерам. Не показал вида. Но я был на взводе из-за этого.

— Наверное, это страшно. Но игроки постоянно получают травмы. Разве это не риск, на который вы идете?

— Да, но большинство из них не так хороши, как я. От этого не так много зависит, — я опустил голову. — Еще в колледже я был в отношениях с одной девушкой и узнал, что она мне изменяет. Я запутался. Все стало плохо. И это чуть не закончило мою баскетбольную карьеру. — В ее глазах появляется сочувствие, но она позволяет мне продолжать. — Я был на дне. Я выбрался из него, но с таким же успехом мог и не выбраться. Все, ради чего я работал всю жизнь, было бы потрачено впустую.

Я сглатываю, ощущая горечь в горле. Я никогда никому не рассказывал об этом, кроме Джея, но даже он не знает подробностей.

Ее губы мягко изгибаются.

— У всех нас есть уязвимые места, Клэй. В наших телах, наших сердцах, наших душах. Вот как мы узнаем, что мы люди.

Нова не осуждает меня, не жалеет и не говорит, что я эгоист. Ее слова освобождают меня от тяжести в груди.

— Я знаю, ты думаешь, что я глупая, раз хочу быть рядом с Мари, — продолжает она. — Но моя сестра — единственный человек, которому я небезразлична.

Она подходит к окну и смотрит на улицу, словно ангел, наблюдающий за людьми внизу. Гости заполонили лужайку, маленькие цветные пятнышки ярко выделяются на фоне зеленой травы.

— Это неправда, — говорю я, подходя к ней сзади.

Нова поворачивает голову и смотрит на меня. Ее волосы задевают мою рубашку, когда она рассеянно сгибает запястье.

Я не должен хотеть милую и невинную девушку. Она последний человек, который мне нужен на моем пути.

Но прямо сейчас, да поможет мне бог, это все, чего я хочу.

— Это не так? — спрашивает она.

Я качаю головой.

Ее внимание переключается на мои губы, и я хочу целовать ее везде, где она мне позволит.

В моей груди вспыхивает чувство, которого не было долгое время.

Не искорки.

Это она.

Она у меня под кожей, в моей крови.

Ее грудь поднимается и опускается в такт ее дыхания. Платье выглядит достаточно тонким, чтобы я мог чувствовать сквозь него ее тепло. Я хочу сократить расстояние между нами до последнего дюйма и выяснить это.

Я беру ее за запястье. Мой большой палец ощупывает ее кожу, вены под ней.

Нова издает тихое шипение.

— Все еще больно? — спрашиваю я.

— Нет.

Она мягкая, у нее бледная кожа.

Я наклоняюсь, чтобы коснуться губами ее запястья.

— А сейчас?

Она вдыхает.

Желание разгорается, мерцающее пламя влечения превращается в ревущий ад. Это не то, к чему я привык, — неглубокий жар, который угасает так же быстро, как и загорается.

Мне не наплевать на нее. Настолько не плевать, что удивительно, что я еще могу о чем-то думать.

— После игры, — начинает она, — ты был мудаком.

— Ты права, — признаю я.

— В следующий раз скажи: «Нова, у меня чертовски болит колено, и я в ужасном настроении».

— Мне не понравилось видеть тебя в его майке.

Она удивленно качает головой.

— А что я должна была надеть?

Я беру ее подбородок в свои пальцы, поднимая его так, чтобы она была вынуждена смотреть мне прямо в глаза.

— Мою, — пробормотал я. — В следующий раз, когда ты наденешь майку на игру, ты, блядь, наденешь мою.

Ее глаза расширяются.

Я не могу дать ей то, что она заслуживает, потому что моя карьера на первом месте, но на секунду я представляю, что был бы тем человеком, который мог бы это сделать.

Мы стоим и смотрим друг на друга, пока во дворе внизу не раздается музыка.

— Нова! — женский голос зовет откуда-то из дома.

Нова подпрыгивает.

— Нам нужно вернуться туда.

Я хочу запереть дверь и раствориться в этой девушке.

Я хочу позволить себе представить, что есть мир, где кто-то видит меня таким, какой я есть, каким я мог бы быть, и ни то, ни другое не имеет никакого отношения к моему разбитому колену или к тому, сколько очков я набрал.

Я отступаю, чтобы пропустить ее, и она направляется к двери.

— Клэй?

То, как она произносит мое имя, вызывает у меня желание оттащить ее назад и захлопнуть за нами дверь.

— Да?

Ее губы изгибаются.

— Спасибо.

Я в полной заднице.

16

НОВА

— Это было отличное барбекю, — вздыхает Мари, опускаясь в мягкое кресло перед камином позже тем же вечером. — Как вы думаете, мэр хорошо провел время?