Нова направляется к амфитеатру, прежде чем я успеваю ответить.

Для «Кодиаков» я ценен.

Для фанатов я — фантазия.

Для Новичка и будущих ребят я — бог.

Прошло много времени с тех пор, как кто-то разговаривал со мной как с человеком.

Я натягиваю толстовку на голову на случай, если мы с кем-нибудь столкнемся, но вокруг тихо.

Она карабкается по пыльным склонам, смеясь.

Нова милая и живая. Она похожа на бегающего зверька.

Интересно, когда в последний раз я был таким живым?

— Осторожно, — предупреждаю я ее.

— Я надела кроссовки.

Я слишком долго смотрю на ее ноги.

— Это сандалии.

— Это спортивные сандалии.

— Ничего подобного.

— Ладно, полиция обуви, — она игнорирует меня и продолжает бежать вдоль рядов камней. — Здесь я чувствую себя лучше. Как будто я не в ловушке. Как будто я могу быть именно тем, кем хочу.

Я следую за ней, мои широкие шаги без труда поспевают за ней.

— Кем?

— Тем, кто может позаботиться о себе сам, а не требует, чтобы сестра делала это за меня.

Я думаю о своей сестре, о том, как, когда она попала в больницу, будучи подростком. Тогда я еще глубже погрузился в свой баскетбол, не в силах справиться с тем, чего не мог контролировать.

— На самом деле дело даже не во мне. Больше всего ей нравится во мне мой жених.

Каждый мускул во мне напрягся.

— Я думал, ты сказала, что не помолвлена.

— Нет. Да, — поправляет она.

Я прыгаю вперед, преграждая ей путь.

— Как, черт возьми, ты можешь не знать, помолвлена ли ты?

Многие думают, что спортсмены любят изменять, но я не такой. Даже сама мысль об этом заставляет меня сгорать.

Я сказал Джею, что не хочу отвлекаться, но мне неприятно думать, что она может принадлежать кому-то другому и на нее можно смотреть только краем глаза.

Чтобы написать на ней свой номер.

Гадать, что в ней такого, что заставляет воздух меняться, когда она рядом.

Нова пожимает плечами, выглядя меньше и моложе, чем раньше.

— Он ушел, не попрощавшись. Но формально у меня не было возможности вернуть ему кольцо, так что...

Мой гнев переключается на того, кто причинил ей боль.

— Он мудак.

Она обхватывает себя руками, ветерок развевает ее волосы.

— Может, это я дура. Он был успешным и независимым. Говорил правильные вещи. Он нравился Мари.

— Ты не дура.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю.

Ее губы изгибаются в темноте. Ее дыхание ровное и спокойное.

— Мои родители говорили, что у меня самый плохой вкус на парней. Но они погибли в авиакатастрофе три года назад.

Она говорит об этом так, словно рассказывает о погоде или своем любимом цвете.

Нова протискивается мимо меня, чтобы снова начать подниматься по рядам кресел.

Меня беспокоит, что у нее никого нет. Ни родителей, ни парня, только сестра, с которой у нее натянутые отношения.

Но это не значит, что она твоя.

В дюжине ярдов впереди она поскальзывается, и ее руки останавливают падение. Я слышу ее резкий вдох и заминку, которая говорит о том, что ей больно.

Черт.

Я быстро взбираюсь по камням между нами, затем сажусь на землю рядом с ней. Я задираю ее рукав, чтобы ощупать пальцами запястье, каждый сустав и сухожилие. Ничего особенного, но когда я нажимаю сильнее, у нее вырывается тихий стон.

— Мне жаль, — бормочу я, неуверенный, имею ли я в виду, что причинил боль ей или всех остальных, кто это сделал. — Приложи лед, когда вернешься домой, если не хочешь, чтобы к утру она опухла.

— Спасибо, — Нова откидывается назад, пока ее спина не касается земли, прижимая руку к груди.

Я запоминаю каждую линию ее силуэта, ощущение ее легкого дыхания на моей коже.

— Держу пари, ты никогда не зацикливаешься на собственных мыслях, — говорит она. — Никогда не задаешься вопросами. Девушки, наверное, продали бы свою левую грудь, чтобы встречаться с тобой.

— Отстой, потому что левая — моя любимая.

Ее смех теплый и яркий.

Не помню, когда я в последний раз так много с кем-то разговаривал. О чем-то реальном во всяком случае.

— Они хотят меня из-за своих ожиданий, — говорю я себе. — У них есть какое-то представление о том, каково быть со мной или как это будет, если их увидят со мной. Им на меня насрать.

— У тебя, должно быть, были настоящие отношения? — спрашивает она.

— Я полгода в разъездах. Отношения не вписываются в мой образ жизни.

— Держу пари, подходящая девушка из кожи вон лезла бы, чтобы соответствовать твоему образу жизни. Она бы знала твои предпочтения и то, любишь ли ты арахисовое масло с начинкой или с цельными орешками.

Мои губы подергиваются в темноте.

— Этого нет в моей официальной биографии.

На этот раз ее смех звучит ниже, поглаживая меня по позвоночнику.

— Я люблю арахисовое масло с цельными орешками. Теперь ты знаешь то, чего не знают они.

Ее улыбка расширяется, и мне хочется ее запомнить.

— Тебе нравится быть знаменитым, но еще больше тебе нравится быть невидимым. Вот почему в самолете ты не сказал мне, кто ты.

Я не уверен, как отношусь к тому, что она меня анализирует. Пока что я не обращаю на это внимания.

— Когда люди знают кто ты, они ожидают от тебя многого. Было приятно встретить кого-то, кто ничего не ожидал.

Она переводит взгляд на меня.

— Чего ты хочешь?

— Быть лучшим. Как Джордан или Коби, — я часто говорил об этом публично.

Моя семья отказалась от многого, чтобы помочь мне стать таким. Родители приходили на все мои игры, даже если это отдаляло нас от сестры.

— Правда?

— Я был на верном пути. Все звезды. Все лиги. Мои показатели соответствовали только трем парням в истории, и все они были СЦИ⁵. Но я не выиграл чемпионат. Мне еще предстоит взобраться на вершину, — я сгибаю колено. — Попал сюда по обмену, думал, что у нас будет шанс пройти весь путь. Потом я порвал связки. Все рухнуло. Операция в прошлом году. Месяцы реабилитации.

Теперь все, что осталось, это вопросы. На которые я уверенно отвечаю публично, но не могу перестать задавать их себе наедине.

— Но теперь тебе лучше. Ты можешь помочь Денверу победить, — настаивает она.

Именно это я и говорю всем.

Я не скажу ей о своих планах уехать. Она расскажет Харлану, а предупредить его сейчас — значит создать проблемы. Ничего страшного, если он подумает, что я недоволен. Но я не хочу, чтобы он знал, что мы активно ищем выход, пока агент не нашел подходящего покупателя. Он может попытаться перевезти меня туда, куда я не хочу, или, что еще хуже, попытаться удержать меня здесь, чтобы доказать свою правоту.

Шорох заставляет нас обоих вскочить.

— Что это? — спрашивает она.

— Пумы. Или медведи. Ну, знаешь, те злобные животные, которых ты хотела вытатуировать на себе.

Это шутка, но теперь она кажется не такой уж и смешной.

Она дрожит.

Я обхватываю ее рукой, прикрывая ее тело своим.

Мы встали рядом. Контакта кожа к коже нет, но я чувствую ее тепло сквозь нашу одежду.

— Уверена, они просто защищают своих, — шепчет она.

Я тоже.

Я крепче прижимаюсь к ней.

Я напрягаю уши, чтобы услышать что-нибудь вдалеке, но в основном сосредотачиваюсь на ней.

Ее запах. Ее сердцебиение. Ее ощущение в моих объятиях. Я проглатываю стон, когда она прижимается ко мне.

Ее рука касается моего пресса там, где задралась рубашка. Напряжение, которое я чувствую, усиливается до боли.

— Нова.

Она наклоняет голову в темноте, и это единственный признак того, что она меня услышала.

— Как ты узнала, что твой жених бросил тебя?

— Записка в почтовом ящике в тот же день, что и приглашение на свадьбу Мари, — ее обычно веселый голос стал мягким и задумчивым. — Он сказал, что наша жизнь — не то, чего он хочет, что я — не то, что ему нужно. Позже я узнала, что он забрал наши совместные сбережения и обокрал компанию, в которой мы оба работали. Меня отстранили от работы на время расследования.