Хоть и поздно легли, но выспался. Мне постелили на полу прямо в кухне, я сам попросил. Квартира у семьи Курочкиных хоть и была отдельной, но все же маленькой, однокомнатной. Петя еще вчера вечером пояснил, что квартира досталась от матери, которая была до самой смерти каким-то крупным партийным работником. Разбудили меня только в двенадцать часов, сделал это лично Петро.

– Вставай, соня! – Я открыл глаза и посмотрел на друга. Тот сиял от счастья и радости.

– Ты чего такой счастливый, как три рубля нашел? – буркнул я. Ага, я почти всегда бурчу по утрам, такая уж натура, но я абсолютно не злюсь, просто сам факт брюзжания нравится. Да знаю, знаю, что это многих бесит, но это привычка, еще с юности.

– Я отпросился на сегодня и завтра. До обеда все дела подчистил, что срочными были. У нас впереди два выходных дня. Чего хочешь делать?

Я встал с матраса, что постелили мне ночью супруги, и направился в туалет. Уже пройдя мимо Пети, я буркнул:

– В туалет схожу, можно? – и обернулся к другу. Тот не спускал глаз с моей спины и молча хлопал глазами.

– Я думал, что знаю все твои шрамы. Этих, – он указал на спину и руку, – я не помню.

– А, не бери в голову. Одним больше, одним меньше…

– Сань, это ж не об ветки в тайге… – тихо сказал Петя и тут же добавил: – Рассказывай! – Хоть тон у него и был приказной, я отмахнулся.

– Дай отлить, а? – Не дожидаясь ответа, я прошел в туалет и сделал свои дела. Затем неспешно умылся, придя в чувство.

Аленки дома не было, видимо, гуляет с дочкой. Усевшись вновь на кухне и осадив Петю уже своим приказным тоном, начал рассказ.

– Даже спрашивать тебя не буду, сдашь ты меня или нет, просто если ты это сделаешь, то меня просто посадят, а то и шлепнут.

– Сань, да мне по хрену, ты же знаешь! Служба службой, но ты мне дороже!

– Подслушать не могут?

– Мы же не в коммуналке! – успокаивающим тоном произнес Петя.

– Петь, я лечился, глаза почти не видели, даже после госпиталя в Москве. Там мне док один глаз немного вправил, но вот второй…

– Сань… – с упреком в голосе сказал друг.

– Петь, с сорок третьего я в Америке жил. Только приехал.

– Ни х… себе! – обалдел Петруха.

– Ага, только сильно не кричи. Там нашел хорошего врача, тот меня и залатал. Конечно, стопроцентного зрения нет, даже сейчас, но видеть я стал хорошо, а главное, ушли головные боли, что были сразу после ранения.

– А рука? Спина?

– Ох, длинная это история…

– Мы никуда не спешим!

Я начал рассказ, от которого у друга глаза лезли на лоб, и он постоянно меня перебивал.

– Как это в полицию поступил? Как на войну забрали? Какие острова? Какие японцы? – он завалил меня вопросами, на которые я последовательно отвечал. Чувствовал я себя в конце разговора как после допроса.

– Одуреть можно! Уехать из страны лечиться к буржуям, там на войну вернуться… Ты точно сумасшедший! Хотя я это и в Сталинграде замечал, когда ты один на фрицев ходил. А еще я замечал, что ты очень много знаешь! – Настоящий следак.

– Так, Петро, или ты убираешь «следователя», или я уйду на хрен! – строго оборвал я друга.

– Ладно-ладно, извини. Так как сейчас рука-то?

– Да как и у тебя! – я показал не сгибающиеся полностью два пальца, а затем, согнув руку в локте, указал и на то, как работает рука в целом. У Пети была почти та же проблема.

– Если бы кто другой рассказал, хрен бы я поверил, – заключил Петруха, – не вздумай только кому рассказать, сядешь наверняка!

– Тебе рассказал, – подмигнул я ему, – сяду?

– Дурак ты, старшина! – подвел итог Петя.

– Нет, – покачал я головой, – я офицер специального, противотеррористического отряда. Если на звания переводить, то примерно старлей, как и ты. Я там, в отделе этом, еще и за главного инструктора.

– Так же, снайпером? Глаза-то позволяют?

– Да нормально все.

– Я тогда чуть дольше в части задержался, только через неделю отправили, так слышал, что тебя к награде Нечаев представлял, не знаю, утвердили или нет. Но когда придут новые документы, то, думаю, узнаем. Я сегодня запросы сделал, побегать пришлось, скоро все бумаги будут у тебя на руках. Только нужно сфотографироваться.

– Нужно, значит, нужно, – пожал я плечами. – Чего делать будем?

– Пойдем гулять, я тебе город покажу? – Ага, а может, я тебе его покажу? Точнее, расскажу, что будет здесь лет через сорок-пятьдесят? Смеялся я в душе, конечно, но гулять согласился.

– Идем, конечно, заодно и поговорим… – произнес я так загадочно, что Петруха вперился в меня своим ментовским взглядом с еще большей силой.

– Ты мне что-то хочешь рассказать? Я имею в виду то, что ты мне не стал говорить там, на фронте, а ведь хотел, я по глазам видел!

– Да, не буду скрывать, очень хотел. Петь, ты помнишь мою историю о появлении в составе группы окруженцев?

– Ну… – Петя как-то напрягся.

– Расслабься, не засланным я был, успокойся, – похлопал я друга по плечу. – Тут другая история…

– Пойдем на лавочку, – мы уже вышли из дома и Петя указал мне в сторону набережной.

– Идем, – кивнул я.

Усевшись на лавочку, надо же, а ведь они здесь простоят как минимум лет сорок, только доски менять будут, сами-то лавочки литые, из чугуна, мы продолжили наш разговор. Я не знал, как начать, с чего, поэтому ляпнул то, что показалось на тот момент подходящим.

– Хорошие лавочки.

– Да, красивые. Их еще при царе установили, так и стоят. – Вот, друг сам мне помог.

– Ага, еще лет сорок точно простоят, – улыбнулся я.

– Ну, а почему бы и нет, наверняка простоят, – Петя не «въехал» в мою «игру» и просто поддакивал.

– Вот именно, Петь, что не наверняка, а точно простоят, – меня смешил этот разговор. Два человека, крепко подружившиеся на фронте и не видевшиеся очень давно, сидят и разговаривают о лавочках.

– Да нехай себе стоят, о чем ты вообще? – и тут что-то блеснуло в глазах у друга. – О лавочках это для начала, да?

– Помнишь, как тебя интересовало то, когда кончится война?

– Да я бы по-другому сказал, – скривился друг, – помню, как ты, довольно равнодушно так, сказал мне как-то, ранили тебя тогда в очередной раз, что воевать еще больше двух лет. Я тебя тогда подловил, ты разгорячен был после боя, наверное, не заметил, как сказал…

– Что именно?

– Что война кончится в мае, причем и год угадал.

– Ага, и это тоже.

– Сань, говори, я ж сейчас весь изведусь. Как, откуда ты столько знаешь? Или знал? – А я вдруг решил шутить дальше, испытывая терпение друга.

– Мологжане бывшие не достают? – В Рыбинске перед самой войной город Мологу затопили, устроив Рыбинское водохранилище. Так вот те бывшие жители города даже через пятьдесят лет все ноют и ноют.

– Чего? – явно сбился с мысли Петя.

– Чего, ты глухим, что ли, стал? – смеясь уже не скрывая, спросил в свою очередь я.

– Это ты сейчас о чем? – членораздельно, чуть ли не по слогам произнес Петр.

– Не бери в голову, просто ляпнул. Скажи мне, дружище, как тебе рассказать то, что я хочу?

– Ни фига ты вопросики подкидываешь! А я почем знаю? Говори уж как-нибудь, надоело твои загадки решать! – едва не матерясь, выпалил Петр.

– Просто, если я рубану тебе все вот так, в лоб, ты просто охренеешь и убежишь, да еще и «скорую» мне вызовешь. А я в дурдом не собираюсь.

– Сань, ну не томи, обещаю, дослушаю до конца!

– Петь, ты здесь родился? – заглянул я в глаза друга.

– Да, я ж рассказывал, – машинально кивнул он.

– Я тоже…

– Ты же не помнил ничего о себе, контузия. Что, и голову вылечил… – тут Петя и споткнулся.

– Ага, понял, наконец, куда клоню?

– Ты ничего не рассказывал, постоянно отмахивался от всех…

– А историю с наградами напомнить?

– Ты не хотел, чтобы тебя награждали! – он четко вспомнил то, что я и хотел от него услышать.

– Ты не думал, почему?

– Ну, ты же объяснял, что удача отвернется, сглаза боялся, хоть мне и смешно было такое слышать.