Мне повезло, все-таки я возвращался к друзьям. Я так соскучился по всем парням, что хотелось бежать в Сталинград не останавливаясь. Конечно, я прекрасно понимал, что меня ждет там, на фронте, тем более последнее ранение заставило меня несколько по-другому взглянуть на войну. Война это очень тяжелая работа, кто бы что ни говорил. Как в ноябре мы долбили мерзлую землю, создавая траншеи, углубляли уже отрытые, строили укрепления. Чуть позже мы наловчились здорово «рыхлить» землю, чтобы легче было копать мерзлый грунт, а вначале только лопаты да ломы. Не помню уже, кто первый предложил идею, но опробовав, всем понравилось, и мы приняли такой способ на вооружение. А способ, как это ни смешно, нам подсказали фрицы своими регулярными артобстрелами. Заметив, что там, где лопнул снаряд или бомба, да даже простая мина, выпущенная из миномета, земля мягкая, мы взяли пару толовых шашек и, выкопав небольшую лунку, заложили заряды. После того как рассеялся дым и улеглись наконец падающие с неба комья земли, мы радостно принимались за дело. После взрывчатки копать было на порядок веселей. Один раз только кто-то из нашей роты решил схалтурить, ускорить процесс. Заложил заряд на глубину штыка лопаты, да еще и шашку взял, не одну, а целых четыре. Знаете, что было, когда она рванула? А ни хрена не было, нам потом пришлось воронку, почти три метра в диаметре и в метр глубиной, дружно засыпать. Четыре шашки сделали на месте подрыва огромную яму, которая мало подходила на роль траншеи. Сюда теперь и танк можно было бы засунуть, не то что пехтуру.

Снег кружился в небе, удивительно, сегодня выдался такой обалденный денек, даже жаль, что эшелон уже через час. Ветра нет совсем, облака хоть и низкие, но вокруг так светло от падающего снега. Здесь, в Куйбышеве, сегодня всего градусов пятнадцать мороза, при полном отсутствии ветра это даже тепло. Вон, бойцы на вокзале даже уши на шапках сверху завязали, не мерзнут, хотя и несколько часов на улице стоят.

Выписали меня вполне себе здоровым. Хромота никуда не делась, но главное, боли-то давно нет, ни в груди, ни в ноге. Старые ранения вообще забылись. На руке у меня большой, сантиметров на двенадцать шрам, если бы не кривые края раны, может, вообще бы смотрелась обыденно.

В теплушке было довольно тесно. На фронт двигались полные вагоны. Глядя по сторонам, представлял, сколько из этих молодых парней доживет до своего второго боя. Да, именно до второго боя, о победе, как я уже говорил, пока никто даже мечтать не может. А бойцов и правда набрали совсем молоденьких. Сейчас едут те, кто в начале войны был по возрасту неподходящим. Тем, кому было шестнадцать, а иногда и пятнадцать лет, ехали сейчас вместе со мной. Впервые ощутил себя неловко, когда у меня попросили закурить.

– Отец, табачку не найдется? – Я даже завис. Какой в дупу отец?

– Слышь, боец, ты меня моложе лет на семь, какой я нафиг тебе папаша? – усмехнулся я, когда пришел в себя.

– Извини, думал, тебе больше, воевал уже? – Парнишка «зеленый» совсем, светлый ежик коротких волос виднелся из-под шапки. Ах, черт возьми, совсем забыл. Я же в госпитале усы отрастил, небольшие, уж очень мне не хотелось бриться, лень все как-то было. Надо по приезду на фронт скосить их к бениной маме.

– Немного, месяц примерно, до этого на переформировании отдыхал, когда из окружения вышел. А так, с января сорок второго. – Да, мой донор, в чье тело я вселился, воевал именно с января, год уже получается.

– Это немало, мы вон всякого наслушались, пока на сборном были. Раненые попадались, так все пугали, что жить нам осталось два понедельника, – парнишка даже сник.

– Дураки были те раненые, – махнув рукой, говорю я и протягиваю руку: – Сержант, Александр Иванов. – А если честно, то им и до одного понедельника еще дожить надо.

– Андрей, Вяземский, – отвечает парнишка и пожимает мою ладонь.

Протягиваю кисет.

– Держи, там еще есть немного, куда направляетесь?

– Не знаем, погрузили и вперед, а куда…

– Ясно, ну если со мной выгрузят, значит, узнаешь сразу, куда вас.

– А вы знаете, куда вам нужно прибыть? – удивился Андрей. Кстати, когда я озвучил звание, парень подтянулся и стал обращаться на вы.

– Конечно, я в свою часть напросился, у меня там друзья и… должок к фрицам остался, – задумчиво произнес я.

– Хорошо вам, а мы вот в неизвестность едем.

– Иногда это даже хорошо.

– Да лучше бы уж знать, а вам можно говорить, куда направляетесь вы? – парень чуть смутился.

– Да вроде не запрещал никто, в Сталинград еду.

– Вы были в Сталинграде??? – вытаращил на меня глаза будущий боец Красной Армии.

– Да был, был. Не кричи так. – Парень и правда добавил громкости голосу.

– А как там? Как удалось устоять, пока фрицы наступали? – вопросы посыпались со всех сторон. Своим возгласом Андрей привлек и других парней, что были ближе всего.

– Ребятки, ну как-как, тяжело, но выстояли. Или вы думаете, что я вам буду рассказывать, как я танки десятками сжигал?

– Извините, товарищ сержант, просто мы еще не встречались с теми, кто был там! – парни все потупили взоры и виновато отвели глаза.

– Ладно вам. Нечего особо рассказывать-то, бойцы. Дрались, как и везде. Нельзя сказать, что на войне где-то легче, а где-то тяжелей. На войне вообще нелегко, просто бои в городских развалинах обладают своими нюансами. Хотя, как и сказал, везде тяжело.

– Вы ведь с госпиталя, товарищ сержант? – спросил еще один солдатик.

– Верно. Возвращаюсь вот, – кивнул я.

– А ранение тяжелое? – это опять Вяземский.

– Осколочное в грудь, да ногу навылет пулей снайпер прострелил.

– Ничего себе, как же вы выбрались-то? – парням интересно, широко открытыми глазами уставились на меня. Рассказываю, а что еще делать-то в дороге.

– Повезло вам, товарищ сержант, – мрачно заключает один из новобранцев, – у меня старший брат в сорок первом погиб. Раненый в лесу лежал, тащить некому было, выжил один парень, что с ним был, у того раны легче были, наших дождался, а брат от потери крови умер.

– Всяко бывает, боец, война… – многозначительно киваю головой.

Какое-то время ехали молча, я даже вздремнул чуток, укачало. Так-то я в госпитале прекрасно отоспался и отдохнул, теперь легче будет, чем тогда, когда мы из окружения вышли едва живые от голода. Питание в госпитале, конечно, не ресторан, но когда почти все время лежишь не двигаясь, то и есть-то почти не хочется. Колеса мерно стучат под вагонами, глотая метр за метром, эх, вот бы фрицы так же быстро отступали…

На станцию, где мы с попутчиками сошли, ага, они сюда же, мы прибыли ночью. Разгрузились, я так сразу направился искать попутку до Красной Слободы, чтобы попасть на переправу. Найти удалось довольно легко. Сначала водитель, пожилой старшина, отбрил меня одним словом: «Не положено», но узнав, что у меня предписание на руках, сменил гнев на милость. Когда залезал в кузов, а кабина у водилы была занята, чуток струхнул, в кузове плотными штабелями были уложены снарядные ящики. Найдя небольшую щелку, устроился и, закутавшись поплотнее в шинель, ватника мне не дали, втянул голову в плечи. Уснуть, естественно, не получалось, трясет изрядно, но доехал спокойно. Налетов не было, что удивительно, под утро даже наши самолеты увидел, да много-то как, сразу девять штук насчитал. «Илы» пошли на штурмовку в сопровождении истребителей. На Сталинград, наверное, куда тут еще-то. Вывалившись из кузова возле расположения одной из частей, готовившихся к переброске в город, заторопился в поиске кого-нибудь из командиров. Издали приметив одного майора, направился прямиком к нему.

– Здравия желаю, товарищ майор, – произнес я, привлекая внимание, – сержант Иванов, сорок второй гвардейский полк, – я предъявил майору документы, вместе с предписанием.

– Чего хотел, сержант? На тот берег? – возвращая мне документы, поинтересовался майор.

– Если возможно…

– Давай, скоро отправляемся. Будь поблизости.