— Отличная машина, — с неподдельным восхищением сказал командующий эскадрой, он же председатель приемочной комиссии. — Значит, нам теперь вражеская авиация не страшна?

— Вы слишком многого хотите от моей техники, — протирая пот со лба, Михаил встал из-за пульта. — Локатор только обнаруживает бомбардировщики противника, но сбивать их не умеет. На то у вас есть зенитки.

— Собьем, — заверил его командующий. — Вот по весне лед потрескается, выведем крейсер на ходовые испытания — снова позовем вас в гости. Покажете, как ваш прибор морские цели ищет?

— За горизонтом достанем, — похвастался Михаил. — Хватит у ваших пушек дальнобойности на семьдесят километров?

Моряки признали, что четыреста кабельтовых — это далековато даже для линкора. Легкие крейсера были вооружены стовосьмидесятимиллиметровыми пушками, стрелявшими на вдвое меньшую дальность.

Когда они спустились по трапу на причал, командующий пригласил столичных инженеров в штаб — отметить удачное завершение испытаний. Народ бурно возрадовался, и Каростину, хоть он и ссылался на неотложные дела, пришлось отправиться к богато оформленному банкетному столу и принять все положенные тосты. Гулянка грозила затянуться. «Придется отложить личную жизнь на завтра, — печально подумал Михаил. — Ничего, два дня остаются совершенно свободные, ни на секунду от Ларисы не отойду».

Однако в разгар веселья появился капитан из особого отдела флота, сообщивший, что принес срочную телефонограмму на имя товарища Каростина Михаила Никаноровича. Конструктор прочитал текст и потихоньку начал трезветь: директор СКВ приказывал ему сдать все дела заместителю и немедленно возвращаться в Москву для выполнения особо важного правительственного задания.

— Вот два билета на ночной поезд, — сказал особист, — Отправление через четыре часа. Так что успеете спокойно добраться в гостиницу, собрать вещички.

— А почему два билета? — удивился Михаил.

— Чтобы в купе у вас не было попутчиков, — объяснил предусмотрительный контрразведчик. — Вагон международный, все купе — двухместные.

Тут до Михаила наконец дошло, что происходит. Пошатываясь, он поднялся и сказал:

— Едем! — Потом добавил: — Борис Исаакович, принимайте руководство. Сами подпишете акт испытаний…

Уже в машине он заявил, что должен заехать к знакомым, с которыми не успел повидаться. Капитан кивнул и пошутил: дескать, в нашем деле нет ничего невозможного.

— Я вот подумал: может, вам в поезд охрану подсадить? — проговорил он озабоченно. — Мало ли что…

— Не беспокойтесь, я вооружен, — отмахнулся Каростин. — Мне по должности положено.

— Ну, как знаете, — флотский контрразведчик не скрывал неодобрения. — Поехали.

В гостиничном номере он быстро покидал в чемодан немногочисленные пожитки, оставил дежурной ключ и, на ходу застегивая пальто, спустился к машине. Снег сыпал с неба крупными хлопьями, но шофер бесстрашно давил на газ. Они промчались по Литейному проспекту, свернули на Лиговский, проехали вдоль набережной Обводного канала. Потом автомобиль запетлял по малым улочкам и наконец остановился в глубине 2-го Гангутского переулка возле дома дореволюционной постройки. Вскоре после Гражданской войны это четырехэтажное здание было передано Академии наук, и тогда же в квартиру номер двадцать три вселилась семья астронома Романа Недужко. Впрочем, прошлой зимой профессор, давний приятель Михаила Каростина, поневоле сменил прописку…

— Я пробуду в гостях часика полтора, — сказал конструктор. — Вряд ли вам стоит ждать на морозе. Поезжайте, я сам доберусь до вокзала.

— Мне поручено обеспечить вашу безопасность, — капитан был непреклонен. — Мы подождем.

Пожав плечами, Михаил вошел в подъезд и вверх по лестнице, раздумывая о превратности судьбы, у Романа Григорьевича была прекрасная семья, работа, всемирная известность и все остальное, что нужно человеку его возраста. А потом — арест по безумное обвинению, немыслимый приговор, и верная супруга написала в партком отказ от бывшего мужа предателя. Михаил знал, что Лариса продолжает любить отца, да и Аглая Семеновна не по доброй воле подписала ту бумагу, а потому, что заботилась о будущем единственной дочери. Но вот так сложилось, и остался пятидесятилетний профессор один на белом свете…

От этих крамольных мыслей его отвлекли грянувшие с верхней площадки звуки — сначала грохочущий стук, словно кто-то в дверь колотил, а затем свирепый выкрик:

— Открывайте, НКВД!

Михаил как раз проходил мимо двадцатой квартиры услышал испуганный голос из-за двери: «Господи, пришли!» Лязгнул засов, в соседней квартире зазвенев цепочка. Жильцы, не забывшие частых арестов прошлого, особенно позапрошлого годов, спешили затаиться. Каростин тоже засомневался: стоит ли подниматься дальше, он успел подумать, что оперативники разговаривают с заметным акцентом — эстонцы, наверное, или латыши вдруг Михаил сообразил, ЗА КЕМ там «пришли».

Двадцать четвертая пустовала, поскольку академик Борисов перебрался в столицу, а профессор Рыжов из партшколы кого хочешь за решетку отправит. Так что методом исчисления выходило, что незваные гости повторно наведались к семейству Недужко…

Осторожно ступая, он преодолел еще дюжину ступенек и увидел, как двое в армейских полушубках лягают сапогами дверь двадцать третьей квартиры. Они не видели стоявшего у них за спиной Каростина, а он не без удивления обратил внимание, что один из энкавэдэшников перерезал финкой телефонный шнур. Зачем это нужно — чтобы жильцы не смогли никуда позвонить? Подобные мелочи не должны были тревожить чекистов… «А где же понятые?» — подумал вдруг конструктор. Сквозь хмельной туман сверкнуло озарение: это не НКВД, а бандиты — пришли грабить оставшуюся без мужского глаза квартиру.

Выхватив из кобуры ТТ, он передернул затвор, одним махом взлетел на лестничную площадку четвертого этажа и рявкнул:

— Руки вверх, стать лицом к стене!

Явно не торопясь выполнять его команду, оба псевдочекиста резко обернулись, со свирепым видом разглядывая нежелательного свидетеля. Убедившись, что противник одинок и к тому же не совсем твердо держится на ногах, бандиты заметно успокоились. Тот, что постарше, произнес на немецком языке короткий приказ, из которого Михаил понял, что вооруженного финкой громилу зовут Фрицем.

Презрительно ухмыляясь, Фриц сделал шаг вперед, отводя руку с ножом. Его рыжая шкиперская бородка, совершенно невозможная для сотрудника компетентных органов, окончательно убедила конструктора, что в квартиру Недужко ломились преступники.

Прошипев: «Руссише швайн!» — Фриц метнул вперед кулак, сжимавший финку.

Каростин машинально отшатнулся и дважды нажал спуск. С огнестрельным оружием отношения у Михаила сложились точь-в-точь как с женщинами — горячая любовь без взаимности. Другими словами, стрелял он неважно. К счастью для него, на таком расстоянии промахнуться было невозможно. Выпущенные в упор пули навылет прошили Фрица, и тот отлетел назад, отброшенный сдвоенным ударом. Лезвие ножа промелькнуло в районе каростинской груди, распоров оттопыренный борт пальто.

Сообразив, что этот налетчик уже не очень опасен, Михаил направил пистолет на второго противника. Старший из грабителей как раз засунул руку под полушубок, однако, увидев наведенный на него ствол ТТ, он благоразумно отказался от своего опрометчивого намерения и пропищал. Впрочем, не слишком высоко.

— Ви есть хулиган, — возмущенно пропищал старший, — сорвал важный операция. Вас будет судить трибунал, тшерт подери!

Михаил успел протрезветь и вдруг с ужасом подумал — вдруг эти двое на самом деле ОТТУДА… Пристрелить оперативного работника при исполнении служебных обязанностей — за такие выходки действительно светило особое совещание. Хотя Михаил обладал — в силу второй, литературной, профессии — богатым и очень ярким воображением, представить все тяжкие последствия сегодняшнего происшествия ему не удалось.

События развивались стремительно: на лестнице слышался топот — это спешили привлеченные звуками выстрелов капитан-особист и водитель машины.