Когда под утро пришел в свой участок и увидел портрет Бекешева, сразу же понял, кого он повстре чал на центральной площади. Но будучи старым, умным и уставшим, не стал никому рассказывать об этой встрече.

Через двадцать минут Дмитрий вышел на привокзальную площадь, бросив машину за три квартала. Сразу же направился к зданию вокзала, нигде не задерживаясь, ни к кому не обращаясь с вопросом, как пройти к кассе. Вел себя так, будто знает это место не хуже местных. Кассу увидел сразу. Рядом с окошечком кассира заметил плакат и узнал себя в форме обер-лейтенанта — напрасно он имитировал ограбление. Не стал оглядываться — незачем было. Оглядываешься — привлекаешь внимание. Часто оборачиваешься — вызываешь подозрение. Он уже видел патруль у входа на перрон. Трое: офицер и два солдата. Бекешев, наблюдая их отражение в стекле кассы, увидел, что патрульные не интересуются гражданскими, и решил идти мимо них. В кассе не было проблем. Бекешев взял самый дорогой билет. Денег осталось совсем немного, и он пожалел, что не пополнил свои запасы за счет накоплений Ганса. Дмитрию хотелось спать, и он рассчитывал, что в хорошем вагоне ему удастся выспаться.

Спокойно прошел мимо патруля, который не обратил никакого внимания на сутуловатого безусого молодого человека с сумкой через плечо. Перронный контролер тоже без задержек пропустил Бекешева, предъявившего билет.

В купе его ждало разочарование. Не было полок, к которым он привык в России. Сиденья мягкие, просторные, но не рассчитаны на долгое путешествие. Спать придется полулежа. За пять минут до отхода в купе, где он был единственным пассажиром, вошла молодая женщина. Проводник принес ее сумки. Положив их на полки, он быстро разобрал диван, превратив его в кровать. Об этом новшестве немецких вагонов Бекешев не подозревал. Внимательно наблюдал за действиями проводника и отрицательно покачал головой, когда тот предложил ему сделать то же самое. Он разберется, а на чай давать, как сделала эта женщина, ему не хочется, потому что денег почти не осталось. Во всяком случае, купе сразу превратилось в двухкроватную спальню. Как только все было разложено, поезд, как и положено, тронулся незаметно. Бекешев увидел проплывающие мимо вагоны и понял, что уже едет в Бреслау.

— Давайте познакомимся, попутчик. Меня зовут Матильда, — услышал он мягкий женский голос.

— Вернер, — тут же ответил он, уже привыкший к документам обер-лейтенанта.

Рассмотрел попутчицу. Ей было меньше тридцати. Остроносая, как многие немки, полноватая, с серыми слегка навыкате глазами. Зеленое платье с длинными рукавами было закрытым, на грудь спускалась цепоч ка с медальоном. Пепельные волосы зачесаны вверх, открывая маленькие ушки с простенькими серьгами. Женщина тоже неназойливо разглядывала его. Видимо, осталась удовлетворена осмотром, ибо приветливо улыбнулась и спросила:

— Куда путь держите?

— В Бреслау, — не соврал Бекешев. — А вы?

— Туда же. К мужу. Он там в госпитале-

Дмитрии понятливо покивал и задал вопрос, который в таких случаях задают:

— Надеюсь, не сильно ранен?

— Мне написали о нем. Не сказали, что и как… Беспокоюсь я. Почему не сам написал?

— Ну… Может, в руку его ранили. Потому и писать не может, — сказал Бекешев и сам удивился: зачем утешает? Он-то понимал, что если в руку, то об этом бы сразу написали, чтобы не было лишнего беспокойства. Наверняка что-то серьезное. Стало жалко на миг и эту Матильду, и ее мужа. Только на миг. Потом он понял, что на самом деле ему все равно. Сейчас по всей Европе таких историй не счесть. Никакого сердца не хватит, если сокрушаться над каждой.

— Не утешайте, — резковато сказала женщина. — Вы сами понимаете, что это не так. Вы ведь были на фронте?

— С чего это вы решили?

— По глазам. У тех, кто там был недавно, взгляд другой. Фронтовики долго отходят от передовой.

Я это заметила по своему мужу, когда он в отпуск приезжал, и по его друзьям, которые передавали мне приветы от него.

— Это, извините, фантазии, — махнул рукой Дмитрий. — Я уже давно не был на фронте. Тоже лежал в госпитале. Вот возвращаюсь в часть…

— В гражданском?

— Как видите. Слегка вырос из этой одежды. Но у меня форма с собой. Успею еще походить в кителе.

Тень промелькнула по лицу Матильды, и Дмитрий понял, что в чем-то ошибся. Но она задала следующий вопрос тем же доброжелательным тоном:

— А что делали в этом городке, если это не военная тайна?

— А-а… — растерялся было Бекешев и вернулся к своей легенде: — Здесь у меня невеста была. Приехал навестить. А она не дождалась и даже не написала, что вышла замуж. Письма получал, как будто ничего не изменилось. Вот приехал, сгорая от любви, а…

— От любви? От голода… Скажите лучше, от желания трахнуть ее, — Матильда вдруг рассмеялась и подмигнула ему.

Дмитрий понял, что женщина сознательно сменила тон разговора и, перейдя на вульгарности, тем самым как бы предложила закончить игру и перейти к делу. У нее такой же муж в Бреслау, как у него бывшая невеста в этом городишке.

Схема составилась очень легко. Проводник поместил эту женщину к нему в купе, хотя вагон был практически пуст. Они компаньоны. Ну что ж, он готов подыграть.

— Вы правы, — Дмитрий ухмыльнулся. Но подмигивать не стал — не любил. — Но разве я не заслужил права на секс?

— Имеете. Только знаете что? Если хотите, чтобы нам не мешали… разговаривать, пойдите к проводнику и дайте ему марок тридцать. Никого не будет до Бреслау.

Бекешев так и сделал. Проводник не удивился. Он принял деньги как должное и только кивнул понимающе. Тридцать марок были его долей в ее деле. Купе никто не мог занять — оно было двухместным. Но никто из многочисленных попутчиков Матильды за эти годы не отказывался еще заплатить проводнику, который при посадке сообщал дорожной бабочке, где расположился одинокий мужчина. Мужчины платили проводнику — за спокойствие. В таком вагоне не было места мелкому люду. Женщина предпочла бы мужчину постарше, но сейчас и выбора не было. Сообщники не подозревали, что у Дмитрия почти не осталось денег. Только на раз перекусить.

Когда Дмитрий, не постучавшись, вошел, Матильда уже сняла платье и надела халатик. Свет был выключен, и только ночник слабо освещал ее фигуру. Женщина лежала на кровати, наполовину накрывшись простыней, с почти обнаженной грудью, которая при свете ночника выглядела весьма соблазнительно. Бекешев все понял: Матильда ошиблась, приняв его за человека с деньгами. А кто еще поедет в таком купе? В конце концов, это ее проблемы. Если спросит о деньгах, он наобещает с три короба. Авось не потребует задатка. А если потребует, отболтается… Сейчас он хочет эту женщину. Отставить разговорчики!

Вот только как быть с пистолетом? А так и быть. Дмитрий снял пиджак, повесил его на вешалку и вытащил парабеллум из-за пояса. У Матильды в глаза плеснулся ужас. Она подскочила на кровати и забилась в угол. Но Дмитрий, даже не улыбнувшись ей успокаивающе, достал с верхней полки свою сумку, раскрыл ее и бросил туда оружие. Закинул сумку наверх.

— Вот теперь можно разговаривать, — промурлыкал он, на ходу расстегивая пряжку брючного ремня.

Его расчет оказался верным. Обычно Матильда обговаривала условия, на которых она будет ублажать попутчика. Но при виде пистолета решимость ее испарилась. Она даже не спросила о выпивке, что всегда делала, — у каждого одинокого пассажира в таком вагоне в багаже обычно находилась бутылочка с крепким напитком.

Проститутка не сразу ввела русскую необузданность Бекешева в немецкие рамки. Но опыт победил.

Это была чистая клиника с немецкой предусмотрительностью. В ее сумочках было все: презервативы, салфетки, мази, кремы, полотенчики… Женщина делала все по науке. Без настоящей страсти, только имитировала ее. Надо сказать, весьма искусно. Дмитрий же, дорвавшись до женской плоти, сначала утолял жажду, действуя порой грубо. Потом пришло время утонченных забав, причудливых поз — вспомнил позу обер-лейтенанта и его невесты. Когда попробовал, не произвело большого впечатления.