Не друг, не приятель — никто. И Бекешев начал осаду.

— Как семейная жизнь, Машенька? Тебе на пользу пошла. Ты прямо цветешь…

— Скажете тоже, барин. Да нет у меня никакой семейной жизни. Михаила-то в армию забрали. Уж больше года… Какая уж тут семья.

— Родила? — он сразу решил, что не будет спать с женой фронтовика. Это исключено! Когда поедет в город навестить учителя, найдет себе женщину.

— Не успела. Теперь уж не знаю, когда и рожу. Так все годы и выйдут…

— Не реви заранее. Вернется твой Михаил живой и здоровый. Еще увидишь мужа и успеешь кучу детей нарожать.

Он повернулся к племянику, который стоял неподалеку и настороженно смотрел на дядю.

— Дима! Хочешь прокатиться?

— Ой! Что вы, Дмитрий Платоныч, это ж Акбар!.. Пытался тут как-то раз один прыткий сесть на него, так еще как кости не переломал, когда Акбар его с себя скинул. Да и сами-то вы еще не оправились! — запричитала Машенька.

— Я оправился, Маша, совсем здоров, потому и сел на Акбара, — ответил ей Дмитрий и заметил, как моментально вспыхнули щеки женщины. Он понял, что Машенька вложила в его слова свое понимание и перевела это на себя.

— Так что, Дмитрий, поедем кататься? — он снова повернулся к племяннику.

Четырехлетний пацан стоял, не подозревая, что сейчас дядя определяет его будущий характер. Страшно ему было сесть на вороного коня, который косился на него диким глазом и недовольно фыркал в его сторону. Страшно и заманчиво. Он решал сейчас, убежать или кивнуть согласно. Дядя внимательно смотрел на него.

Маша хотела еще что-то сказать. Но Бекешев предостерегающе выставил руку, и женщина смолчала. Начала понимать, что это не просто предложение поиграть, как это делал всю предыдущую неделю Дмитрий Платоныч, завоевав по-детски безоговорочную любовь племянника. Когда родители уезжали в город, маленький Дима не выказал, как раньше, большого расстройства — ему было весело с дядей.

Мальчик нерешительно кивнул: он хочет покататься. Даже не подозревал, насколько легче стало на душе у старшего Дмитрия, — его племянник не трус по природе своей. Все остальное можно воспитать.

— Подай его мне, — приказал Бекешев Машеньке.

Когда она подняла мальчика, Дмитрий перегнулся и, крепко обхватив его, посадил на спину Акбара. Мальчишка не испугался, как его мама несколько лет назад, но вцепился в гриву коня обеими руками. Бекешев легонько стукнул стременами по крупу жеребца, и Акбар зашагал неторопливо. Дмитрий еще раз пустил в ход стремена, и конь перешел на легкую рысь. Сделав два круга, Дмитрий передал пацана Машеньке.

— Еще хочу, — требовательно сказал мальчик.

— Всё впереди, — пообещал ему дядя. — У тебя, Дима, всё впереди. Я сделаю из тебя мужчину. Ты молодец!

Он пришпорил коня, и Акбар сразу же пошел веселым галопом. Конь как будто ждал команды.

Ночью Бекешев проснулся. Кто-то робко скребся в незапертую дверь. Он выпрыгнул из постели и подошел к двери. Открыл. Машенька стояла в коридоре в одной рубашке.

— Что-то с Димой? — спросил он, сразу догадавшись о причине ее прихода. Не будет ничего. Нельзя…

— Нет, — прошелестела она. — Я к вам, Дмитрий Платоныч. Войти-то можно? Я ж не съем вас.

— Маша, — с усилием выговорил он, чувствуя себя очень неловко, — ты пойми…

Но она только отстранила его и вошла в спальню. Не оглядываясь, прошла к кровати и села на нее. Он поплелся за ней, с каждой секундой все сильнее ощущая желание. Испарялась его решимость остаться порядочным. Просыпался голодный по женскому телу самец…

— Не могу я больше… Мне любить хочется, я не могу без мужика, Дмитрий Платоныч. Я знаю, что вы обо мне думаете… Но я ни с кем, клянусь, ни с кем не была после Михаила. А как вас увидела… Я помру!.. Не гоните меня… любите меня. Я всегда только о вас и думала, даже когда с мужем лежала… Хотите на колени встану? Я что угодно для вас…

А что он мог ответить? Начать читать женщине мораль? Что нехорошо при живом-то муже, который в окопах… Да, нехорошо, грязно, гадко… Но выгнать и нанести смертельную обиду? Сам он никогда бы к ней не постучал… Это она пришла. И если сейчас прогнать ее — значит поступить против природы. Ее природы и своей!.. Бекешев понимал, что хочет найти оправдание неизбежному. Так может, и не надо искать извинений? Надо жить… Он хочет ее!.. Да пошло все к черту!

Схватил Машеньку за плечи, увидел ее расширенные в ожидании глаза, разорвал на ней рубашку и впился в губы женщины, опрокидывая ее на постель… Игру и ласки отложил на потом — сразу овладел ею.

Город изменился с той поры, как Дмитрий видел его последний раз. Явно победнел, исчезли витрины с богатой снедью и праздношатающиеся, выцвели рекламные щиты. На все эти надписи: «Чаи Высоцко го», «Сахар Бродского», «Страховое общество “Саламандра ”» — сегодня смотреть не хотелось, настолько убого они выглядели. Появились очереди — немыслимое зрелище до войны, люди были одеты много проще, по улицам ходили солдаты зрелого возраста. Они небрежно отдавали честь штабс-капитану, а если шли группой, могли совсем не отдать… Бекешев сразу понял, что это резервисты. Правильному солдату в голову бы не пришло играть с отданием чести. Но благоразумно не делал никому замечаний, хотя такое небрежение его безумно раздражало.

Дмитрий остановил извозчика, назвал адрес Муссы Алиевича. Машинально спросил о цене и был удивлен, услышав ответ: два рубля. До войны он за полтинник к учителю ездил, и ямщик был премного благодарен, когда получал от него рублевку.

— Ого! — удивился Дмитрий. — Овес подорожал, что ли?

— Подорожал, вашбродь, еще как подорожал… Подвоза-то нормального нетути. Сейчас, вашбродь, все в цене подпрыгнуло, с довоенными временами-то не сравнить… Так как, садиться изволите?

— Изволю, — вздохнул Бекешев. Вспомнил, что в их усадьбе опять появились свечи. С углем для их электростанции тоже возникли перебои.

Мусса Алиевич был рад встрече с любимым учеником, но не бросился ему в объятия, не заорал по русскому обычаю, не стал всплескивать руками. Сначала все было по-японски сдержанно: взаимные поклоны, уважительные приветствия… Но почти сразу все привнесеное из Японии рухнуло — Мусса Алиевич крепко обнял Дмитрия.

Отодвинул от себя ученика, не убирая рук с его плеч. Рассмотрел, одобрительно покачивая головой. Удивился:

— А где ордена? Почему только колодки?

— Кресты сдал в фонд обороны, Мусса Алиевич. После войны, если уцелею, восстановлю.

— Восстановишь, восстановишь. Хорошо воюешь. Молодец. Пригодилась все же моя наука? Не всё пушки решают?

— Еще как пригодилась! — ответил Дмитрий, вглядываясь в скуластое лицо учителя. Постарел.

— Будем пить мой чай. Ты будешь рассказывать. Я хочу знать все, кроме военных секретов.

По дороге в штаб-квартиру Павла он обратил внимание на истошные крики пацанов, продающих газеты. Остановил извозчика и купил свежий номер. На первой полосе крупный заголовок: «Прорыв Юго-Западного фронта!» В статье давались подробности: фронт прорван в районе Луцк — Черновцы! Брусилов!.. Тысячи, десятки тысяч пленных!..

И Бекешев, понял, что уже не вернется в имение. Он хочет к своим солдатам. Он хочет успеть принять участие в виктории — ведь до сих пор на его долю крупных побед не досталось.

Павел был в шоке.

— У тебя еще пять дней законного отпуска. Куда ты летишь под пули? А как же мать, отец? Ты даже не простился с ними. Что я им скажу?

— Покроешь, как всегда, — улыбнулся Дмитрий. — Тебе не впервой защищать непутевого брата.

Они посмотрели друг другу в глаза. Им не нужны были слова.

Кто-то открыл дверь и вошел с папками.

— Закройте дверь с той стороны! — заорал Павел бешено. — Вы что? Не видите, я с братом говорю! Ты не поверишь, Дима, — он повернулся к брату и заговорил нормальным тоном: — по двенадцать часов я в этой конторе. Незаменим, мать их… Устал. Ну зачем, скажи на милость, зачем наши родители прививали нам ответственность и порядочность?.. Это же не врожденное, Дима. Это воспитание… Я ведь до сих пор помню, как ты хотел все свои драгоценности швырнуть в бездонную яму… Хорошо, тебя Бог остановил.