— Да! — восторженно воскликнул сын. — Мусса Алиевич, конечно, одобрит. Спасибо, мама. Я быстро с ним справлюсь!

Пообещал-то легко, но победа пришла далеко не сразу. Что с ним вытворял конь, описанию не поддается. Все же, видно, Бог держал над юношей руки, ибо при многочисленных (не сосчитать) падениях он не сломал ни одной косточки. Надо сказать, что благодарил он за это не Создателя, но Муссу Алиевича, который преподал ему науку правильного падения и научил, как падать со значительной высоты. Синяков же и ссадин было предостаточно. Но каждый раз очередная неудача делала парня только упорнее и злее. Много он обломал плеток о непокорную спину жеребца, не однажды конь пытался укусить его. И только молниеносная реакция спасала парня от увечья. Но он подчинил себе непокорное животное и в конце концов прогарцевал на нем перед родителями.

В «Александровке» Бекешев, прошедший суровую школу киргизца, сразу же оказался среди лучших наездников. Все кони казались ему смирными и послушными, хотя на конюшне училища Росинантов не держали. Для многих юнкеров, особенно тех, кто пришел в «Александровку» не из помещичьих усадеб, наука верховой езды, не говоря уж о вольтижировке, давалась с великими трудами.

Примерным юнкером, любимцем начальства Бекешев никак не мог стать. Его тело запомнило все рытвинки голых дубовых нар гауптвахты, куда он исправно попадал за всякого рода проказы и самоволки. А уж сколько дневалил вне очереди, отпусков лишался — он, новоиспеченный подпоручик никакого полка, и сосчитать не может. Но все равно на втором курсе ему присвоили звание портупей-юнкера. Нельзя было обойти его с этим званием. Когда дело касалось самой военной подготовки, не было в училище более серьезного курсанта. Начальство держало марку, никто из руководства не хотел ловить потом на себе осуждающие взгляды сокурсников Бекешева. Протестов бы не было — их и быть не могло! Будущие офицеры имели строгое понятие о дисциплине. Но незыблемый до этого случая авторитет начальства оказался бы в какой-то степени — пусть минимальной — подточен.

Подпоручик Бекешев еще раз задумался над своим выбором. Что он скажет родителям, старшему брату, от которого у него не было секретов?

Сколько писем они написали друг другу — не счесть! Не великий любитель эпистолярного жанра, Дмитрий писал своим родителям по обязанности, но с братом сложилось иначе. Павел учился в Петербурге на экономическом отделении университета и к тому времени, когда Дмитрий поступил в юнкерское, уже заканчивал учебу. Первое же письмо Павла поразило его откровением и напугало — брат писал ему как равному по возрасту и опыту человеку. Он вспомнил их полудетский спор, насчет того, что мужчины покупают женщин, и признал правоту брата! Дмитрий уже давно так не думал, хотя и жил по этому правилу. Он ни в кого не влюблялся. Если ему нравилась женщина, он обхаживал ее со строго определенной целью — переспать. Всё! Несмотря на молодость, почти всегда добивался своего. И на тебе! Его рыцарь-брат соглашается с той пошлостью, которую сам же разгромил, приведя в пример родителей, — что могло быть убедительнее?! В тот день Дмитрий еще раз перечитал письмо и по его тону понял, что брату очень плохо. Надо ехать… Он вымолил отпуск на один день и в пятницу уехал в Петербург. Да! Брат влюбился в девушку, которая оказалась недостойной его чувств. Она вышла замуж за человека с положением, не любя его, потому что перед свадьбой отдалась Павлу и дала понять, что не возражает против отношений и после замужества. Ее холодный цинизм буквально убил молодого романтика. Дмитрий тогда провел весь день в компании с Павлом, и что-то ему удалось сделать. Как — он не задумывался, но на вокзале его провожал совсем другой человек. И пошли письма… Но о будущей жене Павел не написал ни строчки. Просто поставил родителей и Дмитрия перед фактом.

Павел поразил всех своим внезапным браком, хотя по тону последних писем можно было догадаться, что брат влюблен. Женился же он на еврейке, не испросив родительского благословения. Да он никогда и не получил бы его! Она, конечно, приняла христианство… Но все равно, как можно было?!

Подобно большинству офицеров царской армии, Дмитрий Бекешев был весьма умеренным антисемитом. Его нелюбовь к этому племени не имела религиозной подоплеки. Вместе с другими он пел на молитве «Отче наш», но вера как таковая его не интересовала. Конечно, он знал историю Христа, но никогда не вникал в детали — неинтересно было. Об Александре Македонском и Ганнибале знал много больше, нежели об Иисусе. В повседневной жизни руководствовался правилами типа: «Бог-то Бог, да и сам не будь плох», «лучше слава Богу, нежели дай Бог!» Но он наслушался речей своих наставников о том, что именно евреи являются главными разносчиками революционной заразы, а революционеров Дмитрий не любил.

Да и почему он должен был их любить? Во-первых, они выступали против монархии, а Бекешев был монархистом по убеждению и в самом начале своей взрослой жизни не сомневался в мудрости и прозорливости самодержца всероссийского. А потом, как случилось со многими в армии, веру в царя, как ржа железо, разъели распутинские скандалы и невзрачность самого императора (Бекешев видел его однажды, когда тот приезжал со своим семейством в Москву, и Николай II ему совсем не показался), который как будто нарочно делал все, чтобы подорвать доверие к себе, а значит, и к самой монархии. И все равно Дмитрий остался монархистом! Молодой человек сознательно не вникал в политику, считая, что это не дело армии. Ее дело — охранять устои государства российского. Иначе — катастрофа!

Он не любил революционеров и за то, что те хотели отнять у него всё. Что он и его родители сделали плохого, что эти смутьяны настраивают крестьян против них? Разве не его родители отреставрировали церковь, выстроили школу, возвели больницу в селе, в которую приезжают крестьяне даже из соседних уездов? Разве… да что говорить! Его родители оказались даром Божьим для местных крестьян. Неудивительно, что во времена смуты в их уезд не пришлось вызывать войска. Помещичьи усадьбы почти не горели.

А что всегда будут бедные и богатые — в этом Дмитрий не сомневался: так и должно быть! Они, Бекешевы, богатые, и за свое богатство он готов драться, только не хочется со своими-то. А эти бунтовщики воду мутят, кричат о каком-то имущественном равенстве… Но все не могут быть богатыми — это настолько ясно, что не является даже предметом для разговора. А если все должны быть бедными, то к чему тогда стремиться? Он не лез в глубокие материи, но инстинктивно ощущал ущербность позиции революционеров и переносил нелюбовь свою на евреев как на главных зачинщиков.

Бекешев вскочил с полки и подошел к вагонному окну. Однообразный русский пейзаж проплывал мимо. Лес, поля, перелески, снова поля, коричневые перевалистые дороги, мелкие речки с гулкими мостами, черные крестьянские хаты, полоски ржи и пшеницы — все одно и то же… Верста за верстой, из года в год… Но подпоручик даже не замечал всего этого. Появись в окне нечто экстраординарное — все равно не заметил бы. Он думал о жене брата. Он думал о ней все время и ничего не мог с собой поделать.

Год назад Дмитрий приехал домой на каникулы подгоняемый любопытством: кого же это его брат привел к ним в дом?

Ее звали Ира. До крещения она носила другое имя — Юдифь. Перед Дмитрием предстала высокая женщина с гибкой фигурой, лицом иудейки — красивый рисунок большого рта с полными пунцовыми губами, глаза, которые поначалу кажутся слегка навыкате. А потом видишь, что они просто большие, зеленые и грустные… Впалые щеки с высокими скулами, крупный с маленькими крыльями и заметной горбинкой нос. Густые черные волосы, море волос! Говорила она без акцента, который так любили пародировать юнкера, рассказывавшие антисемитские анекдоты. Голос — меццо-сопрано с едва заметной хрипотцой… Нет, не русская красавица, близко не стоит. К тому же бесприданница. Да и какое приданое она могла принести мужу, если вырвалась из местечка, где очень богатым считается человек, у которого лошадь с жеребчиком. Но, узнав Иру поближе, ощутив ее внутренний огонь и силу, Дмитрий понял брата. Перестал удивляться, почему так скоро его родители смирились с этим браком, — они увидели, что их сын счастлив и готов на все, чтобы остаться с этой женщиной. Их Павел не был из когорты героев, но в нем было бекешевское упорство в достижении цели, упрямство в той мере, в которой оно необходимо каждому, чтобы добиться желаемого. Их сын был личностью, он заставил родителей выслушать себя… В этой Ире была какая-то притягательная истома, волновавшая Дмитрия, его тянуло к ней, как наверняка потянуло старшего брата, когда тот познакомился с ней в холодном Санкт-Петербурге.