Караев преподавал науку убивать голыми руками. Великолепно зная анатомию человеческого тела, он на манекене показывал смертельные точки, куда надо бить, чтобы враг умирал быстро и без мучений. О многом Бекешев знал: об уязвимости позвоночного столба, глаз, шеи, слабости височной кости, но никогда, например, не задумывался о переносице. Что сильный удар по ней, нанесенный снизу вверх, убивает человека мгновенно. В письме своему учителю он рассказал об этом. В ответ получил от Муссы Алиевича подробные рисунки — куда и как надо ударять! И Бекешев учился наносить такие удары, доводя мастерство до автоматизма. Он как-то раз поймал себя на мысли, что разглядывает немногих пассажиров раннего поезда именно с этой точки зрения — кому и куда надо нанести удар, чтобы убить. Так однажды медсестра — его недолгая любовница — призналась, что разглядывает руки людей с точки зрения попадания иглой в вену. Ей было смешно, что профессия настолько влезла ей в голову, а Бекешеву стало зябко от своих помышлений, но вместе с тем он ощутил незнакомое доселе возбуждение от сознания своей исключительности. Он не был душегубом по природе своей, но умение убивать становилось его профессией. «Забавно будет, — говорил он себе, — если проживу жизнь и ни разу не использую своих навыков. То-то посмеется мой ангел-хранитель. Да и я не буду хмуриться из-за этого».

Удержались не все. Дмитрий надолго запомнил, как почти плакал Жданов, когда стало ясно, что его отчисляют. На прощание они всей группой собрались в трактире, и их товарищ изливал им свою душу:

— Господа! Это несправедливо отчислять меня за замедленную реакцию. Посмотрите на этих людей, — он обвел рукой небольшую залу, где сидели посетители. — Я могу расправиться с ними, прежде чем они поймут, откуда сыпятся удары на их бородатые рожи. А для Караева я, видите ли, слишком медленно реагирую на опасность.

В доме, где они обучались стрельбе в движении, надо было опережать курсантов и преподавателей, которые неожиданно выскакивали из-за колонн, появлялись в дверных проемах, возникали на том месте, где только что была глухая стена, спрыгивали с потолка через внезапно открывающийся люк. Каждый раз «враг» возникал в новом месте, и невозможно было предугадать, откуда он на тебя свалится. Все они «убивали» Жданова. Он не успевал поднять револьвер, а его «враг» уже стрелял. Хотя по условиям Жданову, как и всем другим, давались доли секунды, чтобы успеть выстрелить. Но офицер опаздывал. Караев так и заявил Жданову в глаза, что тот не годится для будущей работы. Из него выйдет прекрасный офицер, да он уже лучше многих в армии, но… зачем идти туда, где жизнь зачастую зависит от того, кто первым выстрелит, бросит нож, ударит в переносицу… и только потом будет разбираться, кто в своем праве.

Бекешеву быстро наскучило это упражнение — он опережал всех. Что толку от быстрой стрельбы, если не знаешь, попал ли ты. В тире-то все они молодцы, но противник ждать не станет, пока ты прицелишься по всем правилам. Нужно другое. Бекешев вышел к начальству с рапортом.

Через полторы недели первый курсант с заряженной винтовкой углубился в лес. На его пути расставили шесть замаскированных мишеней. Он должен был поразить их все. Первые результаты оказались удручающими. Не все мишени были вообще замечены. А у пораженных манекенов пулевые отверстия никак не соответствовали смертельным ранениям. А потом дело пошло! Офицеры с юношеским удовольствием расстреливали замаскированные в кустах и на ветках деревьев манекены, поражая их в лоб или сердце.

Опять же Бекешев, поддержанный Караевым, настоял на изменении тренировки и в доме для стрельбы. Идея пришла ему в голову, когда он смотрел в театре какой-то смешной и глупый фарс. По ходу действия вдруг раскрылась стена и на сцену выкатился манекен, изображающий черта. Зал ахнул от неожиданности, а Дмитрий призадумался.

— Вадим Петрович! — обратился он к Караеву. — По манекенам надо стрелять настоящими патронами — не люди должны вываливаться из стен и выскакивать из-за колонн…

Караев был настроен скептически:

— Ну и что? Уже на второй раз курсант будет знать, откуда что выскочит. Ты ж не будешь каждый раз переделывать дом. Нет смысла.

— Есть! — Дмитрий хитро прищурился. — Не надо дом переделывать. Мы эти манекены каждый раз будем одевать в новую форму. Если кто-то расстреляет русского солдата — провал!

— Где деньги, господа, где деньги взять? — на сей раз начальник школы был не в восторге от идеи Бекешева. К молодому подпоручику прислушивались, и даже ходили смутные слухи, что его могут оставить в школе на преподавательской работе.

— Надо нанять рабочих, — подполковник начал загибать пальцы. — Сделать чертежи — ваш эскиз, извините, не годится. Закупить оборудование, электромоторы… Нет, нет… даже не думайте.

— Разрешите, господин подполковник? — в один голос сказали офицеры и невольно усмехнулись.

— Слушаю вас, штабс-капитан, — начальник школы скрыл улыбку в усах.

— Насчет чертежей не волнуйтесь. У меня друзья в конструкторском отделе — они сделают чертежи в виде одолжения за минимальные деньги. Я сам заплачу, — убрал это препятствие Караев и добавил: — А на механизмы и движки деньги найдутся. Мы уже прикинули — недорого. Деньги-то есть…

Он посмотрел на Дмитрия: мол, твоя очередь.

— Насчет инженеров — мы вместе заплатим. А с рабочими совсем просто, — Бекешев слегка гордился своей изобретательностью. — Нас обслуживает полурота солдат. Вон какие ряшки наели от безделья — никакой газеты не хватит заклеить. Только подметают за нами — вот и вся их работа. Пусть попилят, построгают, петли навесят, тросы протянут, рычаги и стальные щиты установят… Вы увидите, господин подполковник, в охотку будут работать.

Бекешев не думал тогда, что создает прецедент, превращая солдат русской армии в стройбатовцев.

Пришлось переделывать весь дом, чтобы те, кто управлял манекенами, люками и дверями, оставались в безопасности, но расходы стоили того. Многие, оказывается, в такие минуты стреляли быстро, но в «молоко» или в «русского солдата». Теперь номер с такой стрельбой не проходил. Пришлось переучиваться, а двоих все же отчислили за неспособность быстро всаживать «противнику» пулю между глаз…

Так пролетел год. Бекешев и не заметил. Научился подрывать все, что можно подорвать, бесшумно снимать часовых, стрелять на голос, стрелять с двух рук из разных пистолетов и револьверов, из пулеметов, которые были на вооружении и немецкой, и русской, и австро-венгерской армий, водить не только автомобили, но и паровоз и броневик, подключаться к телефонной линии, говорить по-немецки с акцентом, характерным для определенной местности в Германии; носить вражескую форму — как солдатскую, так и офицерскую — помогали фотографии и даже кино! Им показывали документальные фильмы, которые покупались в Германии и Австрии, где по экрану расхаживали их будущие противники. Подпоручик так умел замаскироваться, что на него могли наступить и все равно не заметить… Многому научи ли молодого офицера. И он втайне хотел повоевать, мечтал о подвигах и славе, хотя никому в этом юношеском грехе не признавался. Да и как признаться, если его старший товарищ штабс-капитан Караев все время твердит, что не дай Бог им проверить свое умение в настоящем деле. Не хотелось выставлять себя мальчишкой. Сильно подозревал, что у его товарищей, которых действительно осталось чуть больше половины, такие же мысли. А иначе — зачем они здесь? Никто не отвечал на их прямые вопросы. Преподаватели делали таинственные лица и уклонялись от ответов.

Это случилось в одно из последних дежурств Бекешева в штаб-квартире, расположенной в Замоскворечье. Каждый день один из курсантов училища должен был явиться вечером и принять помещение от дневного дежурного. Охрана была обязательна, но никто ни разу не потревожил сон дневального. Курсанты, ухитрившись протащить с собой подушку и тоненькое одеяло, спокойно спали по ночам на кожаном турецком диване в одной из комнат штаба. Важно было не проспать, вовремя отрыть дверь начальству и — свободен весь день! Хоть в Третьяковку иди — куда Дмитрий так и не заглянул. Их командиры не догадывались или делали вид, что для молодых офицеров эти дежурства превратились в своего рода отдых от тренировочного лагеря.