— Да не выслуживайтесь вы. Как вас по званию? — произнес легко бегущий рядом курсант, белобрысый крепыш.

— Подпоручик Бекешев к вашим услугам. Сегодня после занятий разберемся и с вашими словами, — решил не спускать хамство Бекешев и повысил голос, не снижая при этом скорости бега: — Господа! Попрошу поприсутствовать после занятий в четыре. Всех касается…

Курсанты собрались в небольшом зале общежития. Никого из преподавателей не было. Слово взял Бекешев. Он был краток — не умел говорить помногу, да и не считал это нужным. Собеседник должен быть не глупее его, а иначе не о чем разговаривать. Разжевывать надо нижним чинам и дуракам.

— Господа офицеры! Подпоручик Бекешев к вашим услугам. Буквально два слова. Отобрав нас в эту школу, нам доверили жизни людей. Всем офицерам это доверяют. Взвод, роту… Но в нашем случае на карту может быть поставлена судьба полка, дивизии, армии… И если сейчас, здесь, в этой школе, офицер способен соврать в малом, то тем более он будет способен соврать в великом — это, надеюсь, всем понятно. Во что это выльется — не мне вам говорить. В «Александровке» нас приучили не врать. Думаю, всех учили тому же. У меня все.

Эх, молодость, молодость! Двадцатилетний Бекешев выступал перед такими же молодыми людьми, которым в голову не пришло опровергнуть его высокопарные слова о судьбе армии — они в это верили! Верили, что их «работа» за линией фронта поможет решить судьбу сражения… Они уже считали себя элитой армии, хотя прошел только первый день их учебы, которая превратит их в диверсантов или прифронтовых разведчиков. Их экспериментальный курс так и остался единственным. В военном министерстве рассудили, что тратить деньги на подготовку офицеров к диверсионной работе — слишком большая роскошь. Таких людей можно набирать из тех же казаков. Так и делали — пластуны навсегда вошли в военную историю. А из тех, кто учился вместе с Бекешевым, почти никто не уцелел в мясорубке Первой мировой. Сама школа-то оставила следы только в финансовых архивах, замаскированная там под какое-то научное заведение для нужд российской армии.

Кстати, наш герой невольно поспособствовал тому, что на школу обратили пристальное внимание в верхах и решили прикрыть. Но, не будем забегать…

— Господа, — встал один из курсантов. — Я считаю, что подпоручик Бекешев прав. Мы должны быть предельно честны, и те, кто не потянет учебу, должны будут об этом сказать сами. Лично я, например, еле дышу после сегодняшних занятий и ни в какую Москву уже не поеду. Хочется вымыться и хорошо поспать. Если через месяц не втянусь — уйду. Еще кто-то хочет высказаться?

Молчание было ответом.

— Эта тема закрыта. Но я не закончил, — Бекешев повернулся к крепышу. — Вы, господин прапорщик, меня оскорбили, и я вас вызываю. Выбор оружия за вами.

Все в комнате сразу же напряглись. Лица стали строгими. С какой стати дуэль, этот пережиток прошлых веков? Что произошло между ними, если в первый же день один из них посчитал себя настолько оскорбленным, что хочет смыть обиду кровью? Когда они успели настолько поцапаться?

Бекешев сам Дрогнул, испугавшись, что крепыш поймет его буквально. Нет, он этого не допустит — объяснит, что имел в виду, хотя, может быть, уже опоздал? Как же быть? Ведь ответ на его глупость во все века был один: вызванный на дуэль называет вид оружия. Тысячи и тысячи погибли из-за слов «я вас вызываю» и нескольких им подобных. Дмитрий даже взмок и проклинал себя, что поставил прапорщика в безвыходную ситуацию. Вот уж точно — вылетевшие слова обратно в глотку себе не впихнешь. Надо объяснить, надо…

А прапорщик улыбался, взглядом оценивая Бекешева, — крепенький, но ничего особенного. Он с ним справится. Пусть не рассчитывает, что они искалечат друг друга из-за дворянской фанаберии. Сейчас этот фанфарон увидит, что такое настоящий английский бокс. Он ему подпортит внешность на недельку, другую и излечит от самоуверенности.

— Прапорщик Фадеев к вашим услугам. Мое оружие — голые руки.

Через месяц Дмитрий признался прапорщику, как был обрадован и каким идиотом себя чувствовал после своих слов о вызове и выборе оружия. Но сейчас он тут же добавил, как будто боялся, что прапорщик передумает:

— И ноги! Можно тоже голые…

— Как вам угодно, — пожал плечами Фадеев, удивляясь странному дополнению.

— Угодно, угодно, — согласился Бекешев, испытав прилив благодарного чувства к этому прапорщику, который инстинктивно все понял правильно.

— Время и место? — деловито спросил Фадеев.

— Сейчас и на улице. Драться надо уметь везде. Так что на травке, господин прапорщик, на травке… Вы готовы?

— Я-то готов, — приятно для глаз улыбнулся Фадеев.

— Однако, господа, — вмешался еще один офицер. — Если это дуэль, то выбор оружия в высшей степени странен. Он больше подходит пьяным извозчикам, которые в трактире решили выяснить отношения и в помещении им тесно. Не размахнуться толком, чтоб в ухо дать. Вы же дворяне…

— Я — нет, — даже с некоторым вызовом ответил Фадеев.

«Как мне повезло, — подумал Дмитрий. Дворянин мог бы выбрать оружие, и мне пришлось бы долго объясняться… А чего я, собственно, хотел, когда потребовал сатисфакции? Ведь о борьбе думал, чтоб все увидели, какой я есть молодец!.. Ну и на место поставить. Но тогда нельзя было заикаться об удовлетворении… Мне же в голову не пришло узнать, кто он… а я не могу драться на дуэли с простолюдином. Прапорщик это помнит! А я забыл, дурак!»

— A-а, — понимающе кивнул офицер.

— Что значит «а», господин офицер? Не имею чести знать вашего звания, — тут же ощетинился Бекешев. Родители воспитывали его в понимании, что дворянство не привилегия, но дополнительные обязанности и самоограничение. Дмитрия бесило, когда в его присутствии кичились дворянством и требовали от «простолюдина» особого к себе отношения.

— Мое «а» означает, господин подпоручик, что вы не можете вызвать прапорщика на дуэль. Кодекс еще никто не отменял, — не дрогнул офицер. — Со мной — когда угодно. Подпоручик Жданов к вашим услугам. А намеков никаких не было.

— Если нет намеков, тогда окажите нам честь быть нашим общим секундантом, — Бекешев благоразумно решил больше не ссориться. Не хватало еще заслужить репутацию задиристого петуха.

— Какие условия э-э… дуэли? — после недолгого молчания спросил офицер.

Фадеев и Бекешев переглянулись. Они уже ощутили друг к другу симпатию, и драться им расхотелось. Но вокруг стояли курсанты.

— До первого падения на землю? — неуверенно спросил Фадеев и, усмехнувшись, дополнил: — Или до первой кровянки?

— Можно и лежа драться. Так что до вынужденного падения, — уточнил Бекешев, отметая для себя возможность получения удара по носу.

— Принято, — ответил Фадеев, не очень понимая, как можно драться лежа. Когда он врежет этому Бекешеву, тому будет не до драки.

Прапорщик пошел к выходу, разминая плечи.

Когда все толпой пошли за ним, к Дмитрию подошел курсант.

— Прапорщик Некрасов, — представился он. — Будьте осторожны. Так разминаются боксеры перед боем. Я немного занимался.

— Спасибо, прапорщик, — Бекешев потряс кистями рук. — А вот так, как я сейчас, знаете кто делает?

— Нет, — прапорщик с любопытством взглянул на Дмитрия, ожидая узнать нечто новое.

— Я тоже никого не знаю, кроме себя, — засмеялся Бекешев.

Когда курсанты образовали круг, Бекешев с удивлением увидел среди зрителей преподавателей школы. Сегодня у них были занятия по подрывному делу, немецкому, холодному оружию, фортификации. Все эти учителя были здесь. И не только они — даже сам начальник школы подошел. Никто не собирался останавливать дуэлянтов. Это было не юнкерское училище — здесь драки такого рода только поощрялись.

Бекешев, не садясь на землю, стянул сапоги и отстегнул ремень. С удовольствием попрыгал по холодному травяному покрову. Фадеев совсем снял гимнастерку, майку и обнажил тело по пояс, демонстрируя развитые от постоянных упражнений мышцы.

— Э-э, сходитесь, господа, — нуверенно дал команду Жданов.