— Дарне всем миром отстроили дом и маленькую овчарню. От ее стада почти ничего не осталось, но она крепится. В этом году ни шерсти, ни мяса не будет. Держит только на развод. Немного молока сбывает. Вот в сыр, в основном. Лестрельские виноградники тоже сгорели. Старик за ночь поседел. А на другое утро всю семью в поле вывел. Зола, говорит, хорошее удобрение. Несколько кустов у него уцелело. В этот год накрыли плотной травой все наделы. Только за теми кустами и смотрят, чтобы в следующем году с них черенков набрать. Сейчас они в наших садах работают. На кусок хлеба хватит, как-нибудь протянем.  К н и г о е д . н е т

Деймур хмурился, а Лина слушала и думала, насколько силен народ. Крестьяне выживут. Они держатся скопом. Те, что враждовали из-за коровы, случайно забредшей в сад, или клялись поубивать друг друга из-за межи, размытой талой водой, сейчас делят друг с другом последний кусок хлеба. Старики поднимаются, кряхтя, в горы, чтобы помочь накрыть овчарню Дарны, женщины собирают по полям яйца диких кур. Вся вражда в прошлом. Ну и в будущем, конечно. А сейчас они сплотились в одну семью, в единое целое.

Лина так сильно углубилась в свои мысли, что не заметила, как ужин окончился и Мара Деймур предложила перейти к камину на чашечку взвара. Женщины уселись на кушетку. Говорили о состоянии Лины, обсуждали приданое малышу. Дея удивленно рассматривала тонкую пряжу, которую в подарок Лине принесла фермерша Дарна.

Аромат, немного другой, не такой, как на севере, тонкими нитями витал над чашками. Другие травы во взваре. Только Лина успела подумать, что южный рецепт взвара ей, пожалуй, нравится больше, как в приятный букет впился резкий запах кислого теста и пережаренного масла. Лина резко обернулась: у камина, согнувшись в полупоклоне, с подносом на руках стояла Урма. Она принесла оладьи. Лина аж поперхнулась взваром: кухарка так и не научилась их готовить. Кажется, она всерьез собиралась сказать это вслух, но уже в следующую секунду поймала взгляд Скима. Напряженный, ждущий, даже немного просящий. В голове сами собой всплыли слова Волгина: «Улыбайтесь им, когда будете смотреть на них сверху вниз». Она обязана быть великодушной. Эти люди и так натерпелись, отчасти по их вине. Улыбнулась, искренне, как могла:

— Урма! Это очень вкусно! И, — чуть склонила голову и изменила тон, — очень приятно.

Урма расцвела в некрасивой, слишком широкой улыбке. Собачий взгляд ее увлажнился и наполнился благодарностью.

— Спасибо! Мы помним. Мы эти булки так и зовем «Линин хлеб», — произнесла она с гордостью.

— Да! И ваш рецепт очень выручил нас, — добавил Рорт. — Муки-то мало. Держим зерно на посев.

Лина изобразила умиление. Даже ахнула. Подумала, что надо бы не перестараться. На душе было немного гадко от лицемерия, хотя… В принципе, она практически искренна. Нашла глазами мужа. Тот щурился довольным котом, отпивая взвар. Ему Лина улыбнулась абсолютно искренне.

***

Слуги разошлись, замок утих. Разговор крутился вокруг хозяйственных проблем Мельхорма, то и дело переходя на ближайшие планы. Кнессы тихо ворковали на кушетке, обсуждая, что можно связать малышу из подарка Дарны. Они как раз спорили о рисунке на пледе, когда мужчины заговорили о том, как попасть в столицу.

— Мы же не можем просто подъехать к воротам и постучать. — Ским, кажется, устал в сотый раз говорить очевидное. — Нужно выстраивать боевой строй магов.

Слушавший его Парт согласно кивнул.

— Ваша Ясность, — вкрадчиво вмешался Гессман, — если позволите… В столице все же больше магов. И им просто не дадут почувствовать в вас Источник. Они заблокируют ваш строй и поразят лично вас, например, стрелами. Я бы так сделал.

— Не думаю, что у них так легко все получится, — Ским злился, — мы все же объявили о своем приезде. За нами будут наблюдать тысячи глаз.

— Тот-кто-сейчас-на-троне всегда отличался изворотливостью ума. — Гессман понизил тон, показывая, что не собирается спорить. — Для него главное — убить вас, — купец покосился на Лину, — и вашего наследника. А уж тысячам глаз он покажет то, что сочтет нужным.

— Мне кажется, — аккуратно заговорил Деймур, — что правильнее все же разделиться и проникнуть в столицу под покровом ночи.

Ским вскочил на ноги, сделал несколько шагов от кресла к камину и обратно, обернулся на Гессмана. Глаза его горели яростным огнем. Он уже открыл рот, чтобы сказать что-то явно неприятное, как вскочила купчиха.

— Господа! — излишне звонко и тревожно воскликнула она. Все обернулись. Кнесса Гессман медленно села, расправив юбку, подняла на мужчин свои красивые томные глаза и негромко предложила: — Мы недавно получили весточку от нашей сестры…

— Которой, дорогая? — кажется, даже купец не понял, что затеяла его жена.

— От той, — как бы между делом, разматывая пряжу, добавила Мара Деймур, — что замужем за главой столичной управы.

Мужчины переглянулись, заговорила теперь Лина:

— И, если честно, — она обвела взглядом сестер Эйхерат, химеру и лукаво посмотрела на мужа, — мы тут с девочками кое-что придумали.

Матушка Эйхерат отличалась не только тем, что выгодно пристроила всех своих дочерей. Главным ее достоинством было умение оказаться в нужном месте и в нужное время. И услышать нужную информацию.

О том, что происходит во дворце, она всегда знала первой. Ну, точнее, сразу после того, как муж третьей дочери рассказывал своей жене новые дворцовые сплетни и отправлялся спать. Настроения в городе ей передавала старшая дочь. Здесь было немного сложнее: зять был крайне немногословен, но за годы супружества старшая из дочерей Эйхерат научилась определять тональность молчания своего супруга и сопоставлять ее с частотой и длительностью его отлучек.

Важность любого мероприятия или гостя матушка Эйхерат оценивала по количеству выделенных на него из казны денег, а также по степени огласки, которое получало это событие.

В общем, про безымянный дом на окраине матушка знала почти всегда. Величайший сильно удивился бы, если бы узнал, что матушка Эйхерат приглашала к обеду всех его любовниц именно в том порядке, в каком они были у него в фаворе. Имен тайных агентов, которые иногда там появлялись, матушка Эйхерат, безусловно, не знала. Ну, не все. Но то, что они там делали, ей, конечно же, докладывали.

Когда Флим и Рейц притащили в эту берлогу третьесортного актеришку, матушка насторожилась. Не время было для спектаклей. Но когда ей доложили, какую роль ему придется исполнять, она назначила большой семейный обед.

В доме распустили всех слуг, заперли все двери и окна. Перекрыли защитными заклятиями все возможные отдушины и каминные трубы. И все равно говорили вполголоса.

— Зачем Величайшему самому готовить самозванца? — отчаянно, чуть не срываясь на шепот, спрашивал четвертый зять — хранитель покоя Его Ясности.

— Затем, что настоящего самозванца нет, — отозвался глава столичной управы, уже восьмую минуту мешавший ложечкой свой взвар.

— Как нет? Разве Деймуры и Гессманы не к нему сбежали? — недоумевал хранитель покоя.

— Деймуры и Гессманы— сбежали к Скиму Левиану, — практически без эмоций в голосе констатировал отец Эйхерат.

— Ну то есть к самозванцу. — Для дворцового служителя это был сам собой разумеющийся факт.

— Ах, мой дорогой зять… — Матушка Эйхерат всхлипнула. — Если бы тот, к кому тяжелая судьба занесла наших с вами, — тут матушка сделала особый упор на слове «наших», — родственников, был самозванцем, зачем бы Величайший готовил бы еще одного?

Верховный хранитель покоя Его Ясности побледнел. Все умолкли. Только звук ложечки, проворачивавшейся в фарфоровой чашке, нарушал тишину. Глава столичной управы так и не перестал мешать свой взвар.

— Когда погибла вторая дочь нашего предыдущего Величайшего, — начала матушка, — я была занята воспитанием вашей супруги, — матушка кивнула молодому Мастеру Законов. — Я помню расследование, помню траур, слухи, ходившие вокруг этой истории. Однажды я услышала историю, что нападение на семью Левианов организовали вовсе не извне, а внутри страны. — Матушка теребила многострадальный платок и молчала.