— Лина, детка, — мама обтерла ее щеки, — ну что ты! Все же хорошо. Все-все… даже… — Тут мама перешла на полушепот, боязливо оглядываясь на соседок по палате: — А ты чего не сказала, что беременна?

Домой ее отпустили к концу недели. Анализы были в норме, УЗИ показало нормальное развитие плода на акушерском сроке одиннадцать-двенадцать недель, рентген ввиду отсутствия показаний и ее положения делать не стали. В общем, врачи еще несколько раз недоуменно ее осмотрели и отпустили. Здорова. Дали больничный на неделю и выписали.

Лина шла по родной улице, как в первый раз. Моросил мелкий дождик. Ветра не было, и погода была, скорее, приятной. В Рузгарде уже была весна, а здесь же, как ни удивительно, начало осени. Тепло, серо и сыро. Высокие здания стояли плотной стеной, полностью загораживая линию горизонта. Плотные потоки машин текли по дорогам. Тротуары были заполнены вечно спешащими людьми.

Лина удивленно озиралась по сторонам на шумных, странно одетых пешеходов. Вздрагивала от клаксонов автомобилей, чуть не попала под автобус, подъезжавший к остановке, и испуганно остановилась перед подземным переходом. Всего на пару секунд, но мама заметила.

— Ну что ты, дочка? — Женщина списала все на испуг от пережитого, — Там ничего страшного нет, — она взяла Лину под руку. — Ну хочешь, до угла дойдем, там есть светофор. Не пойдем под землю.

— Да нет, мам, все хорошо. Я просто. Просто все какое-то странное. Знаешь, как будто мир стал другим.

— Это потому, что ты чуть не погибла. Вот и смотрят твои глаза на мир по-новому, — сделала категоричный вывод мама. — Оно и к лучшему. — Она суетливо то ли похлопала, то ли погладила Лину по руке. — Знаешь, мы иногда забываем, какая она, жизнь… Перестаем ее ценить… Не видим красоты в мелочах.

Мама бубнила себе под нос прописные истины, словно разговаривала сама с собой, а Лина, пытаясь справиться со страхом и накатившими вдруг слезами, медленно спускалась за ней. Ну вот, подумалось, теперь она и здесь чужемирка.

Больше всего мешал шум. Гудки машин, разговоры людей, гул моторов, мелодии рекламы. Волна звуков накрыла ее с головой сразу за воротами больницы. Казалось, что она попала в какой-то акустический ад. Лина облегченно выдохнула, когда за ними закрылась дверь квартиры. Пластиковые окна с улучшенной шумоизоляцией, на которые они когда-то разорились, если не совсем отсекали все звуки, то сильно заглушали их.

Лина утерла выступивший на висках пот и шумно выдохнула. Мама удивленно на нее посмотрела, но промолчала.

— После больницы кажется так шумно, — посетовала Лина. Мама кивнула, но отвела глаза.

— Раздевайся, мой руки. Будем обедать? Я вчера овощи с курицей тушила. — Упоминание курицы заставило Лину нервно усмехнуться. Она вспомнила того петуха, которого ей пришлось отправлять в суп. Тут уж мама глаза не отвела.

— Чего смешного?

— Нет, мам, ничего. Радуюсь. В больнице так невкусно кормили.

— Да вроде ничего, я пробовала, — задумчиво пробормотала мать и направилась на кухню.

Лина ушла в комнату. Скинула ставшие такими непривычными туфли, села в кресло и вытянула ноги. Рядом лежал пульт от телевизора, но включать его не хотелось. Лина блуждающим взглядом провела по комнате. Было так тихо, спокойно, только гремела на кухне посудой мама. Лина расслабилась, положила руку на живот и заплакала. Наверное, это гормоны, сказала сама себе, резко встала, смахнула слезы. Вдруг комната поплыла перед глазами. Лина ухватилась за спинку кресла, пошатнулась… Нет, она не падала, просто мир вокруг нее вдруг стал двухмерным, как на объемной открытке. Лину затошнило, подбородок задрожал. Она отчетливо видела плоскую мебель, двухмерные стены, обои, которые она, казалось, может отвести рукой. Она подняла голову, потолок над ней странно преломлялся и то ли падал вперед, то ли уходил в бесконечность. Лина подняла руку. Совершенно неожиданно для себя она поняла, что может наклонять плоскость и направлять по своему желанию. Чуть толкнула вперед белую поверхность. Потолок изогнулся и подался Лининому толчку. Пошла трещина.

В комнату вошла мама. Лина вздрогнула, резко обернулась.

— Ты чего? — Мама замерла на пороге.

— Я? Нет… ничего. — Лина воровато оглянулась на так легко поддавшийся потолок.

— Ой, ну надо же! Я и не видела трещину раньше! — Мама поставила тарелки на стол. — Да, давно уж ремонта не делали. А знаешь что? А давай натяжные сделаем? Я у Елены Петровны была в гостях, так у них натяжные. Красиво! Можно сделать блестящий, можно облака там какие-нибудь. — Мама тараторила, не давая Лине и слова вставить, по-прежнему скрывая за суетой страх и недоумение.

— Мам, ну зачем нам облака?

— А что, — она вдруг мечтательно улыбнулась, — малыш будет на спинке лежать, вверх смотреть, будто небо.

Лина медленно осела в то же самое кресло. Мама спохватилась.

— Ой, ну что ты! Ну ты чего расстроилась? — Женщина подошла к дочери, присела на край стоявшего рядом дивана. — А не хочешь говорить, кто отец, — и не надо. Вырастим. Сами. Бабка твоя вон отца сама растила! А время, знаешь, какое было! Ничего, справилась. И мы справимся.

— Мам, ты ж ее не любила никогда, — усмехнулась Лина.

— Да не то что не любила, — отмахнулась женщина. — Чудная она. Но оно и понятно, тяжело ей было. После войны и денег не было, и люди тогда знаешь какие были? Это сейчас одна ребенка растишь — тебе ничего не скажут. А тогда! На партсобрание вызывали! Можешь себе представить? Но она баба была стойкая. Губы сожмет, подбородок задерет, как королева на эшафоте. Ее помурыжили да оставили в покое… Но она, конечно, всегда была со странностями. Иной раз как посмотрит, так мурашки по коже.

— Я такого за ней не помню.

— Это потому что тебя она любила! Много с тобой нянчилась. Пока могла. — Мама уперлась руками в колени и, охнув, встала. — Ладно, пошли, дочка, обедать, пока не остыло.

***

Ским метался по замку раненым зверем.

— Почему ее оставили одну? — Горсинт вжался в стену, будто именно он скинул кнессу с обрыва.

— Кто отправил ее на берег реки? — Парт попытался стать невидимым.

— Зачем?! Зачем он это сделал?!

— Это как раз очевидно, — еле слышно пробормотал Парт. — Она ваша жизнь. Носит под сердцем вашего ребенка. Убрать ее — обессилить вас.

— Чей это был план? — Взгляд Скима уперся в Гессмана, стоявшего у стены с лицом, белее мела.

— Кнест. — Деймур, стоявший рядом, очень тихо пытался привлечь к себе внимание. — Ваша Ясность…

Ским обернулся к нему с таким выражением лица, что Деймур почти пожалел, что позвал его.

— Я вас слушаю. — Его тон не обещал ничего хорошего.

— Я правильно понимаю, что раз вы живы, значит, кнесса тоже жива? Просто попала в другой мир…

— Просто? — Ским подозрительно тихо произнес это «просто».

— Не спешите, Ваша Ясность, — примирительно выставил руки вперед Деймур, — не спешите.

Ским замер, Парт откашлялся:

— Мне кажется, или представитель вида, умеющего путешествовать между мирами, недавно пытался заключить с вами союз…

Сикм повел подбородком, пытаясь понять, что хочет сказать его соратник.

— Химеры! — Парт всплеснул руками. — Химеры пришли к нам из другого мира! Надо уточнить, могут ли они….

Он не успел договорить, Ским уже бежал в подземелье.

***

— Я не могу вас отправить в другой мир. — Дея вжимала голову в плечи, но стояла на своем.

— Почему, демоны тебя разорви?

— Потому что вы есть Рузгард. — Дея почти шептала.

— Что за чушь ты несешь?! Я должен ее найти!

— Я не могу.

— Я уже уходил в мир демонов.

— Тогда вы не были Источником.

Ским рухнул на колени посреди комнаты, обхватил голову руками.

— Должен же быть выход.

— Он есть, — помедлив, отозвалась химера.

— Так чего же ты молчишь? — Источник подскочил к Дее, схватив ее за плечи. — Говори!

— Я могу попробовать найти ее.