— А что происходит?
— Выступаем. Вчера решили.
— Вот как. — Эту фразу Лина произнесла уже вполголоса. Почти что сама себе.
— А где Афанасий Сергеевич?
— Кто? — Парт даже обернулся.
— Керт Волгин.
— А. Не видел его с утра. В замке его нет. Возможно, вышел в деревню.
Лина обернулась, пытаясь понять суть происходящего. Вокруг все суетились, даже на ее кухне хозяйничала уже не она. Тот дворовый, что стоял у котелка, сейчас подзывал всех на завтрак, расставляя по столу чаши с жидким серым варевом.
Все спешили, суетились. Лине стало не по себе. Ей очень захотелось увидеть того, кто стал ей, пожалуй, ближе всех за это время. Она накинула шаль и пошла искать Волгина.
Афанасий Сергеевич стоял на берегу той самой реки, которой в детстве любовался маленький Ским. Уже набравшая воды, речушка медленно и степенно перекатывалась по камням, огибая особо острые. Берег не казался крутым, однако поднимался над водой на два или три человеческих роста. Несмелая травка пробивалась по его краю, обрамляя зализанные водой стены, кое-где росли кустарники, не слишком крупные, но цепкие. Там, где река делала крутой поворот, изгибаясь почти под прямым углом, и стоял Волгин. Взгляд его был устремлен вдаль, туда, где сероватая блестящая вода сливалась с белесым утренним небом. Лину удивил его внешний вид: на щеках явно проступала щетина, рубашка была несвежей и расстегнутой у горла. За эту ночь он постарел, кажется, лет на десять. Глубокая морщина пролегла между бровей, губы сжались в тонкую нить.
— Афанасий Сергеевич. — Лина несмело окликнула его.
— Вы говорите, что сейчас в нашем мире сословия не играют прежней роли? — В своих мыслях он был очень далеко.
— О чем вы, Афанасий Сергеевич?
Волгин обернулся, встряхнул головой.
— Ах, милая, простите. Ни о чем. Задумался.
— У вас все в порядке? — Лина положила руку на его плечо.
Волгин тяжело вздохнул:
— Не буду врать, мне кажется, ваш супруг совершает ошибку. Я не верю в его стратегию.
Лина открыла рот, но поняла, что сказать ей нечего. Именно Волгин всегда планировал их передвижения. И сейчас он не согласен со Скимом. Их мнения разошлись.
— Возможно, — она сделала шаг вперед, оказавшись чуть ближе к реке, чем Волгин, — они в чем-то правы, и мы, чужемирцы, не понимаем их магического мира.
— Чужемирцы? — скептически хмыкнул Волгин.
— Да… Представляете, он мне в лицо это вчера сказал. «Ты чужемирка, и ты ничего не понимаешь!» — Лина всхлипнула, — Никогда я еще не мечтала оказаться дома так, как вчера.
Волгин криво усмехнулся:
— Я тоже об этом часто думаю.
Они молчали. Лина женским чутьем чувствовала, что Серый Сюртук больше не с ними. Он больше не часть их команды. Он хочет уйти. И она не могла найти слов, чтобы удержать его или хотя бы выразить свою признательность. Она обернулась к нему:
— Афанасий Сергеевич. — Ее взгляд привлекло движение у него за спиной. Она замолчала, вглядываясь. Волгин тоже обернулся.
По полю бежала фигурка. Не размахивала руками, не кричала, а целенаправленно бежала именно к ним. Лина и Волгин переглянулись. Это был, несомненно, Ским. Его выдавали светлые волосы. Лине показалось, что он воинственно настроен. Но почему? Она удивилась, а вот Волгин, кажется, нет. Он, медленно отворачиваясь, взял ее под руку и потянул к обрыву.
— Знаете что, я нас спасу. — Лина спотыкаясь, приближалась к обрыву. Он почему-то так напомнил ей тот, с которого начался ее со Скимом путь. Нехороший холодок пробежал по спине. — Ну или хотя бы вас спасу!
— Что вы делаете?
— Мне всегда хотелось проверить одну теорию… — начал он совершенно изменившимся тоном.
— Теорию? — Лина оборачивалась, глядя на Скима. Попыталась упереться ногами, вывернуться, но сильная рука Волгина не дала ей сдвинуться с места.
— Да, и кажется, мне представился такой случай! — Глаза старого революционера заблестели странным нездоровым блеском. Он учащенно задышал, облизнул губы.
— В чем же заключается ваша теория? — Лина никак не могла понять, что происходит, и Ским, и Волгин вели себя более чем странно. Это начинало раздражать. Чужемирец сощурил глаза:
— Если он, — Волгин махнул рукой в сторону Скима, — сейчас не упадет замертво, значит, я могу вернуться домой! — Волгин схватил ее за локти, резко развернул и с усилием швырнул вниз с обрыва.
***
Голова гудела, в груди что-то кололо и мешало дышать, хотелось откашляться и перевернуться. Что с ней произошло? Почему Волгин сбросил ее? Сбросил ведь? Теперь Лине стало казаться, что она с самого начала ошибалась. Во всем. В людях, в мире… Вот уж точно «чужемирка».
Она попробовала приподняться, но ей явно что-то мешало. Лина застонала.
— Здесь! Сюда!
Свет фонаря пробежал по глазам, раздался шорох, что-то упало, раздался скрип, скрежет.
— Кто осматривал этот квадрат? Селезнев? — в голосе кричащего слышался гнев. Между тем Лина почувствовала, что дышать ей становится легче, света стало больше.
— Михалыч, ей богу, все обшарили! Пусто было! Клянусь пусто было! — оправдывался испуганный голос.
— Не Михалыч, а товарищ майор! — и уже тише, — Чуть девчонку не пропустили.
Сильные руки поднырнули под Лину и потянули наверх. В груди что-то защемило, голова заныла и Лина провалилась в пустоту.
Она не смогла бы сказать, сколько прошло времени, прежде, чем она снова пошевелилась. Попробовала повернуться: вся спина затекла. Ничего не вышло — чья-то настойчивая ладонь прижала ее, не давая пошевелиться.
— Очнулась! Очнулась! Позовите врача! — Голос-то какой знакомый… Только чересчур истеричный.
Лина поморщилась и открыла глаза. Белый свет больно резанул и заставил зажмуриться. Чуть помедлив, она все же посмотрела на того, чьи руки ее удерживали в неудобном положении.
— Мама? — Собственный голос звучал хрипло и незнакомо.
— Я, детка, я. — Мама поправила над ней одеяло, снова придавив ее к кровати и не дав-таки перевернуться. — Уже все хорошо. Ты в безопасности. Врачи говорят, в рубашке родилась!
Сопровождая свои размеренные воркования какими-то бессмысленными движениями курицы-наседки, мама, казалось, хотела ощупать Лину всю целиком. Просто чтобы убедиться, что она жива, цела, все еще с ней. Подскочил врач. Посмотрел приборы, проверил пульс, что-то прослушал фонендоскопом.
— Удивительно, — будто сам с собой говорил немолодой помятый мужчина с мешками под глазами, — такой взрыв, а у нее только царапины, — и уже громче: — Цела! Полностью цела! Денек понаблюдаем и переведем в терапию.
Взрыв? Царапины?
— Мама, — Лина оторопело взяла мать за руку, — а сколько?.. Когда?.. Какой сейчас день?
— Линочка, ты всего день без сознания была. Даже не сутки. День. — Мама снова поправила что-то на постели. — Врач даже удивился. Целая совершенно, а в себя не приходишь. Думал, какое-то сотрясение или другая травма скрытая. Тебя искали долго! Уже всех достали и живых и… Я места себе не находила. Думала, с ума сойду. И тут уже в самом конце, представляешь! Достали тебя! Целую. Видишь, счастье-то какое! В рубашке родилась. — Только сейчас Лина поняла, что мама плачет, вытирает украдкой слезы и хочет скрыть это своими суетливыми движениями. Ах, мама. Всегда геройствовала! Лина высунула ладонь из-под одеяла и сжала мамину руку.
— Мам, все хорошо. Я себя и правда хорошо чувствую!
Голос не слушался. Поперек горла встал ком. Осознание произошедшего накрывало ее тяжелой бетонной плитой. Отчаяние сдавливало грудь, мешая дышать, пытаясь вырваться рыданиями. Медленно, но настойчиво в голову приходили мысли о том, что Ским, Рузгард, война за королевство и даже Синт — все это было лишь ее бредом. Плодом ее пострадавшего рассудка. Так не хотелось в это верить, но другого ответа не было. Все правильно и логично. Бред пострадавшего сознания. Нет никакого другого мира. Нет никакого Источника. Мужа. Возлюбленного. Магии нет. По глазам побежали горячие слезы.
