Маг закашлялся, уперся ладонями в каменный пол, стал хватать ртом воздух, будто не мог дышать, выгнулся, захрипел и замер. На лице его блуждало совершенно искреннее выражение блаженства. Он был как путник в пустыне, наконец-то вдоволь напившийся воды, как странник, который смог найти милый сердцу приют, как тяжелобольной, наконец-то нашедший покой в лекарстве или в смерти.

Первым открыл глаза Ским. Смотрел на блуждающую улыбку Парта и понимал, что все получилось. Ему больше не нужно слов. Мог ли он управлять Партом? Нет. Не мог. Но мог оторвать мага от мира, из которого тот сейчас черпал силу. И не нужно быть провидцем, чтобы понять, что на это Парт добровольно не решится никогда. В этом и была сила Источника. Поэтому они и правили теми, кто был связан с ними.

Парт пришел в себя, посмотрел на Скима и, не вставая с колен, кивком выразил все то, что Ским и так понял. Почтение, уважение, зависимость. Ни о каком равноправии между ними больше не было и речи. Ушло время споров и аргументов. Парт был полностью во власти Скима.

Ским Левиан подошел к магу и протянул руку, призывая встать.

— Я хочу, чтобы вы все же остались мне другом, — произнес он то, что оба и так понимали без слов. — Мне нужен опытный советчик, а в вас я уверен почти как в себе.

Парт попробовал улыбнуться, кивнул, откашлялся:

— Я попробую, — кивнул, придавая уверенности, скорее, себе, чем Скиму. — Я постараюсь.

— Эти связи непросто разорвать, — пытался объяснить ему Ским. Парт напряженно молчал, — Я обещаю вам, — продолжал Источник, — вашу нить я никогда не трону.

Парт глубоко вздохнул, казалось, с облегчением, уже более уверенно кивнул и, переполняемый эмоциями, сжал руку Скима. Кнест Левиан почти с тем же облегчением положил ладонь сверху руки своего соратника. Друг и наставник ему сейчас был куда нужнее, чем подчиненный.

В тот день посторонних магов не приглашали. Казалось, Ским хочет осмыслить произошедшее. Он почти весь день провел в склепе. Лишь к вечеру поднялся в замок и бродил по заброшенным залам, словно тень.

Лина накрыла к ужину, пошла искать мужа.

— Эй, — кнесса Левиан подошла к нему, заглянула прямо в глаза, — я тебя уже три раза позвала!

— Прости, — Ским отвел раздраженный взгляд, — я не хочу. Как-то не до этого. Лучше прогуляюсь. Мне надо побыть одному.

— Да, — Лина опустила глаза, поджала губы, — понимаю.

— Не понимаешь, Лина. — Неожиданно для нее Ским развернулся с порога и ответил ей очень раздраженно, почти крича. — Ничего ты не понимаешь!

Слезы навернулись ей на глаза, но некому было их увидеть. Ским уже выбежал из замка. Он, конечно, не мог не знать, что обидел ее. Только вот вряд ли ему это сейчас было важно. Лина успокаивала себя только тем, что ему сейчас хуже, чем ей. Она не знала отчего, но четко чувствовала, что ему хуже.

Кнесса Эйхерат в молодости никем никогда не воспринималась всерьез. Обладательница кукольной внешности, пухлых щечек, всегда широко распахнутых глаз, небогатая, но красивая светская девица слыла глупышкой. Менее симпатичные конкурентки откровенно называли ее наивной дурочкой, а она, казалось, и не обижалась. Конечно же, из-за своей природной глупости. Юная хорошенькая девица и правда не блистала умом. От нее никогда нельзя было услышать ничего серьезного, только лишь песенки, исполненные высоким красивым голосом, да пересказ каких-то городских сплетен, которые наивная кнесса всегда обращала в вопрос. Ну и, конечно же, смех. Заливистый, звонкий, мелодичный, почти детский. Кнесса много смеялась. Даже когда впервые села играть в модную салонную игру в фишки и всех обставила с разгромным счетом. В ответ на злобные взгляды завистников хохотала и говорила, что новичкам и дурочкам везет. Игравшие с ней девицы сквозь зубы цедили, что новичком ее вряд ли можно назвать.

Как раз после этого случая на нее обратил внимание молодой фабрикант. Кнест Эйхерат не мог похвастаться ни богатством казны, ни родословной. Был он сух, неулыбчив и нелюдим. В наследство от рано почившего отца ему достались крупное, но полуразоренное производство древесины, которое он пытался поставить на ноги после своего незадачливого родителя. Завод забирал у молодого кнеста все силы и время. Вот почему в салонах он появлялся редко, говорил мало, хотя и считался порядочным женихом. Вот и в этот раз какая-то из светских матрон затащила кнеста Эйхерата на свой прием, надеясь сосватать за него старшую дочь, которая уже считалась засидевшейся. Однако тот, спутав все планы львиц полусвета, совершенно неожиданно посватался к глупенькой хохотушке. А она, к еще большему удивлению общества, согласилась!

Злые языки еще долго судачили, что Эйхерат все же унаследовал от отца некоторую легкость ума, однако совершенно неожиданно его дела пошли в гору. Ему удалось заключить несколько выгодных контрактов, предугадать развитие событий на международном рынке и перестроить свои заводы так, как того требовала обстановка.

Никто не связывал эти его успехи с женой-хохотушкой, которая по-прежнему проводила много времени в салонах, мало что говоря, но много слушая. Никто не воспринимал ее всерьез, поэтому и секреты от нее не сильно утаивали. Тут она могла услышать обрывок фразы, тут какое-то странное восклицание, здесь — хмурый или, напротив, полный надежд взгляд. И бывало, что уже на следующее же утро ее муж спешил с интересным предложением к своему старому компаньону или конкуренту.

Чета Эйхерат была на редкость плодовита — бог послал им целых восемь здоровых дочек. И даже это стало предметом шуток и насмешек в обществе. Кнессу и в деторождении считали бессмысленной. Однако же девицы выросли всем на зависть, унаследовав красоту матери и ум отца. И приданое. Каждая из них была обеспечена солидным приданым. Теперь уже все стали собираться в доме Эйхератов. Весь цвет общества. Красавцы и молодцы. Только вот выходили девушки замуж не за светских львов и модных хлыщей. Первая стала супругой главы столичной управы. Вторая пошла за старшего помощника королевского казначея. Третья стала женой главы купеческой гильдии торговой Берьяты. Когда четвертая дочка вышла замуж за верховного хранителя покоя его Ясности Величайшего, шутить по поводу семейства Эйхерат стало попросту небезопасно. Да и не хотелось уже никому. Напротив, считалось хорошим тоном отправить к ним погостить дочку. Пусть поучится уму-разуму. А если повезет, так кто из выгодных женихов попадется, кого девицы Эйхерат отвергнут.

Так и повелось, что не самое знатное и даже не самое богатое семейство стало одним из самых влиятельных в столице и за ее пределами.

Именно поэтому, когда однажды рано утром у кнессы Деймур, единственной из девиц Эйхерат, вышедшей замуж не за влиятельного сановника, завибрировал кристалл связи, и она, и муж отложили все дела и настороженно взяли амулет. Вещица была редкая, дорогая, сделать ее мог не каждый маг. На все королевство таких едва ли была сотня.

В Мельхорме, да и в самой Реате о таких не слыхивали. И лишь столичная штучка, жена здешнего кнеста, пользовалась диковинкой. Конечно, только в самых важных случаях. И кажется, сейчас был как раз такой.

— Матушка? — Кнесса осторожно приподняла кристалл на уровень лица.

— Уезжайте! — без вступлений и слов вежливости прокричала кнесса Эйхерат. — Срочно, как можно быстрее! Собирайте бумаги, драгоценности, которые легко можете увезти, и уезжайте! Немедленно. Завтра! Сегодня, если сможете!

К жене быстрым шагом подошел кнест Деймур:

— Любезная теща, что стряслось?

— Ах, дорогие мои, некогда… — почти простонала кнесса Эйхерат. — Верьте, сведения точные. У вас скоро будет очень жарко. Уезжайте.

Кристалл странно завибрировал, голос столичной родственницы задрожал, и кнест Деймур так и не смог ничего переспросить — связь прервалась. Он перевел взгляд на жену. Та стояла бледная, с широко раскрытыми от страха глазами:

— Что значит «жарко»? — недоумевая спросил кнест.