Когда песня подходит к концу, неизбежное уже близко, и то чувство, которое затаилось в яме моего желудка, завязалось в большой узел, переполненный нервами.

MC наконец объявляет, что свадебная вечеринка должна присоединиться к жениху и невесте, когда начинает играть песня Брайана Адама «Everything I Do, I Do It For You».

Я могу это сделать.

Я должна это сделать.

Лекс почти сразу же оказывается рядом со мной. Положив мою руку в свою, он снова пронзает меня, этот дикий удар электричества, который напоминает мне, почему это всегда был он. Но на этот раз я не вздрагиваю, мое тело так жаждет этого.

Я следую за ним на танцпол, когда он останавливается в центре рядом с другими парами. Обняв меня за талию, он прижимает меня к себе, а мои руки обвивают его шею, как тогда, на выпускном.

Наши глаза встречаются, взгляд заперт, словно ничего вокруг нас не существует, только он и я в этот момент. Его изумрудные глаза сверкают, пока я изучаю его лицо, каждый угол, сосредоточившись на его прекрасных губах, которые я отчаянно хочу поцеловать.

Я не уверена, должна ли я говорить первой, мои нервы затмевают мою способность составить связное предложение. Что же мне сказать? Что я хочу его больше, чем саму жизнь. Должна ли я начать с этого? Его слова задерживаются в моей голове, и поэтому я танцую и доверяю ему.

— Лекс, — бормочу я, его имя так легко слетает с моего языка.

— Шарлотта, пожалуйста, позволь мне сначала сказать то, что я должен сказать.

Я пристально смотрю ему в глаза, мои движения затихают, чтобы он полностью завладел моим вниманием.

Последний месяц я бесцельно слонялась по городу, думая, за что меня наказали. Интересно, что именно я сделала не так, чтобы мне причинили столько боли. Мне казалось, что я и раньше достигала низких точек в своей жизни, но они были ничто по сравнению с тем, что я чувствовала…

— Несколько ночей назад я сидел один в опасной части Бразилии. Я был пьян, и местные жители были готовы меня ограбить. Мне было все равно, что я был близок к тому, чтобы быть избитым. Они наблюдали за мной с текилой в руке, как за бомбой замедленного действия, которая вот-вот взорвется. Мне было очень больно от того, что ты мне сказала, и я снова и снова прокручивал эти слова в голове. Эти слова постоянно звучали в моей голове, и я задавался вопросом, что именно причиняло мне больше боли — то, что это был он, или то, что меня не будет в твоей жизни? Я хотел причинить ему боль, Шарлотта, больше, чем ты можешь себе представить. У меня были планы, которые мне стыдно признать. Я был там, готовый сделать это, но потом я посмотрел вверх и увидел его, свет, который так ярко сияет на статуе Иисуса Христа.

Он подавился своими словами, склонив голову в стыде, пока я ждал в предвкушении.

— Как раз когда я думал, что потерял надежду, в нескольких футах от меня появилась маленькая девочка, ее ангельский голос разносился в окружающей нас суете. Она говорила на своем родном языке, но я понял, она спросила своего папу, почему Христос Искупитель сияет так ярко, что ей больно смотреть. Я бросился к ней и спросил, видит ли она его тоже. Она кивнула, и я понял, что дело не только во мне. Ее звали Карла. Это был знак, большой гребаный знак. В тот момент я понял, что скучаю по тебе, что без тебя моя жизнь — ничто. Я больше не злился на него, а злился на себя за то, что причинил тебе боль. Тебе пришлось справляться с этим одной, и я ненавидел себя за то, что заставил тебя думать, что у тебя нет другого выбора. Я люблю тебя, Шарлотта Оливия Мейсон. Моя жизнь будет полной только с тобой.

Мое сердце дергается во все стороны, и я должна наконец произнести эти слова, потому что он нужен мне так же сильно, как я нужна ему: — Ребенок…

— Этот ребенок, Шарлотта, — часть тебя. Все, что является частью тебя, не может быть неправильным. Это просто означает, что у него или у нее будет другой человек, который будет любить их больше, чем они могут себе представить.

Я притягиваю его к себе, крепко обнимаю, прижимаясь к нему изо всех сил. Он готов быть со мной, несмотря ни на что. Этот человек любит меня за все, что я есть, за каждую ошибку, которую я когда-либо совершала. Я даю себе несколько секунд, чтобы принять все это — огромную любовь и самоотверженность, охватывающие меня, и я хочу ответить ему тем же, дать ему надежду, счастье и любовь, которую он заслуживает.

Лекс Эдвардс заслуживает всего мира, и я должна дать ему это и все остальное.

Больше никакой лжи.

Больше не надо скрывать боль.

Правда должна быть сказана.

— Лекс… это твой ребенок.

Опустив руки к бокам, он отступает назад с недоверчивым взглядом. В тишине он изучает мое лицо, пока его глаза не становятся стеклянными, а на губах не появляется улыбка.

— М-моя малышка? — заикается он.

— Я сомневался в себе, когда узнала правду. Я солгала, Лекс. Есть так много причин, почему я чувствовала, что мне нужно лгать, и мне так жаль, что я причинила тебе боль, что я причинила тебе столько боли, и я хочу получить шанс рассказать тебе все, Лекс. Все, что я сдерживала с того дня, когда все развалилось на части восемь лет назад, но сейчас, прямо сейчас, мне нужно поцеловать тебя. Ты так нужен мне в моей жизни… Ты нужен мне, Лекс. Навсегда.

Без всяких колебаний мое тело прижимается к его телу, наши губы находятся всего в нескольких дюймах друг от друга. Его теплое дыхание задерживается в воздухе между нами. Я закрываю глаза, ожидая почувствовать его губы на своих, но его палец касается моих болящих губ, обводя нижнюю губу вечным прикосновением.

Моя грудь поднимается и опускается в быстром темпе, все мое тело дрожит от простого прикосновения его пальца к моим губам. Его рот задерживается на моей нижней губе, и то, что длится всего несколько секунд, проходит как часы, предвкушение нарастает, пока он осторожно не посасывает мою губу.

Наслаждаясь этим моментом, все, что тяжким грузом лежало на моих плечах, медленно начинает уходить, когда его поцелуй распространяется по мне, освещая каждую часть меня, которая была заключена во тьме.

Он — мой, а я — его.

И вместе мы положили начало чему-то прекрасному, растущему внутри меня.

— Мой ребенок? — снова спрашивает он.

— Да, Лекс… этот ребенок наш.

На этот раз он целует меня глубже, слегка приподнимая, когда я издаю небольшой визг. Вокруг нас раздаются хлопки и свист. Мы приостанавливаемся, отстраняясь друг от друга, и поворачиваемся, чтобы оглядеться. Весь зал аплодирует нам стоя, и когда мое лицо начинает краснеть от его семьи и множества незнакомых людей, я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Лекса. Его лицо светится от гордости, глаза сверкают под светом танцпола. Я притягиваю его ближе к себе, его нос касается моего, прежде чем он закружит меня, как влюбленный дурак.

Мы танцуем, не отпуская друг друга. Нет другого места, где бы я хотела быть, кроме как здесь. Это происходит до тех пор, пока Эмили не вклинивается с просьбой потанцевать с ее сыном. Я немного успокаиваюсь, потому что мне нужно в туалет, и это служит мне доброй заслугой за то, что я выпила четыре коктейля во время ужина.

Я быстро убегаю в ванную, что в платье оказывается немного затруднительным, но я успеваю. Пока я стою там и проверяю макияж, входит Эрин, одна из подружек невесты, и я не могу удержаться от ухмылки: глупая сучка, что пыталась вцепиться в Лекса раньше в течение дня.

— Итак, ты и Лекс, да?

— Да, Лекс и я.

— Ты никогда не упоминала об этом, когда я говорила о нем раньше. Я думала, он трахается с той блондинкой… Викторией… что-то вроде того.

— О Боже, ты шутишь? Я этого не знала. Может, мне стоит порвать с ним? — отвечаю я с сарказмом.

— Может, и стоит… Я знаю много дам, которым он был бы интересен.

— Очевидно, что сарказм не был твоей сильной стороной, но тебе стоит попробовать взять в руки словарь. Это может помочь тебе понять, когда его используют.

Я поправляю прядь волос и выхожу из ванной, радуясь своему великолепному возвращению.