В июне 1967 года, после окончания очередного отпуска, я прибыл, согласно направлению, в распоряжение отдела кадров УКГБ по Пермской области для дальнейшего прохождения службы.

Медицинское заключение о состоянии здоровья, выданное мне в берлинском госпитале, не находило понимания ни у кого из принимавших меня руководителей.

При личном знакомстве бывший начальник управления генерал Н. Н. Равинский счел необходимым прямо заявить, что никаких послаблений по службе, даже в первое время, мне не будет. Рекомендация врачей об освобождении меня на первые полгода от ночных дежурств с целью стабилизации состояния здоровья вызвала у него раздражение. В моем присутствии он снял телефонную трубку и демонстративно дал указание начальнику секретариата поставить меня в графике суточных дежурств на следующее же воскресенье.

Вопрос о моем назначении решался около месяца: в каком отделе и в каком качестве мне предстояло работать.

В это же время я получил указание полковника Н. И. Щербинина, бывшего тогда начальником второго отдела управления, просмотреть оперативную документацию, которая велась по группе австрийских военнопленных, отбывавших наказание в проверочно-фильтрационном лагере № 0302.

Лагерь, служебное название ПФЛ № 0302, размещавшийся в городе Кизел и его пригородах, был закрыт в 1956 году. После заключения мирного договора с Австрией все австрийские военнопленные были отправлены на родину. В основном это были военнослужащие полицейских формирований, охранявшие Вену и взятые в плен нашими войсками в конце войны.

Объем лагерных материалов оперативного наблюдения, переданных мне для изучения, оказался небольшим.

Это были небрежно оформленные папки с делами офицерского состава австрийских полицейских формирований.

Велись дела абсолютно формально, не исследовались даже служебные обязанности большинства офицеров полиции. Оперработники, судя по всему, не понимали, что имеют дело со спецконтингентом. Их не интересовало, где и чем занимались пленные во время прошедшей войны. Зато отметки о выполнении ими производственных заданий делались исправно. Было упущено из виду, что это не кадровые военнослужащие армейских частей, а офицеры одной из спецслужб воевавшего с нами государства. Заслуживающих оперативного внимания материалов наблюдения за ними я не обнаружил. Исторической ценности документы не представляли.

Закончив просмотр дел, я решил поискать сведения о служебных обязанностях австрийских полицейских офицеров в годы войны. В некоторых делах имелись удостоверения личности офицерского состава. Это были офицерские книжки, справки о состоянии здоровья и составе их семьи, различные обращения в вышестоящие инстанции. Документы, как правило, без перевода, хранились в конвертах с пометками на русском языке. Вот тут-то меня ждало неприятное открытие.

Мое внимание привлекло удостоверение личности одного старшего офицера полиции. Внешний вид этой офицерской книжки разительно отличался от всех других, уже просмотренных мною. Обычно другие удостоверения имели затасканный вид, потертые, с подтеками от влаги. Было видно, что владельцы постоянно ими пользовались.

Удостоверение этого старшего офицера выглядело относительно свежим, как будто он хранил его в служебном сейфе, а не носил постоянно с собой в кармане. Привлекала внимание и фотография. Это был человек с волевыми чертами лица и интеллигентной наружности. Своим холеным видом он сильно отличался от офицеров, которых я видел на других снимках. Я подтверждаю, что на обнаруженном мною удостоверении была именно такая фотография. В графе «занимаемое служебное положение» стояла лаконичная, ни о чем не говорящая запись: «Офицер штаба». У других же австрийских офицеров отмечалось до десятка перемещений по службе.

Прочитал в его удостоверении графы «фамилия», «имя»: Хеттль Вильгельм (Choettel Wilhelm). Потом положил его обратно в конверт и закрыл папку. Уже приготовился было бросить ее в стопу документов, подлежавших уничтожению. Вдруг что-то насторожило меня. Ну, конечно! На папке с материалами нашего оперативного наблюдения была указана другая фамилия «Кеттль», а не «Хеттль», как она должна была звучать согласно офицерскому удостоверению личности. Это была явная ошибка при переводе его фамилии с немецкого языка на русский. Поэтому в лагере военнопленных он был зарегистрирован под фамилией «Кеттль». По вине переводчика этот тип просидел десять лет в лагере военнопленных под другой фамилией.

Проверка Вильгельма Кеттля по спискам разыскиваемых государственных преступников результата не дала.

Зато при проверке его под фамилией Хеттль результат был ошеломляющий. Оказалось, что с 1948 года среди разыскиваемых международных преступников значится Вильгельм Хеттль. Он был объявлен в международный розыск решением Нюрнбергского военного трибунала по делу фашистских преступных организаций (СС, СД, гестапо). В годы войны в звании штурмбанфюрера СС он возглавлял в Вене филиал имперской службы безопасности нацистской Германии. Был начальником разведки на Балканах, в Ватикане, Румынии и Венгрии, на юго-западном направлении советско-германского фронта. Руководил внедрением агентуры в ряды антифашистского сопротивления в центре Европы. По должности в Вене значился также шефом полиции и службы СД. Прочитанное не укладывалось в сознании. Почему была допущена такая халатность? Я пригласил переводчиков с немецкого языка, работавших в то время в управлении. Показал им злополучную папку и офицерское удостоверение, имевшееся в конверте. Спрашиваю:

— Как будет правильно писаться по-русски фамилия этого человека?

Слышу в ответ:

— Кеттль, ведь на папке так написано!

— Но почему не Хеттль?

В ответ — молчание. Пришлось коллегам напомнить о грамматике Дудена и коварстве при переводе имен собственных, начинающихся с латинской буквы «С» на русский язык. Она далеко не всегда переводится как русская «Ц» или «К». При переводе на русский язык иностранных слов, начинающихся с этой буквы, если после латинской «С» следуют гласные «а», «о», «и», она переводится, как русская «К». Например: Calbe, Canaris, Cottbus, Coburg, Cuxhafen. Эти слова по-русски читаются и пишутся как Кальбе, Канарис, Коттбус и Куксхафен. Но перед гласной «е» буква «С» приобретает свое алфавитное звучание «Ц», как в названии города Целле (Celle). Однако в сочетании с буквой «h» она пишется и переводится как русская «X». Например: Chemnitz (Хемниц) или Chemie (химия). Следовательно, «Choettel» переводится как «Хеттль», а не «Кеттль»!

По этой причине на учете военнопленных Хеттль был ошибочно поставлен в алфавитной картотеке на букву «К», а не «X». Поэтому он и не был найден при проверке по спискам разыскиваемых международных преступников. Из-за ошибки наших переводчиков ему удалось избежать заслуженного наказания и разоблачения как высокопоставленного фашистского разведчика. Осталась не выявленной агентурная сеть нацистской разведки, созданная им в годы войны на юге и в центре Европы.

Я доложил о своей находке бывшему начальнику 2-го отдела полковнику Н. И. Щербинину, написал по данному факту справку. Знаю, что результаты моего открытия перепроверялись через Первое Главное управление и нашли полное подтверждение. Документы были приобщены к литерным делам 2-го отдела по переписке о военнопленных. Позже были якобы уничтожены.

О значимости личности Вильгельма Хеттля в истории разведслужб военного времени свидетельствует имеющаяся в настоящее время историческая и мемуарная литература.

Американские историки Норманн Полмар и Томас Б. Ален в книге «Энциклопедия шпионажа», вышедшей в 1999 году, упоминают Хеттля как «…одного из высших чинов немецкой разведки, работавшего по Ватикану и Балканам». Летом 1945 года он добровольно сдался американцам в плен.

Хеттль обратился с предложением передать американцам свою агентурную сеть, так как его агентура «воевала только против русских». Но он выдвинул при этом условие: «Если работа против СССР будет продолжена».