Поэтому следующим указанием было: «Иди домой и займись гардеробом!»

Оказалось, что выполнить это указание было не так-то просто. Жена только руками всплеснула: вода из крана почти не течет, свет в двух комнатах не горит, розетки неисправны. Я срочно связался с дежурным по КЭЧ и попросил прислать сантехника и электрика. Вскоре пришел немец, дежурный слесарь. На ломаном немецком языке я высказал жалобы, показал поломки. Он же, с истинно немецким педантизмом, стал мне объяснять, что руководитель КЭЧ должен был произвести осмотр квартиры до ее заселения. До ее ревизии я не должен был въезжать в квартиру. Таков порядок.

Слесарь показался мне слишком назойливым. Несмотря на мое нежелание поддерживать разговор с ним, он не умолкал:

— А вы раньше уже бывали в Германии? Кажется, мне знакомо ваше лицо.

Я сделал вид, что не понимаю, о чем он говорит. Разговор прервался. И тут в квартиру с улицы вбежал мой взбудораженный сын и сообщил новость: он встретил во дворе знакомого мальчика, который «тоже уже жил здесь с папой»!

Немец, посмотрев на сына, тут же заявил:

— Ну, конечно, я же сразу узнал вас. Вот и мальчика вашего помню!

Он даже назвал расположение нашей бывшей квартиры. Все точно. Опознание состоялось. Этот разговорчивый, интеллигентного вида слесарь из КЭЧ и раньше привлекал наше внимание. Его частенько замечали в Карлсхорсте у спортплощадок, где мы в спортивной гражданской одежде по утрам занимались спортом. Американская агентура имела прямое задание выявлять штатских в военном городке, занимающихся по утрам физкультурой. Эти лица противником уверенно идентифицировались как принадлежащие к советским разведслужбам.

Кстати, этот любопытный слесарь из гарнизонной КЭЧ вскоре все-таки был изобличен как агент американской разведки и больше не докучал нам своим угодливым вниманием ни при обслуживании квартир, ни при занятиях спортом.

Таковы были условия проживания в Карлсхорсте, и здесь ничего нельзя было изменить.

Утром 12 мая всем отделом мы прибыли в Потсдам. Среди тех, кто служил и проживал там, я с радостью встретил сослуживцев по первой командировке. Мы разговорились, вспоминали общих знакомых, расспрашивали друг друга о том, как у кого сложились судьбы. Я коротенько рассказал, как служил в Березниках. Нашу теплую беседу прервал начальник отдела:

— Ты где пропал? Тебя требует начальник управления генерал Матвеев. Еще я должен тебя представить генерал-майору Федорчуку, который курирует работу разведотдела.

В приемной начальника было полно народа. Он быстро провел меня в кабинет руководителя. Генералов было трое: А. И. Матвеев, В. В. Федорчук, а также начальник Третьего Главного управления военной контрразведки страны генерал-лейтенант И. А. Фадейкин. Его я встречал во время прошлых визитов в ГДР.

Полковник Захаров представил меня генералам и неожиданно сказал:

— Я рекомендую товарища Корнилкова в качестве переводчика министра Мильке.

К такому повороту событий я не был готов и попытался возразить своему начальнику. Я сказал, что у меня два года не было активной языковой практики. Прошло всего лишь два дня, как я вернулся в языковую среду, и я не успел еще восстановить былые навыки. Высказал сомнения в том, что справлюсь с синхронным переводом речи министра. Заметив мое смятение, ко мне подошел Фадейкин и сказал, что раз руководители мне доверяют, надо соглашаться.

В этот момент в кабинет руководства стремительной походкой вошел министр Мильке в сопровождении своей свиты.

Я быстро оглядел сопровождающих, втайне надеясь увидеть кого-нибудь из знакомых сотрудников советниче-ского аппарата ЛГУ в Берлине. Может, кто-нибудь из них мог бы взять перевод на себя, ведь текст доклада наверняка с ними обсуждался заранее. Однако знакомых лиц я не увидел, надежды на замену не оставалось. В окружении немецких генералов я приметил женщину с папкой в руке и предположил, что у них есть своя переводчица.

После взаимных представлений Мильке спросил на ломаном русском, кто будет переводить его доклад. Генерал Федорчук представил меня министру. Тот подозвал женщину и взял у нее папку. Осмотрев меня, министр спросил:

— Как будем работать? В этой папке перевод всего моего доклада на русский язык. Ты можешь взять его и просто читать вслух по ходу выступления. Но имей в виду — я буду говорить, как Хрущев!

С этими словами он передал мне текст доклада. Присутствовавшие при этом генералы попросили уточнить у Мильке, что значит «говорить, как Хрущев?»

Хитро улыбнувшись, Мильке ответил:

— Это значит, я буду говорить иначе, не по готовому тексту. Ведь Хрущев всегда так поступает!

После этих слов я вернул референту министра перевод доклада и сказал, что в таком случае он мне не потребуется, буду переводить синхронно.

На выходе со всеми вместе из кабинета я успел отловить своего начальника и высказал ему свое недоумение тем, что он даже не удосужился меня предупредить о таком ответственном задании заранее. Захаров ответил, что просто не успел этого сделать, потому что две другие предложенные им кандидатуры на должность переводчиков Мильке были отклонены генералами. Времени на доработку и обсуждение деталей предстоящего совещания попросту не осталось.

Мы с Захаровым успели договориться только о том, что для контроля за ходом моей работы и моральной поддержки он и его заместитель А. И. Кузмишин сядут в зале заседаний прямо перед трибуной министра. Они будут мне подавать сигналы о качестве моего перевода: если все четко и понятно — поднятый вверх большой палец, большой палец вниз — есть погрешности в переводе, будь внимательнее.

И пока министр Мильке выступал с докладом, мои начальники сидели напротив с дружно поднятыми вверх большими пальцами. Да и по их лицам я тоже видел, что все идет хорошо.

С тех пор минуло много лет. Я, конечно, не могу вспомнить содержание всего доклада министра госбезопасности ГДР Мильке. Но хочу напомнить читателю, что совещание происходило через девять месяцев после закрытия границы с Западным Берлином. Это событие существенно повлияло на общую обстановку в центре Европы, значительно затруднило нашим противникам по НАТО проведение открытой подрывной и разведывательной работы против ГДР и Группы советских войск в Германии. Поэтому основные тезисы доклада Мильке я помню и сейчас.

Во вступлении министр обозначил политические, экономические и контрразведывательные предпосылки для принятия решения о закрытии границы с Западным Берлином. Он напомнил о меморандуме № 58, принятом Советом национальной безопасности США, где звучал призыв к американскому правительству быть в готовности к использованию военной силы для решения «берлинского вопроса» и «защиты прав союзников на Западный Берлин», к увеличению численности американского военного гарнизона в городе. Были озвучены требования конгресса США о принятии мер, способствующих дестабилизации обстановки в Восточной Германии.

Мильке напомнил, что к моменту возведения защитной стены внутри города в его западной части насчитывалось более восьмидесяти центров милитаристских и реваншистских организаций, это без учета разведслужб НАТО, которые вели активную подрывную работу против социалистической Германии. Их деятельность активно поддерживалась американской радиостанцией «Риас».

По сведениям МГБ ГДР, в Западном Берлине размещался самый большой заграничный полевой орган ЦРУ США — Берлинская оперативная база, которая полностью перешла под прикрытие армии США.

Питательной средой для спецслужб противника являлись перебежчики. По словам Мильке, за десятилетний период через Западный Берлин бежало около семисот тысяч граждан ГДР, потому что граница внутри города была открыта. В лагере беженцев Мариенфельде ежегодно проживало около двадцати тысяч беженцев, которые представляли собой благодатный материал для организации подрывной работы против республики.

Сооружение защитной стены внутри города и закрытие границы позволили перекрыть поток беженцев на Запад. Был закрыт 81 уличный переход, 13 переездов на станциях городской электрички и метро. Для общения граждан ГДР с жителями Западного Берлина и ФРГ был введен особый паспортный режим.