— Это что, наши хозяева хотят отделаться только одними бутербродами?

При выходе из вагона начальник охраны попросил меня перевести слова Хрущева, сказанные в вагоне. Я перевел на немецкий язык слова главы советской делегации начальнику охраны правительства ГДР так:

— Товарищ Хрущев очень доволен увиденным. Ему понравилось, как красочно и со вкусом оформлен правительственный вагон!

Немец посмотрел на меня с недоверием: правильно ли я ему перевел?

Я, кстати, до сих пор не знаю, владел или нет начальник охраны русским языком. Он сказал мне, что сам слышал из уст Хрущева слово «бутерброд», а оно почти одинаково звучит как по-немецки, так и по-русски. Я ему значение употребления этого слова Хрущевым не перевел. Но был вынужден «откорректировать» неполноту своего перевода и пояснил, что словом «бутерброд» Хрущев воспользовался, показывая на бутерброды, которые были узорно разложены на блюдах.

Мой собеседник согласился с разъяснениями:

— О да! Наши официанты прошли хорошую школу сервировки блюд!

На этом мы с ним попрощались. Начальник охраны поднялся в вагон и приступил к исполнению своих обязанностей в поезде.

В это время к правительственному вагону опять подошел начальник управления генерал Г. К. Цинев. Я доложил, что делегация в вагоне, разместились без происшествий. Последовал вопрос руководителя:

— А зачем ты заходил в вагон? Ведь это не наша сфера деятельности!

Я доложил, что был вынужден последовать за делегацией ввиду настоятельной просьбы начальника правительственной охраны. Сообщил о реплике Н. С. Хрущева при входе в вагон и просьбе начальника охраны перевести ее содержание с русского на немецкий.

Г. К. Цинев воскликнул:

— Вы что, так дословно ему все и перевели?

Я возразил, что своих не выдаем, несмотря на профессиональный долг переводчика точно переводить сказанное. Доложил подробно, как я разъяснил начальнику охраны смысл эмоциональной реплики Н. С. Хрущева. Замечаний на мои комментарии не последовало.

На этом можно было бы и закончить рассказ о моем участии во встрече Н. С. Хрущева на аэродроме Брандт.

Однако вынужден дополнить рассказ об этом эпизоде службы некоторыми деталями, которые предшествовали моему назначению в число участников наряда по обеспечению безопасности двух правительственных делегаций. Я дважды пытался отказаться от этого поручения.

Именно в день прибытия делегации у меня была, согласно графику работы, не основная, а уже запасная явка с одним ценным источником. Руководство третьего отдела знало об этом. Никто из сослуживцев не мог заменить меня на предстоящей встрече с агентом. Срыв запасной явки с закордонным источником — дело опасное. Это вынуждает оперработника прибегать к экстренным способам связи, что всегда нежелательно. Такие действия могут поставить под удар личную безопасность агента. За это я отвечал как оперработник, переживал и по-человечески чувствовал моральную ответственность за судьбу своего соратника.

На посту у правительственного вагона меня же мог заменить любой сотрудник третьего отдела. Однако предложение о моей замене в наряде руководством не было принято во внимание. Генерал Цинев не любил менять своих решений. Специфика работы в разведотделе просто не принималась им во внимание. Кто-то из руководителей отдела даже намекнул мне, что такой отказ может быть расценен как недостаточная степень моей политической зрелости, недопонимание важности решаемой задачи. Видимо, именно из-за отстаивания своей позиции, вызванной оперативной обстановкой, сложившейся на доверенном участке работы, меня не оказалось в числе сотрудников, поощренных за успешное решение служебных задач при встрече советской правительственной делегации во главе с Хрущевым.

Моя фамилия была вычеркнута из списка, который мне показал кадровик, готовивший приказ, росчерком мягкого синего карандаша, принадлежавшего начальнику управления. Список поощряемых лиц возглавлял начальник второго отдела. Хотя он, организуя охрану, не предусмотрел предварительную репетицию с пробной постановкой правительственного вагона у той платформы или необходимость замера расстояния между ступеньками вагона и платформой, где будет стоять правительственный вагон. Он просто бросил меня, своего подчиненного, на произвол судьбы в этой непростой ситуации.

Я по натуре не склочник, поэтому не писал рапорт на имя генерала об этом пакостном поведении руководителя. Традиционного «разбора полетов» не было. А анализ результатов мероприятия, по военной традиции, должен предшествовать представлениям к поощрению. Тогда бы я имел возможность доложить о существе претензий к своему руководителю при подведении итогов. Были нарекания к руководителю наряда и у других сотрудников, не только у меня. Но не мы руководили мероприятием, а второй отдел. Он же не счел нужным подвести итоги и выявить возможные организационные недоработки, чтобы не допускать их впредь, а доложил об успешном выполнении задачи. Причем эти организационные недостатки опять повторились и тоже в мероприятиях по охране Н. С. Хрущева, но только в другой обстановке.

Во время того визита в ГДР Н. С. Хрущев охранялся нами как «гость главнокомандующего Группой советских войск в Германии маршала Гречко». На долю сотрудников третьего отдела выпала задача охранять высоких руководителей на охотничьем участке штаба ГСВГ в районе Цоссена, где намечался их краткий отдых.

Около шести утра нас разбросали на территории лесного массива, внутри которого имелось озеро. Здесь разводился карп. Тут предполагалась рыбалка высокого гостя. На озере был хорошо оборудованный причал на несколько лодок и небольшой павильон для отдыха.

Для наряда по охране нам была определена полевая форма одежды с плащ-палатками. Однако на посту № 1 (так назывался причал и павильон для отдыха у озера), сотрудник должен был быть в парадной форме, то есть в белой рубашке, при начищенных орденах и медалях на мундире. Так почему-то решили во втором отделе. Но службу надо было вести скрытно, то есть в кустах или зарослях около павильона. И все это около лесного озера, где полно паутины, муравьев, комаров и другой кровососущей нечисти. А белая рубашка и блестящие ордена плохо поддаются маскировке даже среди густой зелени и явно не способствуют решению поставленной задачи.

Этот пост достался нашему уважаемому коллеге Саше Лапшину, заслуженному фронтовику. В чем состоял оперативный замысел этого указания о специальной форме одежды на посту № 1, мы так и не смогли коллективно догадаться, а второй отдел хранил в глубокой тайне свое нововведение.

Мне с товарищем предстояло держать под контролем дорогу, ведущую в этот лесной массив и к озеру. Часов около девяти утра, когда ожидался приезд высокого гостя, никто в лес не приехал. Ждем до обеда. Опять никого и никакой информации об отмене мероприятия. Стало жарко, хочется пить. Мы были голодны, так как нас ориентировали на пару-тройку утренних часов несения охраны, и мы не взяли с собой ни съестного, ни питья, надеясь к обеду быть уже дома в Потсдаме. Да и утром мы просто не успели перекусить — выезжали ночью.

Где-то около 12 часов дня мы заметили одинокого мужчину, примерно в километре от нас. Он ехал на велосипеде вдоль опушки леса. Незнакомец вел себя не как прогуливающийся на природе человек. Делал остановки, слезал с велосипеда, заходил на опушку леса, осматривал, не торопясь, в бинокль окрестности. Складывалось впечатление, что он или кого-то искал, или что-то внимательно изучал.

Мужчина медленно приближался к нам по тропке, ведущей в лес и к озеру. Нас он заранее не заметил и был задержан при подъезде к дороге. Спрашиваем, кто он, что здесь делает, куда едет, где живет и что он вообще ищет в лесу в такой день, когда все порядочные немцы сидят в ресторанчиках и пьют пиво?

Задержанный заявил, что является жителем города Цоссена, работает в лесничестве и по просьбе старшего лесничего района поехал в этот лес посмотреть, все ли в лесу в порядке. Он знает, что это охотничий участок отведен советским военнослужащим.