Это же глухая бесперспективная оборона. Вы бьетесь вслепую, ничего толком не зная о противнике и даже не принимая возможных в ваших условиях мер. Например, почему каждого шпиона нужно прятать в тюрьму? Если посмотреть на него повнимательнее, то можно попытаться сделать из врага друга и с его помощью и под вашим руководством (разумеется, и под контролем третьего отдела управления) попытаться навести необходимые справки: кто же этот невидимый враг, так жестко взявший на прицел ваш гарнизон?»

При подобной постановке вопроса начинались возражения. Глухие, невнятные, потому что наша оценка ситуации была принципиально правильной с точки зрения наступательной контрразведывательной работы, и официально возразить было нечего. Однако неофициальное сопротивление было даже физически ощутимо. Такой руководитель рассуждал обывательски и тоже вполне понятным нам образом. Во-первых, в годовом отчете будет на одного изобличенного шпиона меньше, отчетность страдает. Во-вторых, будет ли из этого шпиона друг и помощник — неизвестно. Как знать, кто кого еще обведет вокруг пальца — ты американцев или они тебя.

К тому же нового друга нужно постоянно перепроверять и воспитывать, хлопот не оберешься. В-третьих, в случае успеха победные лавры может присвоить себе третий отдел Управления, а исполнителя отодвинут в сторону, а то и вообще все дело возьмут в Управление.

Наглядным примером такой позиции может послужить отношение руководства Особого отдела в Шверине к сигналу на немку Мансфельд, скрывшего наличие этой информации от Управления.

Известны были и методы решения этих внутренних противоречий. Это совместный подробный план мероприятий, с указанием конкретных исполнителей на отдельных этапах работы, сроков реализации, мер поощрения сотрудников, координации действий. Утверждались такие планы на высшем уровне. Работа по ним — большая, трудоемкая и очень напряженная. На деле, даже при наличии таких планов, исполнители на местах «забывали» о своей роли, отведенной им, начинали действовать самостийно, по старой обывательской привычке, и проваливали весь хорошо продуманный план. А ведь возможность ведения активной наступательной контрразведывательной работы, исходя из реальных, а не надуманных условий в ГДР, далеко не ограничивалась указанной выше ситуацией со шпионами из числа местного населения.

Мы, работники третьего отдела, естественно, докладывали по инстанции о глухом противостоянии некоторых руководителей Особых отделов на местах. В нашем присутствии они произносили официальные лозунги о совместной работе, а после нашего отъезда говорили подчиненным: «Делай, как я говорю!» Это трактовалось так: требования третьего отдела — для сведения, но не для исполнения в работе, и своих дел достаточно!

Но и это еще не все причины. Работа контрразведки в активном наступательном режиме требует максимальных умственных и физических усилий, постоянного напряжения на все время проведения операции, особенно на ее начальной стадии. А это — большая и ответственная работа, что далеко не каждому по душе.

Однажды, на фоне этого глухого противостояния, на совещании всего руководящего состава периферийных Особых отделов ГСВГ заместителем начальника Управления в форме приказа был провозглашен тезис: «Успешная работа Особых Отделов группы войск во взаимодействии с третьим отделом будет оцениваться как высшая форма оперативного мастерства со всеми вытекающими отсюда последствиями». Это должно было, по идее, стимулировать работу особистов на местах, по увязке их мероприятий с третьим отделом. Как и по каким вопросам — в Особых отделах армий имелись соответствующие руководящие указания.

Основными организаторами такого взаимодействия на местах выступали третьи отделения в штатах Особых отделов армий, работа которых направлялась третьим отделом УОО КГБ по ГСВГ в г. Потсдаме.

Возникает естественный вопрос о допустимости «разглашения» информации об общей системе организации работы военной контрразведки по ГСВГ в послевоенные годы.

История советской военной контрразведки в Германии имеет несколько печальных страниц.

Так, в июле 1949 года изменил Родине и перебежал вместе с женой и детьми к американцам старший лейтенант Рафаил Гольдфарб, бывший начальник штаба переводчиков в Управлении. После побега на Запад он активно сотрудничал с ЦРУ США, работал в должности советника разведки, периодически появлялся в Западной Германии, активно участвовал в допросах советских военнослужащих, дезертировавших в разные годы из ГСВГ, пытаясь выявить среди них наших разведчиков. Часто выступал под фамилией «Петров».

Много информации об Управлении в г. Потсдаме — в том числе и о работе третьего отдела — американская разведка получила по «шпионскому тоннелю» (известная операция ЦРУ «Золото»). Иногда ими прослушивались даже переговоры начальника Управления Г. К. Цинева с руководством Третьего управления КГБ СССР в г. Москве. Об этом подробно пишет один из руководителей ЦРУ США Д. Мерфи в книге «Поле битвы — Берлин».

Наконец в середине пятидесятых годов значительный объем информации о нашей военной контрразведке в ГДР попал к американцам через предателя из ГРУ подполковника П. С. Попова.

Служебные помещения ГРУ в г. Берлине, где служил Попов, располагались в одном жилом комплексе со зданием Особого отдела Берлинского гарнизона. Здесь также частично располагался в те годы и третий отдел Управления. Часто сотрудники нашего и Особого отделов совместно с офицерами ГРУ занимались зарядкой. Американцы особо инструктировали Попова по этому вопросу, правда, они подозревали, что при таком общении ведется слежка и за их агентом.

Как видим, для американцев уже не являлась секретом общая организация работы военной контрразведки в ГДР, ее структурные подразделения и их руководители.

В настоящее время все вышеизложенное является лишь достоверной исторической справкой о былом. После вывода наших войск из ГДР и расформирования ГСВГ эта информация носит только поясняющий характер по ходу моих воспоминаний, она нужна для более точного восприятия читателем излагаемых событий, ставших уже достоянием истории.

Мои первые впечатления от общей атмосферы, царившей тогда в третьем отделе, были положительными. Хорошая, деловая обстановка в отделе формировалась его тогдашними руководителями — товарищами Устиновым, Большаковым, Зимбулатовым. Мое становление как молодого сотрудника разведки проходило под их непосредственным влиянием и руководством.

Примерно в конце 1955 года к нам в Потсдам приезжал начальник Первого главного управления (ПГУ) КГБ СССР генерал А. М. Сахаровский, руководитель всей внешней разведки КГБ СССР. Свое выступление перед нами он назвал не лекцией, а просто беседой с «коллегами-конкурентами». Беседа продолжалась около четырех часов, у нас были свои вопросы к докладчику, на которые он отвечал обстоятельно, аргументировано и убедительно. Встреча с руководителем советской внешней разведки оставила яркое положительное впечатление.

При прощании, когда мы благодарили его за визит и за полученные знания, он, как-то шутя, бросил примерно такую фразу, что тоже был рад посмотреть на своих «конкурентов».

Позднее, делясь впечатлением об этой встрече, я спросил одного из руководителей третьего отдела — в чем же дело, какие мы «конкуренты» ПГУ? Ведь в моем представлении ПГУ и мы — это слон и моська — величины несопоставимые. Почему в адрес отдела, хоть и вскользь, прозвучал комплимент из уст первого руководителя разведки Союза? Мне было сказано, что в свое время я все узнаю, — почему отделу дается такая оценка.

К нам постепенно прибывали новые сотрудники со знанием немецкого языка. Стали появляться мои коллеги по Ленинградскому институту, служившие до этого в Австрии. Поле вывода наших войск из этой страны они были направлены для продолжения службы в ГДР. Это было обычное, не вызывающее удивления пополнение кадров.

Но вдруг в отдел прибыл новый сотрудник, не знающий иностранного языка. Мы подступили к нему с вопросом: