При наличии такого положения манчжурский инцидент является для Японии случаем, данным богом. Надо признать, что бог забил во все колокола, чтобы тем самым разбудить японский народ.

Мы никоим образом не придерживаемся пессимистического взгляда в отношении современного затруднительного положения. Мы твердо верим в то, что настоящее международное положение быстро улучшится для Японии, если японский народ возродится из великой души Японского государства и покажет себя как японский народ. При этом условии скоро придет время, когда весь мир радостно встретит «императорскую нравственность»…

Снаружи склад был не очень большим, высотой в два с половиной этажа, но внутри он был открытым до самой крыши и потому казался огромным. Пахло дёгтем и спиртом, и повсюду стояли ящики, решётки, какие-то перегородки, сколоченные из фанерных щитов.

По этому хлипкому лабиринту они и пошли. По пути им попадались до целые батареи бидонов с керосином, то ящики из-под яблок.

Возле одной, ничем не примечательной решётки, дежурили ещё двое, в таких же пальто. Один просто засунул руки в карманы, а другой был с армейской винтовкой наперевес.

(Интересно, как армейское оружие попадает в такие руки? Особенно сейчас, в разгар войны…)

Тот, что был с винтовкой, сделал знак глазами и Юкио без лишних разговоров отдел револьвер. Решётка отодвинулась и они оказались перед тем, кто был здесь главным.

Главный восседал за столом и напоминал сумоиста, ушедшего на покой после травмы лодыжки. Здоровенный и бесформенный, с выбритыми висками и коротким ежиком от макушки до затылка, он кое-как втиснулся в серый костюм, причём из-под рубашки на шее виднелись зелёные края татуировок.

В остальном закуток напоминал кабинет типового служащего. Стол у окна, кресло, телефон и много бумаг. Только духота была жуткая, где-то неподалёку что-то грохотало, а на тонких стенах висели какие-то таблицы и карты. И ещё пахло спиртом.

Запах шёл от водружённого на закопченный примус глиняного чайник в три уровня. На каждом уровне было по носику и их них капало в три разных стакана.

Кимитакэ с трудом припомнил название этой конструкции. Рамбики, пишется всегда катаканой. Позволяет гнать спирт: неторопливо, но чисто.

― Это вы стреляли?― сурово спросил главный по рынку.

― Мы хотели купить соевый соус,― ответил Юкио.

― В вашем возрасте пора бы знать, что кто попало сюда не ходит.

― Тогда подскажите, куда нам пойти, чтобы найти там соевый соус.

― Мне нет дела, кого и чего вы ищете,― заметил татуированный,― Я из Кёкуто-тай. Слышали о таких? Весь Икэбукуро под нами.

― А мы из Гакусуина,― не моргнув глазом, отозвался Юкио,― Мы вообще в самом центре, почти возле Императорского дворца. И под нашими выпускниками ― вся страна.

Татуированный подошёл к нему ближе и сурово посмотрел ― как гора на мышонка.

― Ты презираешь меня? Скажи прямо ― презираешь?― спросил он.

― Да мне вообще до вас дела нет,― ответил Юкио.

― Я у долговязого спрашиваю.

― У меня?― удивился Кимитакэ.

― Других долговязых в этой комнате нет.

― Я рад, что мне выпал шанс с вами пообщаться,― ответил школьник.

― Жалеешь меня, что-ли?

― Нет, восхищаюсь.

― По-твоему, держать такой рынок может только человек восхитительный?

― Это только моё мнение,― Кимитакэ сперва ткнул пальцем в ладонь, а потом принялся рисовать в воздухе какую-то кривую, которая должна была пояснить слова,― но я просто уважаю людей, которые сами выбрали свой путь и сами прошли на нём достаточно далеко. Не важно, какой это путь. У каждого он свой и у некоторых ― до ближайшей канавы. Но человек выбирает его сам, идёт по нему сам, стойко переносит все дорожные обстоятельства. У такого не получится сказать, что это просто случайные прохожие в канаву его затолкали. Вы сами сделали себя такими, какой вы есть, вы сами привели себя туда, где вы сейчас находитесь ― и уже этим вы меня восхищаете.

― Но это всё твои хотелки. Полиция у нас деньги, конечно, берёт, но почему-то мной совсем не восхищается.

― Люди у власти известны своим снобизмом. А вам, я думаю, просто не повезло. Вы могли бы командовать боевым соединением, который смело идёт на смерть и вселяет ужас в печень противника. А вынуждены, по причине обстоятельств вашего детства и юности, управляться с чёрным рынком где-то за станцией Икэбукуро. Так что мы приносим свои глубокие извинения и просим нас простить. Мы приобретём всё нам необходимое где-нибудь поближе. Я слышал, в парке возле станции Синдюку тоже есть чёрный рынок…

Главный не ответил. Просто молча изучал ребят свинцово-тяжёлым взглядом.

В напряжённо повисшей паузе вдруг стало слышно, о чём на этот раз надрывается голос из рупора на столбе:

― …твердо осуществляет дух императорской армии, путь которой покоится на справедливости и милосердии. Совершенно поверхностным является представление о Японии как о милитаристическом или империалистическом государстве. Такое представление может иметь только тот, кто не знает, что наша страна берется за оружие только в борьбе за мир.

О том, как Япония любит мир и стремится к спокойствию и благосостоянию человечества, можно судить по императорским эдиктам каждого императора, где ясно упоминается об этом. Япония уважает военное искусство только для того, чтобы осуществить свои великие идеалы.

Нельзя японскому народу некритически воспринимать американскую и европейскую культуру и ослаблять традиционный японский дух. Развивая свой великий дух, определившийся в течение трёхтысячилетней истории, японский народ должен стремиться к распространению императорской нравственности. В этом заключается его вечная жизнь и слава как апостола мира.

― Вы же понимаете, что нарушители спокойствия должны быть наказаны,― нарушил, наконец, тишину главный.

― Да что мы вам такого сделали?― не выдержал Кимитакэ.

― Беспокойство создали. Шумные очень.

Нужно было как-то отбиваться. Но как ― непонятно. Тот, кто атакует, просто сидел за столом перед ними ― а они стояли с другой стороны, как нашкодившие младшие школьники в кабинете директора.

― Вы, надеюсь, понимаете, что я не могу сделать вид, что ничего не было. Не для себя делаю ― но надо кое-что делать. Чтобы те, кто торгует, не забывали, где находятся и кто их защищает.

― А вы, надеюсь, понимаете,― голос у Кимитакэ дрожал и чудом не срывался,― что у тех, кто учится в Гакусуине, обычно бывают очень влиятельные родители. И они этого так не оставят.

― Я понимаю, что вы скорее всего не сказали вашим родителям, куда вы едете. И не думайте, что вас ждёт смерть в бою. После того, что мы с вами сделаем, вы просто не осмелитесь рассказать об этом родителям…

И тут грянул выстрел.

Сначала Кимитакэ увидел, как раскалывается на куски тот самый многоуровневый чайник. Он лопнул и распался на куски, словно перезрелая дыня ― а мутная жидкость хлынула на примус, и потом её закрыли клубы серого пара, пока целые потоки уже лились на пол…

Потом он перевёл взгляд на совершенно обалдевшего хозяина рынка. И только потом заметил в руке у Юкио револьвер ― как будто он и не отдавал ничего на входе.

Теперь револьвер был наставлен на хозяина рынка. И тот не мог этого не заметить.

За тонкими фанерными стенами послышались грохот и крики. В кабинетик вбежал тот самый, с армейской винтовкой ― но хозяин, не отводя взгляд от револьвера Юкио, махнул рукой и тот скрылся.

― У тебя же отобрали оружие,― прохрипел толстяк.

― Я отдал им другой револьвер,― ласково ответил Юкио,― Неисправный. Успел заменить, пока нас вели. Пожалуйста, не наказывайте ваших ребят. Я просто их обманул.

― Нет, ну каких всё-таки психов готовит наша современная система образования…― хозяин рынка закашлялся, потом продышался и крикнул в сторону тонкой стены:― Выдайте им, что просят! Четыре бутылки, чтобы не говорили, что нам соевого соуса жалко.

― А кому платить?― спросил Кимитакэ.― Вам или торговцу?

― Это вам подарок. За находчивость.