― А что плохого в работе инспектора?

― Потому что придётся морем добираться,― пояснил Кимитакэ,― А караваны часто бомбят. Иногда из десятка кораблей доходит два-три. И невозможно угадать, которому из них повезёт.

― А ты не боишься, что если окажется, что вы были неправы, могут обвинить весь народ?

― Поражение совершенно невозможно,― отчеканил Кимитакэ,― За все 2600 лет своей истории наша страна ни разу не проигрывала войну.

― Я тебя спрашиваю,― сказал Леви,― потому что это произошло с моим народом.

― Если всех обвинят ― тоже не так уж страшно.

― Почему?

― Потому что всех всё равно не накажут! Вы же учились в школе, знаете, как это бывает. Если все виноваты ― то это всё равно, что никто не виноват. Всех и сразу ― не накажут. Ну отстранят весь класс от занятий ― но очень скоро вернут обратно, тоже всех. Нельзя же остановить всю систему образования из-за одного хулигана!

― Я понял. Жаль, с моим народом это не сработало. Нас решили истребить всех.

На этом месте Кимитакэ догадался, что речь идёт о евреях. Он что-то слышал, что немцы относятся к ним плохо ― хуже, чем к корейцам и считают поголовно вредителями. И что знаменитый мыслитель Окава Сюмэй предлагал японцам дружить с евреями, раз немцы не хотят ― и добавив в союз арабов и индусов, сокрушить колониальную систему европейцев в Азии.

― Я слышал, был проект переселения евреев в пострадавшие от войны области Китая,― вспомнил Кимитакэ,― раз уж немцы настолько не хотят вас видеть. Евреи могли бы привести там в порядок торговлю и сельское хозяйство. Вы переезжали по этой программе?

― Для немцев это оказалось слишком сложно. Поэтому я сбежал раньше, чем начались какие-то проекты.

Кимитакэ решил на всякий случай больше про это не спрашивать.

О евреях он знал мало ― про них не упоминалось в курсе европейской истории. Но до него доносились отголоски слухов, что они народ хоть и по-европейский культурный, но опасный и мстительный. Например, еврейские банкиры из Америки очень разозлились на русского царя за погромы и давали японскому правительств много кредитов во время войны в Маньчжурии.

А если учителю захочется что-то у него спросить ― то он спросит и так.

Внезапно учитель свернул вбок. Кимитакэ подумал, что он собирается нырнуть в один из переулков ― но вместо этого они вдруг оказались под навесом уличной раменной.

Это было одно из тех заведений, что состоят только из навеса, прилавка и перевёрнутых корзинок вокруг, что служили вместо стульев. От кастрюли с водой тянулся влажный пар, овощей в лотках было оставалось только на дне. Здесь харчевались разносчики и прочая городская мелюзга.

― Вы просто искали, где поесть?― спросил Кимитакэ.

― Нет. Видишь, даже твоего совета не спрашивал. Но поесть ― это нам тоже надо. Сперва надо поесть.

Как всегда, лапша была сытной, а вот бульон получился не очень вкусным, даже слабеньким, а жёсткое мясо так и хрустело на зубах.

Очевидно, пухлый и флегматичный хозяин готовил для совсем непритязательной публики. Даже Кимитакэ здесь толком не наелся.

Впрочем, он уже догадался, что на сегодня это не последнее место, куда они сегодня будут заходить ― пока не найдут то, что ищут.

Следующим местом была китайская лавочка возле университета, где, судя по вывеске, можно попробовать сорок сортов чая. В мирное время ― китайского, но сейчас, когда с поставками проблемы, появились и местные сорта.

В тесном зальчике висел влажный пар, но не такой, как в лапшичной. За прилавком суетился толстый китаец, а на скамейке за столиком в углу что-то обсуждали студенты.

― Интересное у вас место,― заметил, как мог, по-японски, Леви.

― Можете не беспокоиться,― заулыбался китаец,― мы всегда рады гостям.

― У вас тут, наверное, китайские бандиты бывают.

― Нет. У них есть предубеждение.

― Я о том, что непросто китайцу открыть заведение в Токио.

― Я вырос в Шанхае, как раз возле фактории. И долго работал переводчиком в подпольном отряде одного китайского национального героя!― заявил китаец, совершенно не смущаясь присутствием Кимитакэ.

― А почему переехали в Токио?― спросил Леви.

― Благодаря мне имперской военной полиции удалось изловить этого китайского национального героя!

― Вот как. Дайте нам с другом самого лучшего жёлтого чая.

― А вы за чаем, а не за трубками?

― Какими трубками?

Кимитакэ не сдержался и ткнул учителя мизинцем. Тот повернулся.

― Он про опиум говорит,― пояснил школьник по-немецки.

― Какой опиум? Разве здесь его курят?― Леви был настолько удивлён, что тоже отвечал по-немецки.

― Думаю, что не здесь. А в другой комнате.

― Вот как… И что теперь делать?

― Ничего. Требуйте чай. Они же чаем торгуют.

― Вот именно!― Леви повернулся к прилавку.― Дайте нам чай!

Жёлтый чай оказался, разумеется, гречишным. И то верно ― разве в разгар войны добудешь настоящий Бэйган Маоцзянь?..

Чай был сладковатым и довольно вкусным, но Леви морщился, когда его пил. Это место его явно разочаровало.

Когда они вышли и отсюда, Кимитакэ спросил:

― Возможно, я могу вам как-то помочь.

― Ты мне обязательно поможешь. Но позже. Когда мы найдём нужное место.

― Так я про это и говорю,― Кимитакэ даже перешёл на немецкий, чтобы было доходчивей,― Может быть, я помогу вам это место найти.

― Я знаю, что нужное нам место ― это что-то вроде кафе где-то неподалёку от министерства финансов.

― Но оба европейских кафе были на Гиндзе,― напомнил Кимитакэ,― И закрылись с началом войны. Они для туристов работали.

― Это не важно. Это не совсем кафе. Просто место, куда ходят поужинать сотрудники министерства, когда им надоедает столовая.

― Так нам придётся все окрестности обходить. Здесь много людей работает. И все они едят.

― И обойдём!― крикнул Леви так, что эхо покатилось по переулку,― Обойдём!

И зашагал дальше под удивленными взглядами случайных прохожих.

Следующее место тоже было явно ему знакомо. Каким-то чутьём Леви разглядел почти невидимый переулок, нырнул туда, обогнул сломанную телегу, спустился по длинной лестнице в какой-то подвал и забарабанил в дверь, обитую железом.

Ответа не было.

― Закрыто, получается,― печально произнёс он, переводя взгляд на Кимитакэ. И только сейчас школьник разглядел осознал, насколько учитель музыки перепуган.

― Война,― пояснил Кимитакэ,― В войну всё остановится непредсказуемым.

― Ну и ладно. Давай так.

Леви полез в карман пальто и достал ребристый флакон, похожий на огромный и фальшивый драгоценный камень. Флакон был ещё полон переливающихся жёлтых духов.

― Что это?― спросил Кимитакэ.

― Кёльнская вода. Мужские духи. Натуральный винный спирт, эссенция лилий и вода. Как его делали в восемнадцатом веке. Можно пить. Конечно, эссенция немного шибает, но пить можно. Такой чистый спирт сейчас только в реанимации…

― Я слышал, у нас даже сухое красное вино производят,― поделился знаниями Кимитакэ,― Для наших героических подводников. Но всё это проходит по бумагам вот этого вот министерства финансов. Я думаю, что там оно и остаётся.

― Я тоже это слышал,― печальным голосом произнёс Леви,― Но так и не нашёл. Без нас всё выпили.

Достал из кармана плоскую фляжку, с гравировкой герба неизвестного города. Откупорил и протянул Кимитакэ.

― Там тоже мужские духи?― спросил школьник.

― Там вода. Чистая вода. Я ещё с консерватории всегда ношу с собой воду.

― Это разумно,― произнёс Кимитакэ.

Но Леви не слушал. Он откупорил флакончик, зажал нос и опрокинул флакончик в рот. Сделал несколько глотков. Потом выхватил у Кимитакэ фляжку и принялся жадно глотать.

Чуть отдышавшись, он рыгнул и помотал головой.

― Здесь уже не выпьешь,― пояснил он, поднимая мутные глаза,― Но я пришёл. И значит, я выпил.

― Согласен с вами,― отозвался обескураженный Кимитакэ.

Леви икнул и помотал головой. А потом с неожиданной решительностью протянул флакончик Кимитакэ.