Кракен замедлил ход. Лёгкие дракона горели, в висках стучало. Тварь двинулась к поверхности, ей нужен воздух. Кай изо всех сил потянул на себя верёвку. У поверхности дракон сделал вдох, а кракен напал, стараясь крепче ухватить щупальцами обидчика. Кровь сочилась из рваной раны, но гарпун не подвёл, держался, разрывая плоть всё больше. Кракен, словно чувствуя безумие дракона, старался лишь защититься. Кай ощущал боль, но не обращал на неё внимания. Он выхватил нож, полоснул по бледным щупальцам, подтянулся к гарпуну, открыл в воде глаза. Всё вокруг казалось бурым. Секунды замедлились, будто время и вовсе замерло. Кай определил, где у твари дыхало, и точным ударом всадил туда нож.

Дракону стоило немалых усилий привязать тушу к плоскодонке. Повезло, что он не повредил воздушные мешки, что держали тело кракена на плаву. За долгие месяцы Кай хорошо изучил местных тварей. Порой он даже чувствовал себя одним из них.

На берегу дракон вскользь осмотрел себя: грудь рассечена, ноги в кровоподтёках. «Ничего, зато хорошая была охота», — подумал он.

У мерзкой с виду твари было вкусное мясо, да и убить её — несложная задача.

Серые тучи всё-таки заволокли небо. Снова пошёл проклятый дождь. Песчаная коса сразу потеряла краски. Влажный лес подступал к берегу. Сытый дракон, бросив взгляд на раскуроченную тушу кракена, взял нож и побрёл к знакомому дереву. Он совершал этот ритуал каждый день. Могучий ствол уходил в небо, с грибовидной кроны струилась вода. Дракон привычным движением нанёс зарубку, двести первую. Ствол, сплошь изрезанный ножом, был свидетельством его одиночества.

— До завтра, приятель, — сказал дереву Кай.

Он так давно не разговаривал ни с кем, что часто не понимал, говорит ли про себя или вслух.

Во влажной дымке лесной чащи дракону чудилась Анна. Он часто видел её во снах и наяву, будто сходил с ума. Стоило всмотреться в заросли кустарника, как образ исчезал.

— Ничего ты не понимаешь в женщинах, — сказал фантом.

— Да, — протянул Кай. — Не понимаю.

Ему до смерти хотелось, чтобы она была настоящей, чтобы была рядом с ним.

Дракон добрёл до своей лачуги, жалкого шалаша из веток, коры и обрывков грибовидной кроны. Волосы промокли, капли воды срывались с ресниц, но он не спешил забраться внутрь. Кай медлил, желая продлить присутствие миража, поговорить хоть с кем-то, пусть даже с собственным воображением.

— Как думаешь, я здесь умру? — спросил он бесплотный образ.

Беловолосая женщина появилась у него за спиной.

— Нет. Ты же дракон, венец природы, — насмешливо произнесла она.

Кай понимал, что тронулся рассудком, но не хотел отпускать призрачную иллюзию.

Он вздохнул.

— Не уходи, побудь немного, — проговорил.

Ответом ему был лишь шелест дождя. Неподалёку всё так же лежала развороченная туша кракена. Мокрый песок под ногами холодил ступни. Костёр начал прогорать. Широкая река теперь казалось серой и мрачной. Водная гладь покрылась пузырьками от дождя. Было тихо и очень одиноко.

Александра Владимировна смотрела на дочь, сидя у её койки. Та, вся в поту, корчилась от боли. И старшая Лазарева вспомнила себя, хотя всё произошло больше двух десятков лет назад. Родильная палата сверкала белизной. Безликие кафельные стены навевали тоску.

— Терпи, теперь обезболить уже нельзя, — сказала она дочери, сама не зная зачем.

Завибрировал коммуникатор. Александра Владимировна поднялась и торопливо вышла в коридор. По правде говоря, ей давно хотелось покинуть палату, было невыносимо ждать и наблюдать за мучениями Ани.

Звонил один из её лаборантов. Странный Анин кристалл продемонстрировал невиданные свойства топлива. Такого минерала не существовало на Земле. Теперь случайная находка превратилась в самый масштабный за последние годы проект Центра Космических Исследований.

Александра Владимировна выслушала короткий доклад, завершила разговор, но обратно в палату не пошла. Она присела в убогое кресло у входа и стала вспоминать, как когда-то сама оказалась на месте дочери. Беременность была случайной и пришлась очень некстати. У тогда ещё юной Александры только-только начался карьерный рост. Детей она не хотела вовсе и потому планировала избавиться от нежеланной обузы. По глупости рассказала матери, а та принялась отговаривать.

— Дура ты, Сашка, — говорила ей мать. — Мало ли чего ты не хочешь, раньше надо было думать.

— Мам, это всё не для меня. Некогда мне. Не могу я с пузом ходить. А работа как же? Да какая из меня мать? Не моё это, — оправдывалась Александра.

— Мужику-то своему сказала?

Она в ответ помотала головой.

— Жалеть потом будешь, глупая.

А после родительница произнесла то, что навсегда изменило судьбу Александры:

— Не убивай. Я сама и выращу, и воспитаю. А ты хоть ночуй на своей проклятой работе.

— Мам, ну что ты говоришь? Немолодая же уже.

— Я сказала. Сама выращу. На это у меня сил хватит. Коли убьёшь, ко мне не приходи. Поняла? — зло выдала тогда мать.

Слово она сдержала, вырастила Аню и воспитала. Права оказалась, не было бы у Александры больше детей, если бы тогда ребёнка убила. Тут и работа, и здоровье — всё к одному. Старшая Лазарева так и не вышла замуж, лишь пара-тройка интрижек за всю долгую жизнь.

Александра Владимировна опёрлась локтями о колени, потёрла виски. Мимо прошла акушерка, остановилась, заметив старшую Лазареву.

— Ну как там наша мамочка? — ласково спросила она.

Александра Владимировна пожала плечами. А та глянула удивлённо и направилась в палату.

В коридоре пахло чистящим средством. Ярко горел электрический свет.

«Что я за мать такая!? — думала Александра Владимировна. — Мало того, что дочерью в детстве не занималась, так ещё и допустила такое».

Сейчас, на старости лет, она чувствовала сожаление и острое желание наверстать упущенное. Только, увы, было поздно, прошедшей жизни не вернуть.

Дверь в палату приоткрылась, выглянула акушерка.

— Александра Владимировна, уже недолго осталось, — сообщила она.

Старшая Лазарева поднялась, прошла в палату. А, женщина наоборот, вышла.

Аня всё также лежала на койке. Нелепая операционная сорочка сбилась набок.

— Как ты? — поинтересовалась Александра Владимировна.

— Больше не могу, — прерывисто выдавила Аня.

— Слушай, только не ори, дыхание собьёшь, а тут дышать важно, ну знаешь сама. И врачей будешь раздражать, а им ещё работать, — наставляла она дочь.

— Мама, — с упрёком выдавила Аня. — Сама разберусь.

Она выглядела измученной, но спокойной.

Александра Владимировна нервничала больше дочери.

В палату вернулась акушерка, зашли медсестра, анестезиолог и хирург. Пришлось посторониться.

Старшая Лазарева занервничала ещё больше. Двойню родить сложнее, что угодно может пойти не так. А с учётом особого происхождения детей — так вообще.

— Александра Владимировна, если останетесь, наденьте халат, — сказала медсестра.

Акушерка что-то говорила про раскрытие.

— Никогда ещё так сильно не хотела скорее залезть на стол, — пошутила Аня, морщась от боли и часто дыша.

Александру Владимировну охватил приступ паники. Она запоздало испугалась.

Медсестра сняла с Ани сорочку и под руку повела к родильному столу. Огромный живот, казалось, был больше хрупкой нагой фигурки. Всё поплыло перед глазами.

— Лучше подождите снаружи, мы сразу позовём, — предложил кто-то, подталкивая женщину к выходу.

Александра Владимировна не стала спорить. На ватных ногах она вышла, прикрыла дверь, опустилась в кресло, в котором до того сидела. В горле пересохло. В тишине больничного коридора её с головой накрыл страх. Казалось, будто за дверью слышатся частое натужное дыхание и приглушённые команды докторов. Александра Владимировна вся напряглась, обратилась в слух. Криков и стонов не было. Ей померещилось, словно сейчас она услышит полные недоумения возгласы. Чудилось всякое, будто вовсе не люди появятся на свет, а невесть кто.