Снова стало жарко. От боли выступили слёзы. Я чуть отодвинулась от костра, приподнялась проверить, где шакалы. Их не было видно. Костёр измельчал, но пламя ровно горело, успокаивая и даря чувство безопасности. Я бросила в него пару грибов, на хворост не было сил. Время тянулось, минуты превращались в часы, наполненные болью, удушливым дымом и жаром. Страх не ушёл, а лишь спрятался в глубине души.

«Я умираю», — думала я. От этой мысли было мучительно страшно и обидно.

На ногу не хотелось даже смотреть, наверняка началась гангрена. Я вдруг заплакала беззвучно, чтобы не услышали мерзкие твари. Хотя что они понимают, безмозглые зелёные собаки? Казалось, от жара слёзы испаряются прямо на щеках. Лес расплывался перед глазами то ли от слёз, то ли от лихорадки.

Как в тяжёлом бреду мне являлись миражи. Я, словно во сне, видела меж синих деревьев корабль. Из него бодрым голосом звал Алексей: «Идём! Пора лететь домой». Потом корабль исчез, а вместо него стоял дракон в форме земного военного флота и неестественно улыбался. Я протянула руку, но Кай испарился за мутной болезненной дымкой.

Я закрыла глаза, а когда открыла их, передо мной стояла бабушка.

— Не реви! — строго сказала она.

Слёзы предательски катились по щекам, делая её силуэт мутным.

— Я же сказала, тебе нужен правильный мужчина, сильный, — добавила бабушка.

— Что? — прошептала я, ничего не понимая.

— Я говорила, — отозвался её голос эхом.

Вдруг, как наяву, я увидела бабушкину квартиру и себя со стороны. Мне девятнадцать лет, и я привела Валеру знакомить с бабушкой. Мы стоим на пороге. По лицу бабушки вижу: не понравился. Квартира всё та же, какой и была: маленькая, уютная, заполненная антикварной мебелью и разными вещами. С крохотной кухоньки доносится запах кофе и выпечки. От шкафа в прихожей веет старостью. Оставляю обувь у его пыльных ножек, знакомых с детства. Я всё ощущаю. В окна бьёт вечерний свет, окрашивая комнаты тёплым золотом. Пылинки под оранжевым абажуром с бахромой, как светлячки, мечутся в лучах солнца.

«Что со мной?»

От счастья, что оказалась здесь, я забыла про Валерку и пошла к окну, так хотела увидеть двор, убедиться, что всё реально. Я шла на мягкий оранжевый свет из окна и никак не могла приблизиться к нему.

— Аня, чаю налей! — вдруг услышала я.

Повернула голову и увидела бабушку за столом. В комнате темно, только оранжевый абажур ярким электрическим светом очерчивает круглый стол. Валера уже ушёл.

— Присядь, чего стоишь, — бабушка похлопала ладонью по столу, приглашая сесть рядом с ней.

Я присела за стол, а сама не верила, что нахожусь сейчас здесь.

— Варенье попробуй, — предложила бабушка, пододвигая джемницу.

— Ба, да не ест уже никто варенье.

— А ты попробуй. Старинный рецепт.

В вазочке поблёскивало под светом лампы винного цвета ягодное пюре.

— Анечка, он тебе не подходит, — произнесла бабушка как отрезала.

Я посмотрела на неё недоумённо.

— Валера — мой парень. Не понимаю, как он может не понравится вот так, с первого взгляда? Ты его совсем не знаешь, — начала я.

Бабушка улыбнулась своей особой улыбкой, которая означала: «Да, но…»

— Поживёшь с моё и узнаешь. Тебе нужен сильный мужчина.

— Он сильный. Валера — мастер спорта, — по-детски ответила я.

— Аня, не в том смысле.

Повисла пауза. Я надулась и отвернулась к окну. На улице до боли знакомо горели фонари, мелькали яркие окна соседних домов, в открытую форточку проникал свежий сентябрьский воздух.

Бабушка изящно подняла блюдце с чашкой, сделала глоток чая и продолжила:

— Ты в мою породу пошла. С таким… — Бабушка сделала ещё глоток. — Одним словом: он быстро тебя разочарует.

Я очень обиделась на эти бабушкины слова.

— И что? Раз Валера тебе не нравится, бросить его? — с вызовом произнесла я.

— Что ты, встречайся. Только замуж за него не выходи, — спокойно ответила бабушка, а потом задумчиво добавила: — Ты ещё совсем девочка, у тебя вся жизнь впереди. Но слова мои помни.

— Ба, что это вообще значит сильный? — спросила я с недовольством.

Бабушка прищурилась хитро. На её морщинистом лице появилось подобие ухмылки.

— Такой мужчина способен силой воли изменить обстоятельства, преодолеть свои слабости, чувствовать ответственность, — пафосно прозвучал голос бабушки.

Я фыркнула.

— Ты поэтому трижды замужем была? — уколола я бабушку и тут же поняла, как грубо это прозвучало.

Бабушка, кажется, и не обиделась вовсе, только покачала головой, как бы говоря: «Может быть».

Из пузатой чашки поднимался пар. Оранжевый абажур заливал комнату тёплым светом, создавая ту самую неповторимую атмосферу бабушкиной квартиры. Я не могла долго сердиться, хотя за Валерку было обидно.

— Не понимаю, почему он тебе не понравился? Валера как раз такой, как ты говоришь.

Бабушка смотрела на меня внимательно. Жёлтый электрический свет выделял её морщины. Длинные складки под глазами становились глубже, когда она улыбалась.

Комнату заволокла молочная пелена, черты бабушкиного лица расплывались перед глазами. Все кухонные запахи исчезли. Только силуэт родного мне человека оставался недвижим.

— Тогда тебя не поняла и сейчас не понимаю, — произнесла я, протягивая руку через стол, боясь, что бабушка исчезнет в тугой молочной дымке.

— Он сильный. Он тебе подходит, — сказала бабушка.

Звякнула чашка о блюдце.

— Кто он? Валера?

— Он сильный и надёжный, — словно не слыша, повторяла бабушка.

Я испуганно шарила по столу в поисках звякнувшей чашки и бабушкиных рук. Белый туман сгущался. Силуэт старой женщины совсем в нём исчез.

— Сильный настолько, — продолжала бабушка, — чтобы тебя спасти, если ты окажешься на необитаемом острове.

Леденящий ужас сгустился в душе, как молочный дым в комнате. И я засмеялась истерично и неестественно.

— Я и так на необитаемом острове, — сквозь смех и слёзы проговорила я.

Бабушка, окутанная туманом, вроде бы смотрела на меня, но выражение её лица было не разобрать.

— Мне страшно, — жалобно пробормотала я, чувствуя слёзы на щеках.

— Ты справишься, не реви, — звучал голос бабушки. — Он придёт.

— Кто? — спросила я пустоту.

— Твой дракон, — донеслось эхо ответа.

Всё исчезло.

От осознания, что нет бабушкиной квартиры, и бабушки уже восемь лет как нет на свете, накатила такая тоска, что захотелось выть.

Солнце клонилось к горизонту, Кай медленно шёл, волоча за собой человечий парашют и огромный тюк, при ходьбе о бедро ударялось громоздкое людское оружие. Дракон нашёл свой рюкзак и много чего на человечьем корабле. Дорога заняла почти весь день. Идти назад было особенно тяжело, поэтому обратный путь занял вдвое больше, чем ожидал Кай. Повезло, что не было дождя. Теперь, когда во влажном воздухе пахло свежестью, даже лес казался приветливым. Дракон, до того погружённый в сомнения, сейчас был расслаблен.

Как только он нашёл рюкзак, сразу же принял капсулу интры. Все мысли о землянке и её сходстве с Леа показались ничтожными. Кай уже не знал, зачем возвращается к ней. Разве что, одиночество не ушло, а лишь было заглушено действием интры.

Грибовидные деревья перемежались сине-зелёным кустарником, от влажной травы тянуло сыростью. Небо вдруг стало серым и пасмурным. Последние солнечные лучи яркими всполохами окрасили лес и исчезли. Словно в насмешку, яркий край закатного неба заволокли пасмурные тучи.

«Скоро опять пойдёт дождь», — подумал Кай.

Он шёл не останавливаясь, но шаг его становился всё медленнее. Вместе с солнцем пропало спокойствие. Предчувствие чего-то неясного и пугающего повисло над драконом. Кай старался не думать о женщине и не давать оценку своим чувствам. Но то и дело всплывала в сознании радость, которую он испытал, поняв, что землянка жива.

Стало темнеть. Дракон опасался, что не найдёт дорогу во мраке. Он ускорил шаг, насколько позволяла ноша. И сам ругал себя за рвение помочь человеческой женщине.